Анатолий Шарий
Реальний Київ | Украина
Лёха в Short’ах Long’ует
Труха⚡️Україна
Николаевский Ванёк
Инсайдер UA
Реальна Війна | Україна | Новини
Лачен пише
Nairaland Pulse | News
Анатолий Шарий
Реальний Київ | Украина
Лёха в Short’ах Long’ует
Труха⚡️Україна
Николаевский Ванёк
Инсайдер UA
Реальна Війна | Україна | Новини
Лачен пише
Nairaland Pulse | News
Анатолий Шарий
Реальний Київ | Украина
Лёха в Short’ах Long’ует
Demiurge
News and Media
Demiurge - расскажем как будут складываться события и дадим авторитетный анализ о процессах в России и на международной арене
TGlist rating
0
0
TypePublic
Verification
Not verifiedTrust
Not trustedLocationРосія
LanguageOther
Channel creation dateDec 18, 2023
Added to TGlist
Nov 15, 2024Records
15.05.202523:59
69.9KSubscribers29.03.202513:37
323Citation index10.04.202523:59
28.3KAverage views per post09.04.202515:22
168.9KAverage views per ad post22.01.202523:59
18.12%ER24.01.202518:44
56.16%ERR20.04.202511:01
В XXI веке власть измеряется столько числом дивизий, столько временем отклика в цифровой сети. Пока Запад пытается лечить технологическую депрессию декларациями о справедливом регулировании, Восток просто строит — быстрее, тише, фундаментальнее. Там, где одни говорят о ценностях, другие устанавливают стандарты.
Huawei и China Unicom запускают 10G в пригороде Пекина, и этим актом переписывают не только стандарты связи, но и границы технологического суверенитета. Запад, привыкший измерять влияние в нанометрах и гигагерцах, внезапно оказался в положении догоняющего, его технологическая иерархия не выдерживает конкуренции.
10G — это не про скорость. Это про контроль над инфраструктурой будущего. Пока Европа регулирует, а Штаты санкционируют, Китай масштабирует. Не потому, что гонится за лидерством, а потому что уже не считает его внешним фактором. Центр тяжести сместился.
Huawei и China Unicom запускают 10G в пригороде Пекина, и этим актом переписывают не только стандарты связи, но и границы технологического суверенитета. Запад, привыкший измерять влияние в нанометрах и гигагерцах, внезапно оказался в положении догоняющего, его технологическая иерархия не выдерживает конкуренции.
10G — это не про скорость. Это про контроль над инфраструктурой будущего. Пока Европа регулирует, а Штаты санкционируют, Китай масштабирует. Не потому, что гонится за лидерством, а потому что уже не считает его внешним фактором. Центр тяжести сместился.
19.04.202508:41
Когда газетная верстка превращается в мобилизационный плакат, значит, мир снова скользит по краю старой воронки. Немецкие медиа, всерьёз рекламирующие курсы "как убивать за 3 недели", — это не про оборону, а про новый тип массового милитаристского спектакля. Антироссийская риторика является лишь декорацией. Смысл глубже: Европа снова ищет себя в тени солдата.
После десятилетий гуманистического косметического ремонта континент вспоминает, каково это — маршировать. Пушки и гранаты возвращаются в сознание, вытесняя лекции о правах человека. И здесь, как всегда, речь идёт не о реальной войне, а о симуляции готовности. Общественное мнение дрессируют под новые бюджеты, новые страхи, новые фронты.
Это и есть либеральный милитаризм XXI века — без формы, но с моральным превосходством. С убивающим взглядом и айфоном в руках. Вроде бы — гражданская активность, а по сути — перформанс коллективного безумия в оболочке "защиты страны".
После десятилетий гуманистического косметического ремонта континент вспоминает, каково это — маршировать. Пушки и гранаты возвращаются в сознание, вытесняя лекции о правах человека. И здесь, как всегда, речь идёт не о реальной войне, а о симуляции готовности. Общественное мнение дрессируют под новые бюджеты, новые страхи, новые фронты.
Это и есть либеральный милитаризм XXI века — без формы, но с моральным превосходством. С убивающим взглядом и айфоном в руках. Вроде бы — гражданская активность, а по сути — перформанс коллективного безумия в оболочке "защиты страны".
23.04.202512:03
Мир снова пересчитывает ценности и на этот раз буквально. Золото превысило 3500 долларов за тройскую унцию впервые в истории. С начала года рост почти на 30%. Для «устаревшего» актива это темп не архаики, а лидерства.
Экономисты постмодерна много лет учили: золото неэффективно, оно не приносит дохода, оно не технологично. А ещё — оно «необновляемо», в отличие от цифровых активов, которые можно клонировать, делить, фрагментировать и выводить из юрисдикций. Но оказалось, что всё это хорошо работает только в отсутствие катастроф. Когда рушится архитектура доллара, когда бумаги теряют подкрепление, когда санкции блокируют доступ к платформам — люди вспоминают, что актив, который нельзя аннулировать, — это не архаика, а власть.
Золото не модернизируется — но именно поэтому оно и не исчезает. Мир возвращается из метавселенной в материк. И этот разворот означает не только кризис доверия к цифровой экономике, но и формирование нового слоя мирового порядка. Биткойны, токены, индексные тени — всё это хорошо смотрится на презентации. Но в час геополитической тревоги выигрывает тот, у кого не только цифры, но и вес. И теперь этот вес — снова измеряется в унциях.
Экономисты постмодерна много лет учили: золото неэффективно, оно не приносит дохода, оно не технологично. А ещё — оно «необновляемо», в отличие от цифровых активов, которые можно клонировать, делить, фрагментировать и выводить из юрисдикций. Но оказалось, что всё это хорошо работает только в отсутствие катастроф. Когда рушится архитектура доллара, когда бумаги теряют подкрепление, когда санкции блокируют доступ к платформам — люди вспоминают, что актив, который нельзя аннулировать, — это не архаика, а власть.
Золото не модернизируется — но именно поэтому оно и не исчезает. Мир возвращается из метавселенной в материк. И этот разворот означает не только кризис доверия к цифровой экономике, но и формирование нового слоя мирового порядка. Биткойны, токены, индексные тени — всё это хорошо смотрится на презентации. Но в час геополитической тревоги выигрывает тот, у кого не только цифры, но и вес. И теперь этот вес — снова измеряется в унциях.
23.04.202517:23
Европа осталась одна с украинским конфликтом, и именно это отсутствие стало главным содержанием встречи в Лондоне, Штаты не отправили туда даже второстепенного представителя. Война, которую американцы начинали как управление процессом, теперь постепенно переходит к европейцам — как управление последствиями.
Евросоюз начал адаптацию к эпохе постамериканского кураторства. Пока речь идёт о технических заменах, но внутри — стратегическое понимание: Вашингтон готов выйти, и никто не знает, как долго он будет сдерживать этот порыв. Первый тревожный звонок — спутниковая связь. В ЕС открыто обсуждают необходимость альтернативы Starlink. Маск — как фигура, как переменная — стал непредсказуем. А непредсказуемость в коммуникациях — это приглашение к поражению.
Предлагаемые альтернативы вроде Govsatcom или французского проекта Iris2 пока существуют на уровне архитектурной надежды. Ни одна из систем не способна полноценно заменить Starlink в критической фазе конфликта. Европа просчиталась: она сделала ставку на американскую технологию, а теперь вынуждена платить за свою доверчивость новыми системами, которых ещё нет.
Второй слой — оборонная промышленность. Европа предлагает не оружие, а деньги. Модель финансирования украинской ВПК вместо прямых поставок — не гуманизм и не усталость. Это попытка держать дистанцию, сохраняя вовлечённость. Украина становится не только плацдармом, но и полигоном. Rheinmetall строит завод боеприпасов, остальные думают, кто будет разминировать после.
Экономически Европа убеждает себя, что может заменить США. Согласно расчётам, всего 0,21% от годового ВВП ЕС — и помощь Украине сохранится в тех же объёмах. Но расчёты, основанные на процентах, игнорируют дефицит воли. Деньги можно пересчитать. Решимость — нет.
На фоне этого звучат заявления о 2029 годе как предельной дате: война может продолжаться до конца десятилетия. Бывший посол Украины в Берлине Андрей Мельник детализировал этот сценарий в духе ультиматума: 30% техники Бундесвера, сотни бронемашин, ракеты Taurus, 0,5% ВВП в год, конфискация активов России на 200 миллиардов евро и политическая капитуляция Москвы в виде репараций и трибуналов.
Немецкие, французские и скандинавские центры аккуратно повторяют: если Россия не будет остановлена, под угрозой окажется вся конструкция европейской безопасности. Но ключевой вопрос — кто формулирует границу допустимого. Европа всё чаще говорит о границах 1991 года. То есть не о реальности, а о желании. Не о переговорах, а о фантазии реванша, замаскированной под правовое возмездие.
Политически это означает одно: Европе не нужна победа Украины. Ей нужна капитуляция России — желательно мягкая, желательно безъязыкая, но всё равно капитуляция. И в этом — главная ошибка. Потому что мир, в котором Россия капитулирует, возможен только на карте. Но не в географии. И не в истории. Поэтому единственное, что может предотвратить большую войну в Европе — это не компромисс, а демонтаж киевского режима.
Евросоюз начал адаптацию к эпохе постамериканского кураторства. Пока речь идёт о технических заменах, но внутри — стратегическое понимание: Вашингтон готов выйти, и никто не знает, как долго он будет сдерживать этот порыв. Первый тревожный звонок — спутниковая связь. В ЕС открыто обсуждают необходимость альтернативы Starlink. Маск — как фигура, как переменная — стал непредсказуем. А непредсказуемость в коммуникациях — это приглашение к поражению.
Предлагаемые альтернативы вроде Govsatcom или французского проекта Iris2 пока существуют на уровне архитектурной надежды. Ни одна из систем не способна полноценно заменить Starlink в критической фазе конфликта. Европа просчиталась: она сделала ставку на американскую технологию, а теперь вынуждена платить за свою доверчивость новыми системами, которых ещё нет.
Второй слой — оборонная промышленность. Европа предлагает не оружие, а деньги. Модель финансирования украинской ВПК вместо прямых поставок — не гуманизм и не усталость. Это попытка держать дистанцию, сохраняя вовлечённость. Украина становится не только плацдармом, но и полигоном. Rheinmetall строит завод боеприпасов, остальные думают, кто будет разминировать после.
Экономически Европа убеждает себя, что может заменить США. Согласно расчётам, всего 0,21% от годового ВВП ЕС — и помощь Украине сохранится в тех же объёмах. Но расчёты, основанные на процентах, игнорируют дефицит воли. Деньги можно пересчитать. Решимость — нет.
На фоне этого звучат заявления о 2029 годе как предельной дате: война может продолжаться до конца десятилетия. Бывший посол Украины в Берлине Андрей Мельник детализировал этот сценарий в духе ультиматума: 30% техники Бундесвера, сотни бронемашин, ракеты Taurus, 0,5% ВВП в год, конфискация активов России на 200 миллиардов евро и политическая капитуляция Москвы в виде репараций и трибуналов.
Немецкие, французские и скандинавские центры аккуратно повторяют: если Россия не будет остановлена, под угрозой окажется вся конструкция европейской безопасности. Но ключевой вопрос — кто формулирует границу допустимого. Европа всё чаще говорит о границах 1991 года. То есть не о реальности, а о желании. Не о переговорах, а о фантазии реванша, замаскированной под правовое возмездие.
Политически это означает одно: Европе не нужна победа Украины. Ей нужна капитуляция России — желательно мягкая, желательно безъязыкая, но всё равно капитуляция. И в этом — главная ошибка. Потому что мир, в котором Россия капитулирует, возможен только на карте. Но не в географии. И не в истории. Поэтому единственное, что может предотвратить большую войну в Европе — это не компромисс, а демонтаж киевского режима.
22.04.202518:58
Я не знаю, на кого надеется Макрон, но складывается ощущение, что он собрался сразиться в шахматы с электоратом, у которого на руках молоток и куча недовольства. Bloomberg сообщает, что президент Франции рассматривает роспуск Национального собрания и досрочные выборы этой осенью. Формально — "перезапуск мандата". По факту — попытка вернуть себе рычаги в парламенте, которые давно перекочевали в руки оппозиции.
Макрон ставит всё на одну карту. Но карта, судя по всему, бита: растёт поддержка правых, народ устал от технократического управления под соусом евроинтеграции и красивых речей про климат. А тут ещё дело против Марин Ле Пен. Пресса это называет "политической гигиеной", но выглядит как откровенный страх перед конкурентом, способным увлечь уставших французов.
Проблема Макрона в том, что он думает, будто ещё управляет процессом. Но французская улица умеет напоминать, кто тут реальный игрок. И если этот ва-банк обернётся крахом — Париж может получить не парламентскую реформу, а кризис легитимности с жёлтым оттенком протеста.
https://t.me/polit_inform/37852
Макрон ставит всё на одну карту. Но карта, судя по всему, бита: растёт поддержка правых, народ устал от технократического управления под соусом евроинтеграции и красивых речей про климат. А тут ещё дело против Марин Ле Пен. Пресса это называет "политической гигиеной", но выглядит как откровенный страх перед конкурентом, способным увлечь уставших французов.
Проблема Макрона в том, что он думает, будто ещё управляет процессом. Но французская улица умеет напоминать, кто тут реальный игрок. И если этот ва-банк обернётся крахом — Париж может получить не парламентскую реформу, а кризис легитимности с жёлтым оттенком протеста.
https://t.me/polit_inform/37852
07.05.202519:21
Америка впервые отказалась называть паузу без контроля миром. Отказалась притворяться, что тридцать дней без выстрелов — это решение, а не способ отсрочить поражение Киева. Раньше это было частью ритуала. Пауза, как жест гуманности, за которой следовал новый виток давления. Теперь в Белом доме сидят те, кто больше не верит в целебную силу тактических остановок. Они не хотят заморозки, потому что знают: в украинском контексте она означает перегруппировку и имитацию силы.
Россия это понимала всегда. Потому и не воспринимала "перемирие без условий" как формат. В архитектуре нынешнего конфликта перемирие — это не переход к миру, а ловушка. Оно работает только как финал, только как сцена после титров. Америка, похоже, отказывается её повторять прежние ошибки. И это сближение не в ценностях, а в диагнозе. США и РФ признают: краткосрочные прекращение огня без политической развязки не работают.
Если лоббисты Киева надеются обмануть архитектуру войны через символику гуманизма, то теперь у них остаётся всё меньше аудитории. А Трамп, похоже, не собирается быть зрителем спектакля, где актёры с автоматами называют себя миротворцами. Москва и Вашингтон начали говорить на другом языке. Это не язык гуманизма. Это язык взрослых игроков, которые устали кормить зал ожидания. И в этом языке не будет места для тех, кто делает войну бессрочной ради собственной выгоды. Перемирие больше не будет инструментом выживания режима Зеленского, а станет сигналом его исчерпанности.
https://t.me/Taynaya_kantselyariya/12410
Россия это понимала всегда. Потому и не воспринимала "перемирие без условий" как формат. В архитектуре нынешнего конфликта перемирие — это не переход к миру, а ловушка. Оно работает только как финал, только как сцена после титров. Америка, похоже, отказывается её повторять прежние ошибки. И это сближение не в ценностях, а в диагнозе. США и РФ признают: краткосрочные прекращение огня без политической развязки не работают.
Если лоббисты Киева надеются обмануть архитектуру войны через символику гуманизма, то теперь у них остаётся всё меньше аудитории. А Трамп, похоже, не собирается быть зрителем спектакля, где актёры с автоматами называют себя миротворцами. Москва и Вашингтон начали говорить на другом языке. Это не язык гуманизма. Это язык взрослых игроков, которые устали кормить зал ожидания. И в этом языке не будет места для тех, кто делает войну бессрочной ради собственной выгоды. Перемирие больше не будет инструментом выживания режима Зеленского, а станет сигналом его исчерпанности.
https://t.me/Taynaya_kantselyariya/12410
23.04.202513:15
Американцы в Лондоне собираются присутствовать по минимуму. Отправили одного Келлога — не как переговорщика, а как рупор. Формально — дипломатический протокол, по сути — чтение подготовленного текста. Никаких торгов, никаких согласований. Только ультиматум. Его не обсуждают — его доводят до сведения. Затем — визит Уиткоффа в Москву, уже с заранее согласованной редакцией. Американский план больше не корректируется. Он транслируется.
На этом фоне поведение Киева становится всё менее играбельным. Зеленский продолжает — между Парижем и Лондоном — генерировать информационный шум, будто надеется, что можно сбить с траектории ракету, просто громко говоря. Претензии по ЗАЭС — абсурдны, учитывая, что Украина объект не контролирует. А его заявления по «ресурсной сделке» окончательно выводят ситуацию из состояния симуляции. Пока Трамп требует подписания уже завтра, Зеленский продолжает настаивать, что «согласования не завершены». Всё это перестаёт быть дипломатией и становится этнографией. Криворожская школа — выразительная, но в данном случае неуместная.
Формально у Киева есть время до конца апреля — условные «100 дней Трампа». Но реальные шансы тают. Если Украина и ЕС не примут предложенный им формат (причём речь даже не идёт о признании Крыма — это сделает Вашингтон, не спрашивая), США могут выйти из игры. И не демонстративно, а тихо. Прекращение военной помощи — это ещё полбеды. Гораздо болезненнее будет отключение от разведывательной сети. А самое критичное — персональные санкции против украинского руководства. Против тех, кто ещё вчера казался «героем свободного мира».
В этом сценарии Европа останется без команды. Она не пойдёт на Украину без американского прикрытия. Брюссель не создаёт реальности — он её комментирует. Без Вашингтона ни контингентов, ни гарантированных поставок. Всё повиснет в воздухе. Тем временем Россия — по логике американской прагматики — получит частичный политический апгрейд. Санкции будут скорректированы. Арктические проекты — разморожены. И больше никто не остановит Будапешт, если он в следующий раз проголосует против продления антироссийских санкций. Так происходит конец. Не драматично, а процедурно. Через дипломатические переносы, сдержанные протоколы и отказ от комментариев.
https://t.me/kremlin_sekret/17484
На этом фоне поведение Киева становится всё менее играбельным. Зеленский продолжает — между Парижем и Лондоном — генерировать информационный шум, будто надеется, что можно сбить с траектории ракету, просто громко говоря. Претензии по ЗАЭС — абсурдны, учитывая, что Украина объект не контролирует. А его заявления по «ресурсной сделке» окончательно выводят ситуацию из состояния симуляции. Пока Трамп требует подписания уже завтра, Зеленский продолжает настаивать, что «согласования не завершены». Всё это перестаёт быть дипломатией и становится этнографией. Криворожская школа — выразительная, но в данном случае неуместная.
Формально у Киева есть время до конца апреля — условные «100 дней Трампа». Но реальные шансы тают. Если Украина и ЕС не примут предложенный им формат (причём речь даже не идёт о признании Крыма — это сделает Вашингтон, не спрашивая), США могут выйти из игры. И не демонстративно, а тихо. Прекращение военной помощи — это ещё полбеды. Гораздо болезненнее будет отключение от разведывательной сети. А самое критичное — персональные санкции против украинского руководства. Против тех, кто ещё вчера казался «героем свободного мира».
В этом сценарии Европа останется без команды. Она не пойдёт на Украину без американского прикрытия. Брюссель не создаёт реальности — он её комментирует. Без Вашингтона ни контингентов, ни гарантированных поставок. Всё повиснет в воздухе. Тем временем Россия — по логике американской прагматики — получит частичный политический апгрейд. Санкции будут скорректированы. Арктические проекты — разморожены. И больше никто не остановит Будапешт, если он в следующий раз проголосует против продления антироссийских санкций. Так происходит конец. Не драматично, а процедурно. Через дипломатические переносы, сдержанные протоколы и отказ от комментариев.
https://t.me/kremlin_sekret/17484
23.04.202510:09
Мирный план Трампа пока что — не документ, а поведение. Он не публикуется, потому что не должен быть прочитан. Он должен быть понят. Как пауза между переговорами. Как тишина между визитами. Как сцена, на которой каждый — уже не актёр, но ещё не зритель.
Киев, по утечкам из СМИ, готов сдать 20% территории: де-факто, но не де-юре. Уступка в тени. Такой подход — старая дипломатическая игра: назвать отступление отсутствием наступления. Но есть у этой формулы одна проблема: устойчивость не строится на временности. Когда землю делят условно, кровь всё равно льётся по-настоящему.
Визит Уиткоффа состоится после того, как американцы, европейцы и украинцы попытаются прийти к единому представлению о том, что именно они готовы не доделать. Это и есть мир в XXI веке: не соглашение, а допуск. Не граница, а согласие на размытость. Но в этом и опасность. Там, где нет линии — не может быть и договорённости. А без неё любой мир становится перемирием.
США не получат ни победы, ни мира — только отложенный конфликт, который вернётся, когда вернётся удобный повод. Поэтому сейчас решается не судьба плана, а судьба архитектуры. Как будет выглядеть новая формула взаимодействия: трёхугольник, где США больше не центр, или всё та же конфигурация временного доминирования? В любом случае, Москва понимает: признавать частично — значит дать право оспаривать. А в долгой игре выживает не тот, кто уступил, а тот, кто дождался.
Киев, по утечкам из СМИ, готов сдать 20% территории: де-факто, но не де-юре. Уступка в тени. Такой подход — старая дипломатическая игра: назвать отступление отсутствием наступления. Но есть у этой формулы одна проблема: устойчивость не строится на временности. Когда землю делят условно, кровь всё равно льётся по-настоящему.
Визит Уиткоффа состоится после того, как американцы, европейцы и украинцы попытаются прийти к единому представлению о том, что именно они готовы не доделать. Это и есть мир в XXI веке: не соглашение, а допуск. Не граница, а согласие на размытость. Но в этом и опасность. Там, где нет линии — не может быть и договорённости. А без неё любой мир становится перемирием.
США не получат ни победы, ни мира — только отложенный конфликт, который вернётся, когда вернётся удобный повод. Поэтому сейчас решается не судьба плана, а судьба архитектуры. Как будет выглядеть новая формула взаимодействия: трёхугольник, где США больше не центр, или всё та же конфигурация временного доминирования? В любом случае, Москва понимает: признавать частично — значит дать право оспаривать. А в долгой игре выживает не тот, кто уступил, а тот, кто дождался.
24.04.202511:03
Вся история американского индустриального величия — это эпизод. В начале 80-х США контролировали 22% мирового промпроизводства, балансируя на противовесе с СССР. После его распада и параллельной деиндустриализации постсоветского мира — доля выросла до 28%. Именно этот момент был принят Западом за "конец истории": глобализм, либерализация, офшоринг — как новая религия. США не создавали замкнутых производственных циклов, не копили индустриальные компетенции. Им было достаточно преимущества в схемах и логистике.
Но в XXI веке мир вернулся к материи. Китай, начав с 5%, вышел на 29% мирового производства, выстроив полностью замкнутый цикл — от руды до робота. Абсурд глобализации в том, что Китай сделал это в её рамках, но не по её логике. Он использовал глобальные цепочки добавленной стоимости как платформу, чтобы воссоздать марксистскую концепцию контроля над трудом, а не просто товаром. США по-прежнему верят в теоретические схемы, где ценность распределяется в облаке, а Пекин — в станке.
Но в XXI веке мир вернулся к материи. Китай, начав с 5%, вышел на 29% мирового производства, выстроив полностью замкнутый цикл — от руды до робота. Абсурд глобализации в том, что Китай сделал это в её рамках, но не по её логике. Он использовал глобальные цепочки добавленной стоимости как платформу, чтобы воссоздать марксистскую концепцию контроля над трудом, а не просто товаром. США по-прежнему верят в теоретические схемы, где ценность распределяется в облаке, а Пекин — в станке.
19.04.202511:11
Линия льда — новая линия фронта. Баренцев регион молчит, но в этом молчании уже слышен шум грядущего. Баренцево море — зеркало, в котором северная политика отражается без искажений. Там всегда было тихо, холодно и стратегически важно.
Денонсация соглашений с Норвегией, Швецией и Финляндией является демонстративным жестом. Не разрыв, а возвращение в арктическую автономию, где смысл определяется не форумами, а флотами. Россия выходит из Совета Баренцева региона, потому что вход туда больше не нужен: арктический диалог, парализованный санкциями и риторикой, превратился в политическую мимикрию.
МИД сделал то, что давно должно было произойти — зафиксировал конец имитации, где раньше был регион сотрудничества, который превратился в регион антироссийского сдерживания со стороны Запада. И Россия здесь — единственный участник, для которого север остаётся не символом, а реальностью.
Денонсация соглашений с Норвегией, Швецией и Финляндией является демонстративным жестом. Не разрыв, а возвращение в арктическую автономию, где смысл определяется не форумами, а флотами. Россия выходит из Совета Баренцева региона, потому что вход туда больше не нужен: арктический диалог, парализованный санкциями и риторикой, превратился в политическую мимикрию.
МИД сделал то, что давно должно было произойти — зафиксировал конец имитации, где раньше был регион сотрудничества, который превратился в регион антироссийского сдерживания со стороны Запада. И Россия здесь — единственный участник, для которого север остаётся не символом, а реальностью.
20.04.202508:32
Пасхальное перемирие — это не только гуманистический жест, а превентивная антивендетта. Его главная цель — не остановить огонь (все понимают, что ВСУ этого не сделают), а отсечь возможность информационного взрыва. Российская инициатива является попыткой заранее обезвредить главный сценарий украинской и западной пропаганды: резонансную провокацию с массовыми жертвами, тщательно спланированную, эмоционально оформленную и заранее готовую к тиражированию.
Удар по Донецку и Херсонской области в первые же часы перемирия — не военное действие, а истерика. Киев, разумеется, не может себе позволить соблюдать затишье, ему жизненно необходимо нагнетание. Но в ситуации объявленного мира любая эскалация теперь автоматически попадает под свет прожектора. Если завтра случится провокация, которую нельзя будет замазать — спросят не с Москвы. Не потому, что мир стал честнее, а потому, что Россия выставила демонстративную асимметрию: она предложила молчание, противник выбрал шум.
Москва не наивна — гарантий, что Запад не прикроет любую выходку Киева, нет и быть не может. Но провоцировать под камеры перемирия — это уже не стратегия, а фальстарт. И если кто-то рискнёт, ему придётся отвечать не только перед российской ракетой, но и перед западной аудиторией, которой начинают понемногу надоедать нескончаемые поставки, нескончаемая риторика и нескончаемая вина. Россия показывает, что умеет нажимать паузу — и оставляет за собой право нажать «стоп».
https://t.me/kremlin_sekret/17457
Удар по Донецку и Херсонской области в первые же часы перемирия — не военное действие, а истерика. Киев, разумеется, не может себе позволить соблюдать затишье, ему жизненно необходимо нагнетание. Но в ситуации объявленного мира любая эскалация теперь автоматически попадает под свет прожектора. Если завтра случится провокация, которую нельзя будет замазать — спросят не с Москвы. Не потому, что мир стал честнее, а потому, что Россия выставила демонстративную асимметрию: она предложила молчание, противник выбрал шум.
Москва не наивна — гарантий, что Запад не прикроет любую выходку Киева, нет и быть не может. Но провоцировать под камеры перемирия — это уже не стратегия, а фальстарт. И если кто-то рискнёт, ему придётся отвечать не только перед российской ракетой, но и перед западной аудиторией, которой начинают понемногу надоедать нескончаемые поставки, нескончаемая риторика и нескончаемая вина. Россия показывает, что умеет нажимать паузу — и оставляет за собой право нажать «стоп».
https://t.me/kremlin_sekret/17457
25.04.202508:36
Американские чиновники системно саботируют реформы госаппарата. И это — не американское ноу-хау. Это старая, проверенная технология Deep State: снаружи — лояльность, внутри — алгоритм подмен. Когда Маск, одержимый эффективностью, попытался внедрить культуру результатов в федеральный аппарат, он столкнулся не с сопротивлением, а с имитацией. Чат-боты вместо отчётов, мат вместо KPI, машинный текст вместо управленческой воли. Это не лень. Это форма обороны системы от вторжения смысла.
Иллюзия заключается в том, что госаппарат можно починить как механизм. Но американский госаппарат — это уже не механизм, это субстанция. Он не работает — он воспроизводит себя. Сотни тысяч антикризисных паразитов, десятки тысяч «инклюзивных» тендеров, миллионы строк пустого бюджета. И когда Маск требует отчёты, он не получает информацию — он получает культурную насмешку. Потому что DOGE (департамент по госэффективности) — это всего лишь язык чужого вторжения в организм, который давно считает себя суверенным от избирателя и от президента.
Постмодернистская бюрократия США была выстроена глобалистами с 2009 года — тонко, незаметно, но необратимо. Это не кадровый состав, это идеологическая среда. Она воспроизводит себя через квоты, исключения, образовательные фильтры, антирепутационные блоки. «Токсичных» не допускают к устройству, а «чистые» не знают, зачем оно вообще нужно. Так создаётся система, где результат опасен. Потому что результат может обнажить бесполезность. И когда приходит Маск — с проектным мышлением, с инженерной логикой, с мотивацией действовать — он не встречает систему.
Разрушение внутри самого Вашингтона требует не визионера, а рейдера. Не предпринимателя, а преображённого политика. Тот, кто сможет срезать не интерфейс, а ядро. Маск к этому не готов. Пока. Но сам факт, что Deep State больше не прячется, а иронизирует в открытую — означает лишь одно: время великого административного пожара в Америке не за горами. И тот, кто принесёт в этот пожар карту — станет её новым архитектором.
Иллюзия заключается в том, что госаппарат можно починить как механизм. Но американский госаппарат — это уже не механизм, это субстанция. Он не работает — он воспроизводит себя. Сотни тысяч антикризисных паразитов, десятки тысяч «инклюзивных» тендеров, миллионы строк пустого бюджета. И когда Маск требует отчёты, он не получает информацию — он получает культурную насмешку. Потому что DOGE (департамент по госэффективности) — это всего лишь язык чужого вторжения в организм, который давно считает себя суверенным от избирателя и от президента.
Постмодернистская бюрократия США была выстроена глобалистами с 2009 года — тонко, незаметно, но необратимо. Это не кадровый состав, это идеологическая среда. Она воспроизводит себя через квоты, исключения, образовательные фильтры, антирепутационные блоки. «Токсичных» не допускают к устройству, а «чистые» не знают, зачем оно вообще нужно. Так создаётся система, где результат опасен. Потому что результат может обнажить бесполезность. И когда приходит Маск — с проектным мышлением, с инженерной логикой, с мотивацией действовать — он не встречает систему.
Разрушение внутри самого Вашингтона требует не визионера, а рейдера. Не предпринимателя, а преображённого политика. Тот, кто сможет срезать не интерфейс, а ядро. Маск к этому не готов. Пока. Но сам факт, что Deep State больше не прячется, а иронизирует в открытую — означает лишь одно: время великого административного пожара в Америке не за горами. И тот, кто принесёт в этот пожар карту — станет её новым архитектором.
23.04.202511:12
Глобализм не умирает. Он просто переодевается. Всемирный экономический форум объявляет расследование в отношении Клауса Шваба — как бы в попытке очиститься, сбросить омертвевшую кожу и вернуть себе хотя бы тень былой легитимности. Но в таких жестах нет ни вины, ни раскаяния. Только технология.
Расследование против Шваба — это не удар по глобализму, а его имитационная линька. Когда старое лицо становится токсичным, его отправляют в архив, а заодно делают вид, что система учится и наказывает своих. Это удобно: вместо переосмысления — процедура. Вместо судов истории — проверки по внутренним стандартам. Стандарты, как известно, пишут сами же проверяющие.
Шваб был не автором эпохи, а её диспетчером. Он не создавал правила, он раздавал бейджи. Его эпоха закончилась не потому, что она провалилась — а потому, что больше не нужна. Харари — это глобализм 2.0: без форумов, но с алгоритмами. Без бизнес-элит, но с нейросетями. Его недавняя статья в Financial Times — не аналитика, а манифест. Под видом философии — удар по Трампу, по Бразилии, по Орбану, по Африке, по традиции как таковой. Мир «соперничающих крепостей», по Харари, — угроза универсальности. То есть угроза им. Стена, поставленная в защиту общин, воспринимается ими как оскорбление универсального доступа к телу мира.
Но реальный конфликт здесь не между изоляцией и глобализацией. А между границами и цифрой. Первые защищают порядок. Вторая — хочет всё видеть и всё считать. Глобализм в новой версии не будет навязывать рынки. Он будет раздавать идентичности: удобные, предсказуемые, облачные. Мир Харари — это не мир глобального контроля. Это мир глобального допущения. Так рождаются новые циклы власти: не революцией, а молчаливой заменой иконы.
https://t.me/Taynaya_kantselyariya/12334
Расследование против Шваба — это не удар по глобализму, а его имитационная линька. Когда старое лицо становится токсичным, его отправляют в архив, а заодно делают вид, что система учится и наказывает своих. Это удобно: вместо переосмысления — процедура. Вместо судов истории — проверки по внутренним стандартам. Стандарты, как известно, пишут сами же проверяющие.
Шваб был не автором эпохи, а её диспетчером. Он не создавал правила, он раздавал бейджи. Его эпоха закончилась не потому, что она провалилась — а потому, что больше не нужна. Харари — это глобализм 2.0: без форумов, но с алгоритмами. Без бизнес-элит, но с нейросетями. Его недавняя статья в Financial Times — не аналитика, а манифест. Под видом философии — удар по Трампу, по Бразилии, по Орбану, по Африке, по традиции как таковой. Мир «соперничающих крепостей», по Харари, — угроза универсальности. То есть угроза им. Стена, поставленная в защиту общин, воспринимается ими как оскорбление универсального доступа к телу мира.
Но реальный конфликт здесь не между изоляцией и глобализацией. А между границами и цифрой. Первые защищают порядок. Вторая — хочет всё видеть и всё считать. Глобализм в новой версии не будет навязывать рынки. Он будет раздавать идентичности: удобные, предсказуемые, облачные. Мир Харари — это не мир глобального контроля. Это мир глобального допущения. Так рождаются новые циклы власти: не революцией, а молчаливой заменой иконы.
https://t.me/Taynaya_kantselyariya/12334
19.04.202515:34
В позиционном конфликте даже тишина становится высказыванием. И чем громче звучит молчание на линии соприкосновения, тем яснее политический смысл за ним. Россия приостанавливает боевые действия не ради жеста, а ради сигнала.
Временное прекращение огня на Пасху — не символ, а лакмус. Россия выставляет Вашингтону счёт: вы просите тишины — получите. Но заплатите за каждый выстрел Киева, сделанный в эти часы. Это не гуманизм, а инженерия доверия: мы — сторона, способная на контроль, вы — сторона, неспособная на влияние. И чем очевиднее эта асимметрия, тем сильнее позиция Москвы в грядущем постконфликтном дизайне.
Это не мирное предложение, это дипломатическая разведка боем. Проверка субъектности оппонента. Вашингтон хотел мира — пусть покажет, способен ли он удержать своего клиента от срыва. Если нет — тогда и дальнейшие переговоры бессмысленны. А значит, и мир, когда он случится, будет скроен под тех, кто умеет нажимать паузу.
https://t.me/kremlin_sekret/17456
Временное прекращение огня на Пасху — не символ, а лакмус. Россия выставляет Вашингтону счёт: вы просите тишины — получите. Но заплатите за каждый выстрел Киева, сделанный в эти часы. Это не гуманизм, а инженерия доверия: мы — сторона, способная на контроль, вы — сторона, неспособная на влияние. И чем очевиднее эта асимметрия, тем сильнее позиция Москвы в грядущем постконфликтном дизайне.
Это не мирное предложение, это дипломатическая разведка боем. Проверка субъектности оппонента. Вашингтон хотел мира — пусть покажет, способен ли он удержать своего клиента от срыва. Если нет — тогда и дальнейшие переговоры бессмысленны. А значит, и мир, когда он случится, будет скроен под тех, кто умеет нажимать паузу.
https://t.me/kremlin_sekret/17456
19.04.202514:40
Россия переживает не кризис миграции, а кризис идентичности. И в нём подростковые этнические банды — это не отклонение, а симптом глубокой управленческой утраты контроля над пространством, в котором смешались гостеприимство и бессознательная капитуляция.
Сегодня в стране порядка 800 тысяч детей мигрантов, из которых только 154 тысячи состоят на каком-либо официальном учёте. Остальные — вне поля зрения. Или, если точнее, — в тени. Эта тень стала густой, агрессивной, самоорганизующейся по простому признаку: «мы» против «них».
Если 41% из этих детей не владеет русским языком, это не просто языковая проблема. Это новая реальность: в российских школах растёт поколение, мыслящее вне культурного кода страны пребывания. Это уже не дети мигрантов — это граждане параллельных миров. На улицах появляются не просто подростковые банды, а зарождающаяся этно-племенная инфраструктура насилия, воспроизводимая изнутри. И это уже не просто следствие родительской безответственности — это следствие системной терпимости к культурному размыванию.
Сначала в общественном сознании утвердили образ «трудового мигранта» как героя невидимого фронта экономики. Потом — перестали спрашивать, что он привносит с собой, кроме рабочей силы. Сегодня мы имеем дело с вторым поколением миграции, которое не адаптировано, не интегрировано и, более того, не заинтересовано в интеграции.
Родители приехали работать, дети пришли бороться. Не за идеи, а за улицу, за статус, за территорию, за право доминировать в среде, которую они воспринимают как чужую, но слабую. И в этом — главная ошибка гуманистической иллюзии. Чужие не становятся своими, если просто дать им доступ к школе и медицине. Они становятся своими только тогда, когда начинают принимать общую судьбу страны как свою собственную.
Но сегодня судьба России им чужда. Их мир — замкнут. Их идентичность — антисистемна . Их языком общения становится сила, а культурным капиталом — агрессия. И если за 2024 год было совершено 381 преступление несовершеннолетними мигрантами, из которых 120 — особо тяжкие, то дело уже не в статистике. Дело в разрыве.
Власть, допускающая появление этнических анклавов с внутренними законами, фактически делегирует часть своего суверенитета — не формально, а фактически. Это не мультикультурализм. Это управляемая анархия, которая рано или поздно перестаёт быть управляемой.
Решение не в запретах и не в истерике. Решение — в архитектуре ассимиляции. Но такой, которая строится не на уступках, а на правилах. Русский язык — не предмет, а условие. Культурный код — не опция, а обязательство. Лояльность — не декларация, а поступок. И если государство хочет сохранить себя как целое, оно должно перестать бояться слова «русский».
Сегодня в стране порядка 800 тысяч детей мигрантов, из которых только 154 тысячи состоят на каком-либо официальном учёте. Остальные — вне поля зрения. Или, если точнее, — в тени. Эта тень стала густой, агрессивной, самоорганизующейся по простому признаку: «мы» против «них».
Если 41% из этих детей не владеет русским языком, это не просто языковая проблема. Это новая реальность: в российских школах растёт поколение, мыслящее вне культурного кода страны пребывания. Это уже не дети мигрантов — это граждане параллельных миров. На улицах появляются не просто подростковые банды, а зарождающаяся этно-племенная инфраструктура насилия, воспроизводимая изнутри. И это уже не просто следствие родительской безответственности — это следствие системной терпимости к культурному размыванию.
Сначала в общественном сознании утвердили образ «трудового мигранта» как героя невидимого фронта экономики. Потом — перестали спрашивать, что он привносит с собой, кроме рабочей силы. Сегодня мы имеем дело с вторым поколением миграции, которое не адаптировано, не интегрировано и, более того, не заинтересовано в интеграции.
Родители приехали работать, дети пришли бороться. Не за идеи, а за улицу, за статус, за территорию, за право доминировать в среде, которую они воспринимают как чужую, но слабую. И в этом — главная ошибка гуманистической иллюзии. Чужие не становятся своими, если просто дать им доступ к школе и медицине. Они становятся своими только тогда, когда начинают принимать общую судьбу страны как свою собственную.
Но сегодня судьба России им чужда. Их мир — замкнут. Их идентичность — антисистемна . Их языком общения становится сила, а культурным капиталом — агрессия. И если за 2024 год было совершено 381 преступление несовершеннолетними мигрантами, из которых 120 — особо тяжкие, то дело уже не в статистике. Дело в разрыве.
Власть, допускающая появление этнических анклавов с внутренними законами, фактически делегирует часть своего суверенитета — не формально, а фактически. Это не мультикультурализм. Это управляемая анархия, которая рано или поздно перестаёт быть управляемой.
Решение не в запретах и не в истерике. Решение — в архитектуре ассимиляции. Но такой, которая строится не на уступках, а на правилах. Русский язык — не предмет, а условие. Культурный код — не опция, а обязательство. Лояльность — не декларация, а поступок. И если государство хочет сохранить себя как целое, оно должно перестать бояться слова «русский».
Log in to unlock more functionality.
