True Levellers 🜺

Гваттари, известный своей ненасытностью, граничащей с булимией, погружается в кататонию, уходит в себя, постоянно сидит в обнимку с подушкой, словно хочет защититься от агрессии окружающего мира. Он проводит целые дни перед телевизором, поглощая одну идиотскую передачу за другой. Кроме того, у него обнаруживаются все более тяжелые проблемы со здоровьем. После острых приступов почечной колики Гваттари пичкает себя лекарствами, пытаясь заглушить боль.
Иногда у него обнаруживаются в моче камни, ему приходится следить за своим питанием. За два года до смерти у него было несколько сердечных приступов, но он настолько подавлен, что так и не сделал необходимые обследования.

В маленьком доме, где он проводит почти всю неделю и не может никого принимать, Гваттари одинок. Время больших совместных трапез в Дюизоне давно осталось в прошлом.
К нему регулярно наведывается его сын Брюно, который живет в Луар и Шер. Его присутствие успокаивает отца, и он привозит еду на выходные. Когда Гваттари опубликует в 1992 году свою последнюю книгу «Хаосмос», он напишет посвящение сыну: «Брюно, который часто отыскивал меня в моей пещере».
Долгий унылый период конца 1980-х годов приводит к тому, что его дочь Эмманюэль уезжает в Нью-Йорк. Атмосфера квартиры на улице Сен-Совер стала ей невыносима, и она испытывает острую потребность уехать подальше от отца. Когда она вернется во Францию в 1991 году, она найдет его в довольно печальном состоянии. Эмманюэль привезет книгу Даниэля Стерна, которую просил отец: та очень его увлекает, и он отводит ей большое место в «Хаосмосе». Он обсуждает книгу Стерна с дочерью, между ними завязывается настоящий диалог, какого никогда не было. Жозефина запретила детям приходить в квартиру на улицу Сен-Совер, поэтому Эмманюэль приезжает к отцу на выходные в Ла Борд: «Мы много гуляли. Он был очень эмоционален»¹. Эмманюэль Гваттари переживает с отцом времена, которых бы никогда не было, не случись у него депрессии: «Я бы никогда с ним не сошлась, это было невозможно. Это место освободила депрессия»². Однако интеллектуальная машина продолжает работать, даже в худшие времена:
«Он никогда не останавливался, даже перед телевизором. Поглощал, проводил связи, работал все время»³.

Попытки современного мышления/воображения помыслить/представить не-и-вне-человеческое («темные онтологии») заканчиваются «слишком человеческим»: слизью, гнилью и прочими классическими образами демонического, то есть представлением истины без-божия и без-образия капитализма.

«Центральная операция политической философии в таком понимании – и следует признать, что это пример того, на что способно известное «философское» фарисейство - состоит в том, чтобы предварительно сводить политику не к субъективной реальности организованных и активистских процессов, – которые, прямо говоря, только и заслуживают названия «политики» – но к выражению «свободного суждения» в публичном пространстве, где в расчет принимаются одни лишь мнения»

«Последовательность презентации, таким образом, требует, чтобы всякая структура была удвоена метаструктурой, которая защищает первую от любой фиксации пустоты...все ситуации структурированы дважды. Это также означает: всегда есть и презентация, и репрезентация…структура и метаструктура»