Антропология неверия
Хорошо известна мука Достоевского о Боге. «А меня Бог мучит.
Одно только это и мучит» - говорит Дмитрий Карамазов, озвучивая мысль автора. В.В. Зеньковский очень глубоко раскрыл эту тему: «Достоевский всю жизнь оставался религиозной натурой, всю жизнь «мучился», по его выражению, мыслью о Боге».
И далее существеннейшее уточнение у Зеньковского: «Поистине – не столько Бог мучил Достоевского, сколько мучил его человек, – в его реальности и в его глубине, в его роковых, преступных и в его светлых, добрых движениях».
И действительно, Достоевский ведь не теолог и не богослов, это русский писатель-философ, русский человек, для которого, как и для всей русской мысли главной была тема не о Боге, а о человеке. И Достоевский здесь кульминация и вершина. Все же не зря Бердяев назвал его величайшим антропологом.
В чем же эта религиозная мука Достоевского о человеке?
Можно полагать, что Достоевский открывает измерение неверия в человеке, неверия в Бога. И это шокирующее откровение, для человека XIX века. По интонации диалогов в романах писателя видно, что «атеист» для XIX века совсем не то, что атеист современный. Тогда – это своего рода поступок, позиция, манифест, сильное заявление; сейчас – это обычная установка гедониста-потребителя.
Это шокирующее откровение тем более для русского человека, который жил в парадигме самодержавия, православия и народности вдруг обнаружить такое количество «бесов», атеистов, нигилистов и проч. Откуда они взялись?
Можно, конечно, как делают либералы, винить неустройство и беспорядочность самой русской жизни, русской власти и русского человека, а можно, как славянофильски ориентированные винить пришлые западные идеи, соблазнившие и развратившие людей близкой русскому человеку идеей справедливости. Как это и произошло с самим Достоевским в молодости.
Но первые (либералы) ничего не понимают в русской жизни, русском человеке, исходят не из знания, а из антинациональных стереотипов; вторые (славянофильствующие) преувеличивают деструктивное влияние запада. Хотя они, разумеется, намного ближе к истине.
И что же Достоевский?
Он глубочайший знаток русского сердца как всечеловеческого, и его открытия-откровения, совершенные на русском «материале», применимы в универсальном плане, ко всем людям.
Его открытие в том, что он раскрывает измерение неверия в человеке, задает вопрос, существенно расширяющие кантовские: как возможно неверие? Возможно ли? Неужели человек способен не только на веру, которая в известном смысле «абсурдна» по Тертуллиану, но и на неверие? Поэтому что верить не «легко», требуется подвиг веры, о котором сам Достоевский сказал, что «через большое горнило сомнений моя осанна прошла».
Но неверие? Что это? Не сумасшествие ли это, не поза ли, не лицемерие ли, не болезнь ли, не лихорадка ли?... Не Божье ли это испытание, и своего рода «эксперимент»?
Так и начинается вся эта лихорадочная «вихревая антропология» у героев Достоевского, вся эта «истерика», все эти бесконечные вопросы о вере и неверии в Бога, которые современному человеку могут показаться уже старомодными и не актуальными. Да и не понятными.
Но это вопросы о человеке, о его вечном существе, о его тайне, о тех подвалах его души, в которые вмещается не только божественная ангельская высота и чистота, но и тьма неверия, нигилизма и цинизма, богоотрицания как неверия и отрицания самого существования и самого человека. А значит и России, как богохранимой спасительницы человечества.
Не будем, конечно, прямолинейно экстраполировать образ, скажем, П. Верховенского на всю эту современную пост- и трансгуманистическую вакханалию, но кажется, что пророчества Достоевского относятся не только к «революционным бесам», но даже в большей степени к бесам постчеловеческим. А это уже очень актуальная тема для современности.
