Концепция Homo soveticus, развёрнутая Ю. Левадой, описывает советского человека как пассивно-покорного индивида, довольствующегося «малым» и легко утешающегося обещаниями «лучшей жизни», одновременно формально следующего партийным установкам («начальство будто платит, а он будто работает») и скрыто уклоняющегося от правил, при этом не способного к коллективным действиям и протестам, предпочитающего жить по инструкции сверху и защищать личный комфорт двойной игрой между внешней лояльностью и внутренней коварностью
Концепция Homo soveticus очевидно упрощает сложную картину советского общества, выстраивая его жителей по жёсткой шкале «покорности–коварства»: она нивелирует региональные, соцстатусные и поколенческие различия, сводя многогранные стратегии выживания в условиях дефицита и идеологического давления к единой «маске двуличия»; она ретроспективно придаёт этим практикам отчуждённый, почти моральный оттенок пассивности, не учитывая, что формальная «лояльность» и скрытая «авантюра» часто были единственным способом сохранить семью, здоровье и человеческое достоинство; кроме того, ярлык Homo soveticus игнорирует позитивные формы солидарности и коллективного действия, проявлявшиеся в несистемных сетях взаимопомощи, и выдерживает с трудом сравнение с современными исследованиями, показывающими, что многие «простой советский человек» сочетал службу системе с активным гражданским участием и творческим сопротивлением.
Письмо кандидата технических наук, инженера-изобретателя, датированное 23 августа 1961 года и адресованное «тов. Хрущёву Н. С.», сразу поражает своей искренностью: автор называет Программу «пределом человеческой мечты», заявляет, что принимает её «целом без оговорок всей душой и сердцем» и убеждён, что «если бы уже сегодня каждый из нас жил, работал, думал согласно этому кодексу, то коммунизм наступал бы завтра». Хотя Левада рисует «советского человека» исключительно как двурушника, формально исполняющего волю партии ради выгоды, это письмо демонстрирует подлинную веру автора в идеалы «морального кодекса строителя коммунизма»: он вслух называет программу «пределом человеческой мечты», готов «жить, работать, думать согласно этому кодексу» и уверен, что «коммунизм наступил бы завтра». Этот факт указывает на то, что советская идеология иногда «действовала» искренне и глубоко — люди не только притворялись, но и по-настоящему принимали её на свой внутренний моральный счёт. Именно это подлинное «принятие сверху» опровергает чисто циничный портрет Homo soveticus как исключительно «хитрого конъюнктурщика», а также напоминает нам: массовые практики выживания и внутреннего согласия со временем порождали не только формальный ритуал, но и настоящую эмпатию к провозглашённым целям.
