
Інсайдер ЗСУ

Новини UA | Україна

Главное новостное. Одесса

Реальна Війна

NOTMEME Agent News

І.ШО? | Новини

Труха⚡️Жесть 18+

Адвокат Права

Україна | Новини

Інсайдер ЗСУ

Новини UA | Україна

Главное новостное. Одесса

Реальна Війна

NOTMEME Agent News

І.ШО? | Новини

Труха⚡️Жесть 18+

Адвокат Права

Україна | Новини

Інсайдер ЗСУ

Новини UA | Україна

Главное новостное. Одесса

Лаконские щенки
Никита Сюндюков. Русская философия и Достоевский.
Оставить анонимный вопрос/комментарий: https://t.me/AskMeAboutBot?start=aAOAn
Для связи @robbietherotten
Можно поддержать: 2202 2010 8561 5942
Оставить анонимный вопрос/комментарий: https://t.me/AskMeAboutBot?start=aAOAn
Для связи @robbietherotten
Можно поддержать: 2202 2010 8561 5942
TGlist rating
0
0
TypePublic
Verification
Not verifiedTrust
Not trustedLocationРосія
LanguageOther
Channel creation dateNov 22, 2019
Added to TGlist
Oct 08, 2023Records
03.04.202522:05
5.9KSubscribers28.02.202523:59
700Citation index01.02.202521:56
7.4KAverage views per post01.02.202523:59
7.4KAverage views per ad post26.03.202523:59
19.52%ER02.02.202506:23
128.01%ERRDeleted18.03.202502:15


13.03.202507:36
Забавно, что стоит заменить здесь «детей» на «женщин», и получится виктимблейминг. Дескать, они (дети/женщины) сами напрашиваются, сами соблазняют.
Но это, конечно, другое.
Но это, конечно, другое.
25.03.202515:43
2017 и 2025. СПбГУ, Институт философии. Восемь лет прошло с момента, как я решил связать свою жизнь с философией. Тогда же я начал вести этот блог.
Чувствую, что по прежнему нахожусь в начале пути. Нечто вроде Ахиллеса и черепахи. Сколько всего предстоит ещё прочесть и перепрочесть, сколько философских языков освоить. И это счастье. Философия — это счастье. Убегающий вдаль горизонт.
Чувствую, что по прежнему нахожусь в начале пути. Нечто вроде Ахиллеса и черепахи. Сколько всего предстоит ещё прочесть и перепрочесть, сколько философских языков освоить. И это счастье. Философия — это счастье. Убегающий вдаль горизонт.
27.03.202507:06
Консерватизм, прогресс и враг их глобализм
Вице-президент США Джей ди Вэнс выступил с речью на конференции по американскому динамизму. И сказал несколько крайне интересных вещей.
Прежде всего интересны адресаты речи Вэнса. Их двое, и они оппонируют друг другу — это рабочие и инноваторы. Обратившись к ним, Вэнс по сути попытался переоформить границы политического дискурса Америки. Конфликт идет не между правыми консерваторами и левыми прогрессистами, но между правыми полулистами (сам Вэнс) и технооптимистами (Маск), причем правые сегодня представляют интересы рабочих (sic!), а технари — предпринимателей-инноваторов.
Тем самым Вэнс изящно выкинул за борт леволиберальную повестку. Сделав ставку на социальный прогресс (эмансипацию и освобождение нравов), леволибералы разорвали всякие связи как с рабочим движением, так и с прогрессом техническим и экономическим. Политически они представляют интересы жалкой группы вырожденцев, выдавая их за интересы американского народа как такового.
Суть же конфликта рабочих и инноваторов состоит в следующем. Рабочие полагают, что предприниматели-инноваторы хотят заменить их либо мигрантами, либо роботами. Предприниматели видят в рабочих тупую, низкопроизводительную физическую силу, то есть лишнюю графу в статье расходов. Производство можно оптимизировать, перенеся его в Китай, а освободившиеся деньги перенаправить в отдел разработок.
Вэнс, разумеется, считает, что конфликт рабочих и предпринимателей — мнимый. На самом деле их объединяет общий враг. Это глобалисты. Вэнс говорит о великом обмане глобализма. Он состоит в идее отрыва процесса проектирования от процесса производства.
Этому глобалисты нас учат еще со школьной скамьи. Есть доиндустриальные, индустриальные и постиндустриальные общества. Население постиндустриальных обществ занято преимущественно интеллектуальным трудом, они дизайнят всякое в оупен-спейсах, в то время время как население индустриальных обществ собирает на заводах то, что надизайнили постиндустриалы. Айфон проектируют в Калифорнии, а собирают в Китае.
Эта теоретическая рамка очень удобна для идеологии глобализма. Зачем занимать собственное население низкоквалифицированным трудом, если то же самое могут сделать чужестранцы или мигранты, причем гораздо дешевле? А синие воротнички пускай переучиваются в белых, бывшие работяги (или их дети) маршем идут в креативные индустрии отстаивать гендерное разнообразие в дизайне. Это ведь гораздо полезнее и прогрессивнее, чем собирать что-то на заводах.
Так в чем обман? Глобализм утверждает, что географическое (или этническое) разделение труда на проектирование и производство эффективно с экономической точки зрения. Все в выигрыше: умное население постиндустриальных стран занято инновациями, глупое население индустриальных — реальным производством.
Вот с этим Вэнс и не согласен.
Оказывается, есть такая штука, как reverse engineering, по-русски — обратная разработка. Дай китайцу образец айфона и он за пару месяцев соберет точно такую же машинку, только в десять раз дешевле. А еще за пару месяцев он соберет машинку, которая будет лучше айфона, но все еще гораздо дешевле.
Как ему это удается? Дело в том, что китаец работает на земле, а не в лаборатории, в нашем случае — у конвейерного станка, а не в опен-спейсе. Он гораздо лучше понимает сам предмет производства, а потому способен к инновациям. В Китае есть прямая коммуникация между рабочими и инноваторами, потому что они близки как территориально, так и этнически.
Вывод Вэнса очевиден: нам нужно возвращать производство обратно, в Америку. Рабочие и инноваторы — союзники, а не враги. Рабочие должны повышать свои технические компетенции, но и инноваторы должны прислушиваться к требованиям рабочих, в том числе социального толка. Рабочим интересны повышение заработной платы и поддержка семьи, а не гендерное разнообразие.
Так обнаруживается естественная смычка социального консерватизма и технического прогресса.
#назарплатеуреспубликанцев
Вице-президент США Джей ди Вэнс выступил с речью на конференции по американскому динамизму. И сказал несколько крайне интересных вещей.
Прежде всего интересны адресаты речи Вэнса. Их двое, и они оппонируют друг другу — это рабочие и инноваторы. Обратившись к ним, Вэнс по сути попытался переоформить границы политического дискурса Америки. Конфликт идет не между правыми консерваторами и левыми прогрессистами, но между правыми полулистами (сам Вэнс) и технооптимистами (Маск), причем правые сегодня представляют интересы рабочих (sic!), а технари — предпринимателей-инноваторов.
Тем самым Вэнс изящно выкинул за борт леволиберальную повестку. Сделав ставку на социальный прогресс (эмансипацию и освобождение нравов), леволибералы разорвали всякие связи как с рабочим движением, так и с прогрессом техническим и экономическим. Политически они представляют интересы жалкой группы вырожденцев, выдавая их за интересы американского народа как такового.
Суть же конфликта рабочих и инноваторов состоит в следующем. Рабочие полагают, что предприниматели-инноваторы хотят заменить их либо мигрантами, либо роботами. Предприниматели видят в рабочих тупую, низкопроизводительную физическую силу, то есть лишнюю графу в статье расходов. Производство можно оптимизировать, перенеся его в Китай, а освободившиеся деньги перенаправить в отдел разработок.
Вэнс, разумеется, считает, что конфликт рабочих и предпринимателей — мнимый. На самом деле их объединяет общий враг. Это глобалисты. Вэнс говорит о великом обмане глобализма. Он состоит в идее отрыва процесса проектирования от процесса производства.
Этому глобалисты нас учат еще со школьной скамьи. Есть доиндустриальные, индустриальные и постиндустриальные общества. Население постиндустриальных обществ занято преимущественно интеллектуальным трудом, они дизайнят всякое в оупен-спейсах, в то время время как население индустриальных обществ собирает на заводах то, что надизайнили постиндустриалы. Айфон проектируют в Калифорнии, а собирают в Китае.
Эта теоретическая рамка очень удобна для идеологии глобализма. Зачем занимать собственное население низкоквалифицированным трудом, если то же самое могут сделать чужестранцы или мигранты, причем гораздо дешевле? А синие воротнички пускай переучиваются в белых, бывшие работяги (или их дети) маршем идут в креативные индустрии отстаивать гендерное разнообразие в дизайне. Это ведь гораздо полезнее и прогрессивнее, чем собирать что-то на заводах.
Так в чем обман? Глобализм утверждает, что географическое (или этническое) разделение труда на проектирование и производство эффективно с экономической точки зрения. Все в выигрыше: умное население постиндустриальных стран занято инновациями, глупое население индустриальных — реальным производством.
Вот с этим Вэнс и не согласен.
Оказывается, есть такая штука, как reverse engineering, по-русски — обратная разработка. Дай китайцу образец айфона и он за пару месяцев соберет точно такую же машинку, только в десять раз дешевле. А еще за пару месяцев он соберет машинку, которая будет лучше айфона, но все еще гораздо дешевле.
Как ему это удается? Дело в том, что китаец работает на земле, а не в лаборатории, в нашем случае — у конвейерного станка, а не в опен-спейсе. Он гораздо лучше понимает сам предмет производства, а потому способен к инновациям. В Китае есть прямая коммуникация между рабочими и инноваторами, потому что они близки как территориально, так и этнически.
Вывод Вэнса очевиден: нам нужно возвращать производство обратно, в Америку. Рабочие и инноваторы — союзники, а не враги. Рабочие должны повышать свои технические компетенции, но и инноваторы должны прислушиваться к требованиям рабочих, в том числе социального толка. Рабочим интересны повышение заработной платы и поддержка семьи, а не гендерное разнообразие.
Так обнаруживается естественная смычка социального консерватизма и технического прогресса.
#назарплатеуреспубликанцев
Reposted from:
Канал Николая Антонова

07.04.202509:03
Друзья, сегодня нужно прочитать «Благовещение» С.С. Аверинцева.
Начало (почти):
Нужно!
🔵https://azbyka.ru/fiction/blagoveshhenie-averincev-sergey/
@KAnt961
Начало (почти):
меж голых стен, меж четырех угловКонец:
стоит недвижно на молитве Дева.
Отказ всему, что – плоть и кровь; предел
теченью помыслов. Должны умолкнуть
земные чувства. Видеть и внимать,
вкушать, и обонять, и осязать
единое, в изменчивости дней
неизменяемое: верность Бога.
И совершилось то, что совершилось:
как бы свидетель правомочный, Вестник
внимал, внимали небеса небес,
внимала преисподняя, когда
слова сумела выговорить Дева
единственные, что звучат, вовеки
не умолкая, через тьму времен
глухонемую:
«Се, Раба Господня;
да будет Мне по слову Твоему».
И Ангел от Марии отошел.
Нужно!
🔵https://azbyka.ru/fiction/blagoveshhenie-averincev-sergey/
@KAnt961
17.03.202505:39
Идеальная грусть
Меня всегда несколько смущали разговоры о том, что к Богу-де приходишь через несчастье, через личное горе. Не что бы я берусь целиком опровергать это убеждение. Я только считаю, что роль горя в религиозной психологии преувеличена. Горе может выступать катализатором, но не источником веры, ибо действие горя так же ограничено во времени, как и любой другой человеческий аффект.
Действительный же психологический источник веры — это специфическое чувство, которое по разному описывалось в каждой эпохе и каждой традиции. Греки назвали бы это причастностью человека к космосу, романтики — мировой тоской, разлитой по человеческим и не-человеческим душам и соединяющей их в одно, философы религии — устремлением человека к трансцендентному, экзистенциалисты — принципиальной незавершенностью человека, моделью человека-как-проекта.
Есть такое аниме, на английском оно называется «Perfect blue», на русском — «Идеальная грусть». Назовём это чувство идеальной грустью.
Обобщая, я бы свел идеальную грусть к острому ощущению собственной недостаточности. Буддизм сделал это ощущение краеугольным камнем своего учения: всякое удовольствие, не важно, плотское или духовное, имеет свойство заканчиваться, а значит после него человека настигнет страдание, желание остановить мгновение, вернуться к ушедшему удовольствию. Череда удовольствий и страданий образует замкнутый круг. «The world is not enough», как пелось в одной бондиане. Отсюда буддисткий вывод: раз мира недостаточно, то мир надлежит отринуть.
Я убежден, что именно идеальная грусть, духовная жажда, как писал уже наш поэт, служит психологическим источником религии. И при этом мало сегодня можно найти психологических черт, которые подвергались бы столь резкой социальной критике. «Ты здоров, сыт, одет, чего тебе ещё не хватает?». И действительно, идеальную грусть непросто отличить от каприза или избалованности.
По моему опыту, чаще всего идеальная грусть настигает тебя в самые умиротворенные мгновения жизни: в полуденной прогулке, в длительном путешествии, в предзакатный час. Ты обозреваешь свою жизнь и ловишь себя на мысли, что вполне доволен ей, что, быть может, ты даже достиг всего того, о чем мечтал. И чем крепче ты утверждаешься в этой мысли, тем настойчивее тебя точит этот злосчастный червь, идеальная грусть. Ты начинаешь фантазировать, предполагая за собой самые чудесные свершения, самые удивительные подвиги, и спрашиваешь себя — исчез бы тогда этот червь, коли я добился бы всего? И тут же отвечаешь — нет, никогда.
Парадоксально, но именно в трудные периоды жизни, когда ты мобилизуешь все свои силы, чтобы справиться с настигнувшим, идеальная грусть засыпает, прячась в самые глубины твоей души. Поэтому я не очень доверяю — прежде всего в самом себе — тому религиозному обращению, которое зиждется на опыте несчастья: время источит этот опыт, а вместе с ним — и веру как его мнимое следствие.
Меня всегда несколько смущали разговоры о том, что к Богу-де приходишь через несчастье, через личное горе. Не что бы я берусь целиком опровергать это убеждение. Я только считаю, что роль горя в религиозной психологии преувеличена. Горе может выступать катализатором, но не источником веры, ибо действие горя так же ограничено во времени, как и любой другой человеческий аффект.
Действительный же психологический источник веры — это специфическое чувство, которое по разному описывалось в каждой эпохе и каждой традиции. Греки назвали бы это причастностью человека к космосу, романтики — мировой тоской, разлитой по человеческим и не-человеческим душам и соединяющей их в одно, философы религии — устремлением человека к трансцендентному, экзистенциалисты — принципиальной незавершенностью человека, моделью человека-как-проекта.
Есть такое аниме, на английском оно называется «Perfect blue», на русском — «Идеальная грусть». Назовём это чувство идеальной грустью.
Обобщая, я бы свел идеальную грусть к острому ощущению собственной недостаточности. Буддизм сделал это ощущение краеугольным камнем своего учения: всякое удовольствие, не важно, плотское или духовное, имеет свойство заканчиваться, а значит после него человека настигнет страдание, желание остановить мгновение, вернуться к ушедшему удовольствию. Череда удовольствий и страданий образует замкнутый круг. «The world is not enough», как пелось в одной бондиане. Отсюда буддисткий вывод: раз мира недостаточно, то мир надлежит отринуть.
Я убежден, что именно идеальная грусть, духовная жажда, как писал уже наш поэт, служит психологическим источником религии. И при этом мало сегодня можно найти психологических черт, которые подвергались бы столь резкой социальной критике. «Ты здоров, сыт, одет, чего тебе ещё не хватает?». И действительно, идеальную грусть непросто отличить от каприза или избалованности.
По моему опыту, чаще всего идеальная грусть настигает тебя в самые умиротворенные мгновения жизни: в полуденной прогулке, в длительном путешествии, в предзакатный час. Ты обозреваешь свою жизнь и ловишь себя на мысли, что вполне доволен ей, что, быть может, ты даже достиг всего того, о чем мечтал. И чем крепче ты утверждаешься в этой мысли, тем настойчивее тебя точит этот злосчастный червь, идеальная грусть. Ты начинаешь фантазировать, предполагая за собой самые чудесные свершения, самые удивительные подвиги, и спрашиваешь себя — исчез бы тогда этот червь, коли я добился бы всего? И тут же отвечаешь — нет, никогда.
Парадоксально, но именно в трудные периоды жизни, когда ты мобилизуешь все свои силы, чтобы справиться с настигнувшим, идеальная грусть засыпает, прячась в самые глубины твоей души. Поэтому я не очень доверяю — прежде всего в самом себе — тому религиозному обращению, которое зиждется на опыте несчастья: время источит этот опыт, а вместе с ним — и веру как его мнимое следствие.
27.03.202519:16
Русский народ и русский интеллектуал
Русскому интеллектуалу, не важно, правый он или левый, должно взять за аксиому, что русский народ как единое целое априори умнее русского интеллектуала как отдельной личности. Народ может ошибаться в отдельных деталях, нюансах, но он всегда будет прав в самом сущностном и сокровенном, даже если эта правота встает у русского интеллектуала поперек горла. Свое право на истину русский народ многократно доказывал на протяжении всей русской истории.
Поэтому попытки учить чему-нибудь русский народ, указывать на его темноту и непросвещенность — это всегда расписка в собственной интеллектуальной несостоятельности.
Для нашей культуры вообще не свойственно противопоставление гения и народа. Уже у Пушкина эта романтическая оппозиция принимает совершенно иное измерение. В формуле «поэт и толпа» под толпой разумеется вовсе не народ, а полуобразованный обыватель, интеллигенствуюшая посредственность, поучающая и народ, и самого поэта. Задача поэта в этой ситуации — во-первых, не спорить с посредственностью, и, во-вторых, в меру своих сил быть представителем народа. Именно потому, что Пушкин справился с этой задачей, он и стал «нашим всем».
В русском поэте и русском интеллектуале народ обретает не учителя и просветителя, но слугу, собственный голос. Это представление идет красной нитью через всю русскую классическую культуру, в том числе культуру мысли.
Для интеллектуала самое сложное здесь — суметь отречься от собственных симпатий в пользу интересов и идеалов русского народа. Например, перестать быть бескомпромиссно белым и стать чуточку красным.
Но выбор в пользу народа — это всегда честный, смелый и, в конечном итоге, правильный выбор.
Русскому интеллектуалу, не важно, правый он или левый, должно взять за аксиому, что русский народ как единое целое априори умнее русского интеллектуала как отдельной личности. Народ может ошибаться в отдельных деталях, нюансах, но он всегда будет прав в самом сущностном и сокровенном, даже если эта правота встает у русского интеллектуала поперек горла. Свое право на истину русский народ многократно доказывал на протяжении всей русской истории.
Поэтому попытки учить чему-нибудь русский народ, указывать на его темноту и непросвещенность — это всегда расписка в собственной интеллектуальной несостоятельности.
Для нашей культуры вообще не свойственно противопоставление гения и народа. Уже у Пушкина эта романтическая оппозиция принимает совершенно иное измерение. В формуле «поэт и толпа» под толпой разумеется вовсе не народ, а полуобразованный обыватель, интеллигенствуюшая посредственность, поучающая и народ, и самого поэта. Задача поэта в этой ситуации — во-первых, не спорить с посредственностью, и, во-вторых, в меру своих сил быть представителем народа. Именно потому, что Пушкин справился с этой задачей, он и стал «нашим всем».
В русском поэте и русском интеллектуале народ обретает не учителя и просветителя, но слугу, собственный голос. Это представление идет красной нитью через всю русскую классическую культуру, в том числе культуру мысли.
Для интеллектуала самое сложное здесь — суметь отречься от собственных симпатий в пользу интересов и идеалов русского народа. Например, перестать быть бескомпромиссно белым и стать чуточку красным.
Но выбор в пользу народа — это всегда честный, смелый и, в конечном итоге, правильный выбор.
Reposted from:
Академия журнала «Фома»



06.04.202508:07
🟧 Сердца людей — поле битвы. Как вели свою битву героини главных романов Фёдора Достоевского? Об этом — философ Никита Сюндюков:🟧
🟣 Cоня Мармеладова
Соня Мармеладова — образцово «светлый» персонаж Достоевского. Тем интереснее, что антигерой Раскольников почти сразу опознает в Соне своего идейного союзника: нигилистку, преступившую общественную мораль ради высшей цели.
Но именно цель и отличает преступление Сони от преступления Родиона. Она отказывается от себя ради других, он отказывается от других ради себя. Он ищет власти, она — полного безвластия. Родион гордится своим позором; Соня в своем позоре видит крест.
🟠 Настасья Филипповна
В центре «Идиота» — борьба за личность Настасьи Филипповны. Пока большая часть персонажей видят в ней только падшую женщину, каких не счесть, для Мышкина она — страшная загадка, от разрешения которой зависит очень и очень многое. «Ах, кабы добра! Все было бы спасено!», — восклицает князь, глядя на портрет Настасьи Филипповны.
Через образ Настасьи Филипповны Достоевский задается вопросом: может ли душа, истерзанная страданиями, сохранить веру в добро? Положительный ответ на этот вопрос означает, что в мире непоколебимы начала добра, красоты и истины, и, следовательно, непоколебима связь человека с Богом.
🔵 Марья Тимофеевна Лебядкина
В кругу персонажей «Бесов» юродивая Марья Тимофеевна кажется единственным светлым героем. Если же посмотреть на Марью Тимофеевну в масштабе всего творчества Достоевского, то окажется, что она — мостик между Соней Мармеладовой и Алешей Карамазовым, их идейная сестрица.
Как и Соня, Хромоножка проповедует любовь к родной земле, чистоту которой оскверняют молодые революционеры и бунтовщики. Как и Алеша, Хромоножка считает, что единственное лекарство от бунта — не только политического, но и умозрительного — это простая и даже наивная любовь к миру, к каждому живому существу, заботливо посаженному на нашу землю любящим Творцом.
©️ @foma_academy — о книгах со смыслом ©️
🟣 Cоня Мармеладова
Соня Мармеладова — образцово «светлый» персонаж Достоевского. Тем интереснее, что антигерой Раскольников почти сразу опознает в Соне своего идейного союзника: нигилистку, преступившую общественную мораль ради высшей цели.
Но именно цель и отличает преступление Сони от преступления Родиона. Она отказывается от себя ради других, он отказывается от других ради себя. Он ищет власти, она — полного безвластия. Родион гордится своим позором; Соня в своем позоре видит крест.
🟠 Настасья Филипповна
В центре «Идиота» — борьба за личность Настасьи Филипповны. Пока большая часть персонажей видят в ней только падшую женщину, каких не счесть, для Мышкина она — страшная загадка, от разрешения которой зависит очень и очень многое. «Ах, кабы добра! Все было бы спасено!», — восклицает князь, глядя на портрет Настасьи Филипповны.
Через образ Настасьи Филипповны Достоевский задается вопросом: может ли душа, истерзанная страданиями, сохранить веру в добро? Положительный ответ на этот вопрос означает, что в мире непоколебимы начала добра, красоты и истины, и, следовательно, непоколебима связь человека с Богом.
🔵 Марья Тимофеевна Лебядкина
В кругу персонажей «Бесов» юродивая Марья Тимофеевна кажется единственным светлым героем. Если же посмотреть на Марью Тимофеевну в масштабе всего творчества Достоевского, то окажется, что она — мостик между Соней Мармеладовой и Алешей Карамазовым, их идейная сестрица.
Как и Соня, Хромоножка проповедует любовь к родной земле, чистоту которой оскверняют молодые революционеры и бунтовщики. Как и Алеша, Хромоножка считает, что единственное лекарство от бунта — не только политического, но и умозрительного — это простая и даже наивная любовь к миру, к каждому живому существу, заботливо посаженному на нашу землю любящим Творцом.
©️ @foma_academy — о книгах со смыслом ©️
Reposted from:
Академия журнала «Фома»



18.03.202517:55
Николай Бердяев — неоднозначный философ. Его взгляды порой опасны. Сын своей эпохи, он стремился обновить церковное христианство. Тезисы Бердяева — вызов для верующих. Тогда зачем его читать?
В день рождения русского мыслителя философ Никита Сюндюков поделился личным опытом, почему стоит познакомиться с трудами Бердяева:
1️⃣ Столкнуться с проклятыми вопросами
2️⃣ Распутать философские загадки
3️⃣ Попытаться понять чужое
📚 С чего начать читать Бердяева? 3 книги:
1. «Смысл творчества»
2. «Русская идея»
3. «Самопознание»
• Академия журнала «Фома»: узнавай новое вместе с нами
В день рождения русского мыслителя философ Никита Сюндюков поделился личным опытом, почему стоит познакомиться с трудами Бердяева:
1️⃣ Столкнуться с проклятыми вопросами
Бердяев по доброй русской привычке мыслит широко, размашисто. В своем творчестве он сумел охватить все проклятые вопросы нашей культуры: анализировал проблемы религиозной жизни, критиковал политические идеологии, и, конечно, искал ту самую «русскую идею». Все это идет у Бердяева врозь, но увязывается между собой, открывая захватывающую панораму русской мысли.
2️⃣ Распутать философские загадки
Бердяев прекрасно владеет словом, держит внимание, захватывает в водоворот своей мысли. Его книги можно сравнить с философским детективом, где
на каждой новой странице тебя ждет неожиданный поворот
— но не сюжета, а мысли.
3️⃣ Попытаться понять чужое
Бердяев честен. Он умеет смотреть дальше собственных симпатий, отыскивать семена правды в любой доктрине. Он видит правду в коммунизме и либерализме, в идеализме и материализме, в христианстве и даже атеизме. Бердяев
умеет с каждым говорить о самом сокровенном
, не отрицая, но развивая чуждые самому себе позиции.
📚 С чего начать читать Бердяева? 3 книги:
1. «Смысл творчества»
2. «Русская идея»
3. «Самопознание»
• Академия журнала «Фома»: узнавай новое вместе с нами
04.04.202508:38
На волне усиления русско-американской повестки обратился к собственным воспоминаниям о студенческих поездках в США.
Что ни говори, а это было одно из самых счастливых времен в моей жизни. О политике я тогда ничего не знал.
#назарплатеуреспубликанцев
https://telegra.ph/One-big-holiday-Vpechatleniya-ob-Amerike-04-04
Что ни говори, а это было одно из самых счастливых времен в моей жизни. О политике я тогда ничего не знал.
#назарплатеуреспубликанцев
https://telegra.ph/One-big-holiday-Vpechatleniya-ob-Amerike-04-04


11.03.202507:01
Привет из Киото!
Reposted from:
Книжные дорожки/Букхоппинг



23.03.202517:45
Старший преподаватель РАНХиГС, специалист по русской философии и автор канала Лаконские Щенки Никита Сюндюков рассказал нам о своем опыте посещения независимых книжных:
Какой ваш любимый независимый книжный?
- Я бы раньше сказал «Листва», но поскольку в Питере, где я проживаю, он закрыт, то это магазин «Даль», который открыли мои дорогие товарищи из философского издательства «Умозрение».
Как выглядит ваше стандартное его посещение?
- Стандартное посещение выглядит следующим образом: я, как правило, уже знаю, что я хочу. Я обращаюсь к своему другу Юрию Губницыну, который является главой издательства «Умозрение» и, соответственно, главой магазина «Даль». Спрашиваю, есть ли у него эта книжка. Как правило, она у него есть, как правило, по низкой цене. Я прошу ее отложить. Прихожу, здороваюсь с ребятами, которые работают там. А это крайне интересные ребята. В основном из круга гегельянцев наших питерских. Поэтому с ними всегда есть что обсудить. Какие-то новинки, книжные мероприятия, в общем философскую жизнь нашу петербургскую. Немножко беседую, смотрю, что есть нового в магазине. Иногда перехватываю что-нибудь от дружеского к магазину «Даль» издательства «Владимир Даль» моего любимого. И ухожу. Иногда сажусь там за столик и работаю.
Чем он вас привлекает?
- Великолепный магазин, первый, наверное, в России магазин сугубо философской литературы, причем с акцентом, что важно, на классическую философию, а не современную. Это вообще уникальный случай, потому что в абсолютном большинстве, когда мы говорим про философию в магазинах, это всегда философия 20 века, и по остаточному принципу это философия веков предшествующих. Поэтому любимый магазин, обожаю, классный.
Если бы вы открывали свой магазин, каким бы он был?
- Когда мы с женой познакомились (это тоже, кстати, было в книжном, она там работала продавцом) мы мечтали открыть такой магазин интеллектуальной литературы и назвать его «Улисс». Потому что Юля, моя жена, очень любила Джойса. Но сейчас любовь к Джойсу подостыла. И, наверное, мечта такая, немножко подростковая, тоже ушла в небытие. Если бы я сейчас открывал, то, думаю, это был бы магазин такой консервативной правой литературы. Что-то близкое к «Листве», но, возможно, с большим уклоном в философию, социологию, гуманитарщину и подобного профиля вещи. То есть что-то на стыке между «Далью» и «Листвой». Мне нравится формат клубный, чтобы в магазин не только заходили за книжками, а там можно было посидеть, выпить кофе, что-то обсудить, провести какие-то семинары, дискуссии и тому подобное.
Какая книга была последней, которая вас впечатлила?
- Это будет роман японского писателя Екомицу Риити «Шанхай», где повествуется о жизни города Шанхай в 20-е годы 20-го века. Этот город был таким плавильным котлом, куда сбегали японцы, где основалось огромное количество русской миграции, где сновали американские, французские, европейские солдаты. В общем, такая точка пересечения всех маршрутов мира, что образовало весьма причудливую ситуацию, в том числе в жизни самого города. Очень трагическое повествование о жизни русской миграции, как она из самых верхов русской аристократии скатывается буквально до люмпенов. Очень интересное повествование вообще о жизни начала века, о том, вокруг чего все это закручено, о набирающих силу левых течениях, о попытках противостоять наступлению современного мира, о паназиатских планах японцев - история, которая нам, людям, все-таки ближе находящимся к Европе, совершенно неизвестна. В общем, такой срез, очень богатый, насыщенный срез времени, при этом написанный в непередаваемом и легко узнаваемом стиле японского модернизма. Пожалуй, вот это будет моей последней книжкой.
#Дорожки_интервью
Какой ваш любимый независимый книжный?
- Я бы раньше сказал «Листва», но поскольку в Питере, где я проживаю, он закрыт, то это магазин «Даль», который открыли мои дорогие товарищи из философского издательства «Умозрение».
Как выглядит ваше стандартное его посещение?
- Стандартное посещение выглядит следующим образом: я, как правило, уже знаю, что я хочу. Я обращаюсь к своему другу Юрию Губницыну, который является главой издательства «Умозрение» и, соответственно, главой магазина «Даль». Спрашиваю, есть ли у него эта книжка. Как правило, она у него есть, как правило, по низкой цене. Я прошу ее отложить. Прихожу, здороваюсь с ребятами, которые работают там. А это крайне интересные ребята. В основном из круга гегельянцев наших питерских. Поэтому с ними всегда есть что обсудить. Какие-то новинки, книжные мероприятия, в общем философскую жизнь нашу петербургскую. Немножко беседую, смотрю, что есть нового в магазине. Иногда перехватываю что-нибудь от дружеского к магазину «Даль» издательства «Владимир Даль» моего любимого. И ухожу. Иногда сажусь там за столик и работаю.
Чем он вас привлекает?
- Великолепный магазин, первый, наверное, в России магазин сугубо философской литературы, причем с акцентом, что важно, на классическую философию, а не современную. Это вообще уникальный случай, потому что в абсолютном большинстве, когда мы говорим про философию в магазинах, это всегда философия 20 века, и по остаточному принципу это философия веков предшествующих. Поэтому любимый магазин, обожаю, классный.
Если бы вы открывали свой магазин, каким бы он был?
- Когда мы с женой познакомились (это тоже, кстати, было в книжном, она там работала продавцом) мы мечтали открыть такой магазин интеллектуальной литературы и назвать его «Улисс». Потому что Юля, моя жена, очень любила Джойса. Но сейчас любовь к Джойсу подостыла. И, наверное, мечта такая, немножко подростковая, тоже ушла в небытие. Если бы я сейчас открывал, то, думаю, это был бы магазин такой консервативной правой литературы. Что-то близкое к «Листве», но, возможно, с большим уклоном в философию, социологию, гуманитарщину и подобного профиля вещи. То есть что-то на стыке между «Далью» и «Листвой». Мне нравится формат клубный, чтобы в магазин не только заходили за книжками, а там можно было посидеть, выпить кофе, что-то обсудить, провести какие-то семинары, дискуссии и тому подобное.
Какая книга была последней, которая вас впечатлила?
- Это будет роман японского писателя Екомицу Риити «Шанхай», где повествуется о жизни города Шанхай в 20-е годы 20-го века. Этот город был таким плавильным котлом, куда сбегали японцы, где основалось огромное количество русской миграции, где сновали американские, французские, европейские солдаты. В общем, такая точка пересечения всех маршрутов мира, что образовало весьма причудливую ситуацию, в том числе в жизни самого города. Очень трагическое повествование о жизни русской миграции, как она из самых верхов русской аристократии скатывается буквально до люмпенов. Очень интересное повествование вообще о жизни начала века, о том, вокруг чего все это закручено, о набирающих силу левых течениях, о попытках противостоять наступлению современного мира, о паназиатских планах японцев - история, которая нам, людям, все-таки ближе находящимся к Европе, совершенно неизвестна. В общем, такой срез, очень богатый, насыщенный срез времени, при этом написанный в непередаваемом и легко узнаваемом стиле японского модернизма. Пожалуй, вот это будет моей последней книжкой.
#Дорожки_интервью
03.04.202506:30
Левое и правое, черное и белое
Сетевые баталии между левыми и правыми в последние дни достигли запредельного уровня абсурда. Пока одни запрещают читать Шмитта, Хайдеггера и Элиаде, другие ставят знак равенства между симпатией к СССР и русофобией.
Чтобы немного попуститься от этого идеологического дурмана, предлагаю к прочтению статью С. Л. Франка «По ту сторону правого и левого», написанную им в 1930 году.
Без малого 100 лет назад философ констатирует абсолютную размытость понятий «левого» и «правого» и соответствующую пустоту разговоров, которые ведутся вокруг них. Тем не менее Франк не предлагает выдумать что-то новое. Он лишь детализирует структуру «левого» и «правого» и уже через это показывает их несостоятельность как общеполитических ярлыков.
Франк выделяет три момента, по которым в его время идет разграничение политических позиций.
А дальше Франк прогоняет разные политические позиции по указанным критериям.
Так, большевизм оказывается рационалистическим и реакционным движением с опорой на низы. Самое интересное здесь — это второй параметр, потому что реакцию традиционно относят к правому лагерю. Франк утверждает, что любое левое движение, прийдя ко власти, будет вынуждено либо отказаться от идеалов равенства, либо вступить в реакцию, ибо требование «свобод» (второй параметр) логически несовместимо с требованием «равенства», идущим от низов (третий параметр). Соответственно, либеральное движение во власти, постулируя принцип свободы, всегда будет вынуждено опираться на верха, ибо либеральная свобода действует по закону рыб, т.е. свободе сильных пожирать слабых.
Белое движение Франк определяет в качестве религиозного, либерального и иерархичного, т.е. с опорой на верха, аристократию. Черносотенство как вариант «правого» — религиозным, реакционным движением с опорой на низы, что позволяет Франку сблизить черносотенство с большевизмом. Франк вообще полагает, что центральной темой политического постбольшевистского будущего в России будет борьба между «белым» и «чёрным» движениями.
Как мне кажется, в нынешней России скорее побеждает черносотенство, причем к этому лагерю будут относиться как те, кто называют себя левыми, так и те, кто называют себя правыми. Их объединяет общая ненависть к прозападным/русофобским элитам и, соответственно, опора на низы. Между нынешними коммунистами и националистами есть какой-никакой консенсус в отношении религии (или по крайней мере преемственности поколений) и едва ли не полный консенсус по вопросу политических свобод, цензуры и т.п.
Самое интересное и проблемное в схеме Франка — это то, что он в сущности сращивает второй и третий параметры. Аристократические движения всегда выступают за политическую свободу "закона рыб", а низовые движения — за этатизм, цензуру и диктатуру пролетариата. Возможно ли либеральное движение с опорой на низы? Франк считает, что нет, причем невозможно как с логической, так и исторической точек зрения.
Сетевые баталии между левыми и правыми в последние дни достигли запредельного уровня абсурда. Пока одни запрещают читать Шмитта, Хайдеггера и Элиаде, другие ставят знак равенства между симпатией к СССР и русофобией.
Чтобы немного попуститься от этого идеологического дурмана, предлагаю к прочтению статью С. Л. Франка «По ту сторону правого и левого», написанную им в 1930 году.
Без малого 100 лет назад философ констатирует абсолютную размытость понятий «левого» и «правого» и соответствующую пустоту разговоров, которые ведутся вокруг них. Тем не менее Франк не предлагает выдумать что-то новое. Он лишь детализирует структуру «левого» и «правого» и уже через это показывает их несостоятельность как общеполитических ярлыков.
Франк выделяет три момента, по которым в его время идет разграничение политических позиций.
Прежде всего — чисто философское различие между традиционализмом и рационализмом, между стремлением жить по историческим и религиозным преданиям, по логически не проверяемой традиционной вере (по вере и обычаям отцов) и стремлением построить общественный порядок чисто рационально, умышленно планомерно; во-вторых, чисто политическое различие между требованием государственной опеки над общественной жизнью и утверждением начала личной свободы и общественного самоопределения (в этом смысле «правый» значит государственник, этатист, сторонник сильной власти, в противоположность «левому» — либералу); и, наконец, чисто социальный признак — позиция, занимаемая в борьбе между высшими, привилегированными, богатыми классами, стремящимися сохранить или утвердить свое господство в государстве и обществе, и низшими классами, стремящимися освободиться от подчиненности и занять равное или даже господствующее положение в обществе и государстве. В этом смысле «правый» значит сторонник аристократии или буржуазии, «левый» — демократ или социалист.
А дальше Франк прогоняет разные политические позиции по указанным критериям.
Так, большевизм оказывается рационалистическим и реакционным движением с опорой на низы. Самое интересное здесь — это второй параметр, потому что реакцию традиционно относят к правому лагерю. Франк утверждает, что любое левое движение, прийдя ко власти, будет вынуждено либо отказаться от идеалов равенства, либо вступить в реакцию, ибо требование «свобод» (второй параметр) логически несовместимо с требованием «равенства», идущим от низов (третий параметр). Соответственно, либеральное движение во власти, постулируя принцип свободы, всегда будет вынуждено опираться на верха, ибо либеральная свобода действует по закону рыб, т.е. свободе сильных пожирать слабых.
Белое движение Франк определяет в качестве религиозного, либерального и иерархичного, т.е. с опорой на верха, аристократию. Черносотенство как вариант «правого» — религиозным, реакционным движением с опорой на низы, что позволяет Франку сблизить черносотенство с большевизмом. Франк вообще полагает, что центральной темой политического постбольшевистского будущего в России будет борьба между «белым» и «чёрным» движениями.
Как мне кажется, в нынешней России скорее побеждает черносотенство, причем к этому лагерю будут относиться как те, кто называют себя левыми, так и те, кто называют себя правыми. Их объединяет общая ненависть к прозападным/русофобским элитам и, соответственно, опора на низы. Между нынешними коммунистами и националистами есть какой-никакой консенсус в отношении религии (или по крайней мере преемственности поколений) и едва ли не полный консенсус по вопросу политических свобод, цензуры и т.п.
Самое интересное и проблемное в схеме Франка — это то, что он в сущности сращивает второй и третий параметры. Аристократические движения всегда выступают за политическую свободу "закона рыб", а низовые движения — за этатизм, цензуру и диктатуру пролетариата. Возможно ли либеральное движение с опорой на низы? Франк считает, что нет, причем невозможно как с логической, так и исторической точек зрения.
07.04.202507:13
Слово и действие
Б. В. Межуев в связи с нынешней интеллектуальной ситуацией в России вспоминает «Волшебную гору» Манна, конкретно — противостояние ультраправого Нафты и ультралиберала Сеттембрини.
На месте Нафты сегодня — А. Г. Дугин и дугинцы, на месте Сеттембрини — не знаю кто, но исходя из описанного Б. В. Межуевым расклада выходит, что сам он и сторонники его проекта другой Европы или консервативного Просвещения. Могу ошибаться, буду рад, если Борис Вадимович меня скорректирует.
Решил высказаться по этому поводу, так как сам в марте 2022 году обращался к «Волшебной горе» для анализа нынешнего глобального противостояния. Исходя из слов Бориса Вадимовича, аутентичное толкование романа самим Манном состоит в том, что в споре двух интеллектуалов моральная победа за Нембрини, пускай она и пиррова: «духовная капитуляция, психологически понятная, морально допустимая».
Я же полагаю, как и в марте 2022 года, что победа, как моральная, так и политическая — за Нафтом. Не потому, что мне его позиция ближе, но потому, что Нафта понял бесперспективность любых споров в сложившейся дискурсивной ситуации и от слов перешил к действию. Логика Нафта в этом смысле зеркально воспроизводит логику Кириллова: я буду первопроходцем, а остальные поймут, что побеждать можно и так.
В февраля 2022 года Россия пошла по пути Нафты, совершив символическое самоубийство над самой собой, своим прежним состоянием. Нечто похожее, к слову, теперь совершает и Америка, переходя от бесконечно тянущихся парламентских дискуссий к децизионизму.
Переходя от лирике к физике: А. Г. Дугин доказал свою верность делу России собственной кровью в августе 2022 года. В этом смысле его позиция действительно близка Нафте, не только по содержанию, но и по форме. Пережить убийство родной дочери, да еще и по политическим мотивам, сравни самоубийству. Отбирать у него после этого свободу высказывания -- дело сомнительное как раз с моральной точки зрения.
Что касается меня, то я полагаю, что на сегодняшний день самой важной темой для размышления русских философов является традиция христианской политики. Насколько она вообще возможна? Тут очевидная перекличка с политической теологией, но только перекличка. Во всем мире побеждает политическая теология, что слева, что справа, но Россия — не весь мир. Проект христианской политики в сущности у нас оборвался вместе со смертью Соловьева, последующие философы лишь повторяли его интеллектуальный путь от утопизма к тотальному скептицизму. Но проект именно оборвался — хотелось бы пофантазировать, что было бы, проживи Соловьев еще хотя бы десять лет.
Б. В. Межуев в связи с нынешней интеллектуальной ситуацией в России вспоминает «Волшебную гору» Манна, конкретно — противостояние ультраправого Нафты и ультралиберала Сеттембрини.
На месте Нафты сегодня — А. Г. Дугин и дугинцы, на месте Сеттембрини — не знаю кто, но исходя из описанного Б. В. Межуевым расклада выходит, что сам он и сторонники его проекта другой Европы или консервативного Просвещения. Могу ошибаться, буду рад, если Борис Вадимович меня скорректирует.
Решил высказаться по этому поводу, так как сам в марте 2022 году обращался к «Волшебной горе» для анализа нынешнего глобального противостояния. Исходя из слов Бориса Вадимовича, аутентичное толкование романа самим Манном состоит в том, что в споре двух интеллектуалов моральная победа за Нембрини, пускай она и пиррова: «духовная капитуляция, психологически понятная, морально допустимая».
Я же полагаю, как и в марте 2022 года, что победа, как моральная, так и политическая — за Нафтом. Не потому, что мне его позиция ближе, но потому, что Нафта понял бесперспективность любых споров в сложившейся дискурсивной ситуации и от слов перешил к действию. Логика Нафта в этом смысле зеркально воспроизводит логику Кириллова: я буду первопроходцем, а остальные поймут, что побеждать можно и так.
В февраля 2022 года Россия пошла по пути Нафты, совершив символическое самоубийство над самой собой, своим прежним состоянием. Нечто похожее, к слову, теперь совершает и Америка, переходя от бесконечно тянущихся парламентских дискуссий к децизионизму.
Переходя от лирике к физике: А. Г. Дугин доказал свою верность делу России собственной кровью в августе 2022 года. В этом смысле его позиция действительно близка Нафте, не только по содержанию, но и по форме. Пережить убийство родной дочери, да еще и по политическим мотивам, сравни самоубийству. Отбирать у него после этого свободу высказывания -- дело сомнительное как раз с моральной точки зрения.
Что касается меня, то я полагаю, что на сегодняшний день самой важной темой для размышления русских философов является традиция христианской политики. Насколько она вообще возможна? Тут очевидная перекличка с политической теологией, но только перекличка. Во всем мире побеждает политическая теология, что слева, что справа, но Россия — не весь мир. Проект христианской политики в сущности у нас оборвался вместе со смертью Соловьева, последующие философы лишь повторяли его интеллектуальный путь от утопизма к тотальному скептицизму. Но проект именно оборвался — хотелось бы пофантазировать, что было бы, проживи Соловьев еще хотя бы десять лет.
Reposted from:
введение к отсутствующему

30.03.202514:08
все, конечно, знают – но вот сам я только недавно узнал –
- что, оказывается, само понятие «детского сада», der Kindergarten – введено Фребелем и в его педагогической системе имело большой смысл –
- дело в том, что был он во многом под вдохновением Шеллинга и его натурфилософии –
- откуда понимал человека как «венец жизни», ее высшее раскрытие –
- отсюда и понимание ребенка как наделенного собственными творческими силами – но это отнюдь не логика Руссо, оставить на произвол –
- а логика садовника, которому подобен педагог, долженствующий создать условия, в котором цветок (да, да, «дети – цветы жизни» - это именно отсюда) раскроется наилучшим, наисовершеннейшим образом –
- при этом этот образ не один – и вновь логика садоводства, одно и то же растение, посажанное в разных местах, за которых ухаживают разным образом, развивается сильно различно –
- нужно вырастить сад, ухаживать день за днем – но цветы все-таки растут сами по себе, садовник лишь взаимодействует с ними, по мере сил и понимания стараясь дать им раскрыть всю заложенную в них красоту –
- но понимая, что самое главное, важнейшее – все-таки «дано», «уже есть», а его главная задача, поимо всего дальнейшего – не погубить, дать взойти и расцвесть
- что, оказывается, само понятие «детского сада», der Kindergarten – введено Фребелем и в его педагогической системе имело большой смысл –
- дело в том, что был он во многом под вдохновением Шеллинга и его натурфилософии –
- откуда понимал человека как «венец жизни», ее высшее раскрытие –
- отсюда и понимание ребенка как наделенного собственными творческими силами – но это отнюдь не логика Руссо, оставить на произвол –
- а логика садовника, которому подобен педагог, долженствующий создать условия, в котором цветок (да, да, «дети – цветы жизни» - это именно отсюда) раскроется наилучшим, наисовершеннейшим образом –
- при этом этот образ не один – и вновь логика садоводства, одно и то же растение, посажанное в разных местах, за которых ухаживают разным образом, развивается сильно различно –
- нужно вырастить сад, ухаживать день за днем – но цветы все-таки растут сами по себе, садовник лишь взаимодействует с ними, по мере сил и понимания стараясь дать им раскрыть всю заложенную в них красоту –
- но понимая, что самое главное, важнейшее – все-таки «дано», «уже есть», а его главная задача, поимо всего дальнейшего – не погубить, дать взойти и расцвесть


26.03.202511:53
По поводу моей книжки «Здесь был Достоевский». Обещали выпустить в конце марта. Не получается. Виноват: катался по Японии, а нужно было над рукописью корпеть. Вот только что сдал редактору просмотренные правки.
Поэтому срок сдвигается на конец апреля -- середину мая. Прошу прощения.
Из хорошего: книга будет несколько толще, чем изначально планировалось. А цена прежняя. Вы все еще можете оформить предзаказ по сниженной цене в 600 рублей через бот издательства.
Подробнее о замысле книги -- вот здесь.
Поэтому срок сдвигается на конец апреля -- середину мая. Прошу прощения.
Из хорошего: книга будет несколько толще, чем изначально планировалось. А цена прежняя. Вы все еще можете оформить предзаказ по сниженной цене в 600 рублей через бот издательства.
Подробнее о замысле книги -- вот здесь.
Log in to unlock more functionality.