Сказать, что жар огня продолжается после того, как огонь потух, – то же самое, что сказать, что способности [продолжают существовать] после смерти тела. Ибо повреждаешь одно – повреждаешь и другое; губишь одно – губишь и другое; это – в том, и то – в этом. Такова форма в материи, и такова материя в форме, ибо только так, а не иначе, возможно существование, т.е. человеческая сущность. Их бытие в единстве, и их единство в бытии. Посему убери форму, и исчезнет материя; убери материю, и исчезнет форма: destructio vnius est interritum alterius. Форма суть форма материи, и материя суть материи формы: не сами по себе, но одно через другое, и оба вместе составляют одно существо. Следовательно, если одно существует посредством другого, и потому оба пребывают в единстве, то одно не может существовать без другого, но должно погибнуть вместе с ним, ибо ничто не может существовать без того, посредством чего оно существовало.

4

Что без помощи тела душа
соделывается неспособна зреть

показует тело само,
когда поражено оно слепотой;

через него слепнет и душа,
осязанием во тьме ищет путь.

Вот как и тело, так и душа
обличают друг друга и зовут:

как тело, чтобы живу быть ему,
нуждается в действовании души.

так и душа, чтобы зреть и внимать,
имеет нужду в теле своем.

Сотвори достойным меня,
да возможем в Царствие Твое войти!

5

И если соделалось тело глухим,
с ним и душа теряет слух;

даже безумием недужит она,
если жар ввергает тело в бред;

и хотя возможно душе
пребывать по себе и одной,

всё же без спутника ее
бытие неполно ее.

Ныне же подобна она
зародышу во чреве родном,

являющему некую жизнь,
но безсильному мыслить и говорить

Сотвори достойным меня,
да возможем в Царствие Твое войти!

6

Если же душу и в теле ее
мы по правде с зародышем сравним,

и ни она, ни сопутник ее
для познанья не много имеет сил,

насколько же еще слабее она,
когда отлучается от него!

Ибо невозможно ей обрести
через отделённую самость свою

тех орудий пяти чувств
которые прежде служили ей;

через чувства сопутника своего
и сама явлена бывала она.

Сотвори достойным меня,
да возможем в Царствие Твоё войти!

7

Но ведь благодатный оный сад
ни с каким ущербом не совместим

ибо он есть место полноты,
совершенной целости во всем;

так возможет ли в него войти
с сопутником разлученная душа,

если велика нужда ее
в орудиях, потребных ей,

чтобы чувствовать и познавать?
Воистину, в воскресения день

тело и все чувства его,
составя полноту, войдут в Эдем.

Сотвори достойным меня,
да возможем в Царствие Твое войти!

Смертная плоть не может породить бессмертный дух или душу, способную существовать сама по себе, независимо от плоти. В противном случае человек превзошёл бы самого себя, что невозможно, и поэтому мужчина и женщина в момент зачатия превзошли бы Бога в момент творения: ведь Бог не может сотворить ничего более великого, чистого и совершенного по своей природе, чем Он Сам, и нечто такое, что могло бы существовать независимо от Него. <...> Впрочем, если возразят, что тело порождается телом, а душа – душою, я скажу: тогда должны существовать души мужского и женского пола, ибо нет полов – нет и зачатия.

«И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лицо его дыхание жизни, и стал человек душою живою» (Быт. 2:7).

Древний еврей не исходит из идеи физического «дыхания», распространяя затем её на «жизнь» и «душу». Его понятие дыхания может обозначать самые разнообразные проявления жизни: как физические, так и психические. Оправданием служит то, что «дыхание» – вечный спутник сознательной жизни, и что оно останавливается в случае смерти, а также, видимо, при потере сознания. Здесь он видит аналогию с кровью, чьё истечение сопровождается нарастанием слабости и может закончиться смертью; кровь также была «жизнью», хотя её труднее увязать с с идеей психического. Теперь древний еврей может пойти дальше и сопоставить «дыхание» и «кровь» с идеей о том, что дыхание–душа находится в крови или каким-то образом ей тождественна.

Когда мы переходим от психических идей, связанных с дыханием–душой, к тем, что связаны с физическими органами, следует оставить всякую мысль о дуализме. <…> Вся сознательная жизнь могла бы быть объяснена либо с точки зрения души, либо с точки зрения тела; если бы это противопоставление понималось дуалистически, можно было бы ожидать отнесение высших характеристик к душе и низших – к телу. Однако абсолютно иначе дело обстоит с древнееврейской психологией, в которой высшая интеллектуальная или духовная активность может быть приписана работе физического органа, а ощущение животного голода или сексуальное возбуждение – «душе». Невозможно представить более очевидного доказательства неуместности и ошибочности применения термина «дуализм» по отношению к древнееврейской психологии <…>.

Поскольку в Писании слово «небеса» нередко используется для обозначения возвышенности, совершенства или достоинства чего-либо <...>, и поскольку Христос вознёсся с земли в некую часть вышних небесных тел (Деян. 1:10), Он должен пребывать в самой совершенной и прославленной части небес, т.е. НА СОЛНЦЕ – самой совершенной части всего творения, воплощении силы Божьей, подателе жизни, возрастания, мощи и бытия для всего сущего под небом. Солнце может обойтись без других вещей, но они без него – нет. Его сияние мы не в силах созерцать даже на самом отдалённом расстоянии. Согласно великим Копернику и Тихо Браге, Солнце занимает высочайшее положение во всём творении. <...> Слава Божья с необходимостью должна быть светом, иначе света просто не могло бы быть. Следовательно, если бы он достигал нас прямо, а не путём отражения, он был бы слишком славен для смертных глаз, и мы не смогли бы видеть и существовать в его лучах. Господь поместил завесу (тело Солнца) пред нашими очами, дабы мы могли пребывать в Его тени и жить. <...> Да, столь славен Он, что тень Его – наш свет, видеть который мы можем лишь частично. Отблеск славы Его наполняет наши очи и, чего уж там, весь мир. <...> Нет, не будь его, не было бы и ада, «тьмы внешней», возникающей из отклонения как от тени, так и сущности Его славы. «Великая пропасть» между ним и местом святых – препятствие столь непроницаемое, что ничто не может отразить сияние Его славы на ад, так что невозможно будет проклятым обрести свет, а святым – впасть во тьму. <...> Не будь Бог светом, не было бы ни Солнца, ни Луны, ни звёзд – всего дающего свет миру. Да и мира не было бы – впрочем, как и Самого Бога: ведь если Бог не свет, то Он тьма. Но тьма не есть бытие и не способна сообщить бытие чему-либо. Она – лишь извращение света: чего нет, того не может быть, и то не может сообщать чему-либо бытие. Потому сказать, что Бог не есть свет, всё равно, что сказать, что Его нет, или что нет и не было творения. Стало быть, свет существует от вечности и до вечности.

Душа сама по себе не бессмертна, эллины, но смертна. Впрочем, она может и не умирать. Душа, не знающая истины, умирает и разрушается вместе с телом, а после при конце мира воскресает вместе с телом и получает смерть через нескончаемые наказания. Но если она просвещена познанием Бога, то не умирает, хотя и разрушается на время. Сама по себе она есть ни что иное, как тьма, и нет в ней ничего светлого. К этому относятся слова: «Тьма не объяла света». [Ин. 1:5. – А.П.] Ибо не душа сохранила дух, но сама им сохранена, и свет объял тьму. Слово есть Божественный свет, а тьма – душа, чуждая видения. Посему если она живёт одна, то уклоняется к веществу и умирает вместе с плотью; а когда она соединена с божественным духом, то не лишена помощи, но восходит туда, куда возводит её дух. Ибо жилище духа на небе, а душа имеет земное происхождение. В начале дух обитал вместе с душою, но потом оставил её, потому что она не захотела следовать ему. Хотя она удержала в себе некоторые искры могущества его, но, отделившись от него, не могла созерцать высших вещей; ища Бога, она по заблуждению вымыслила многих богов, последуя ухищрениям демонов. Дух Божий не во всех присутствует, но пребывает только в некоторых, праведно живущих людях, и, соединяясь с их душою, посредством откровений возвестил и прочим душам о сокровенных вещах. И души, повинующиеся мудрости, привлекли к себе родственного им Духа, а непокорные и отвергнувшие служители пострадавшего Бога показали себя более богоборцами, нежели богочтителями.

Далее, если допустимо говорить, что зрение, слух и т.п. возникают в результате естественного действия, как это имеет место при размножении животных, почему нельзя сказать, что столь же естественна рациональная способность, что она возникает у человека таким же естественным путём, как у животных, и что она так же, как у животных, смертна? Если сказанного недостаточно, заметь: Substantia non recipit majus aut minus. Гигант не в большей степени человек, чем карлик. Различие возможно в степенях, но не в сущности. У разных людей одни и те же способности развиты по-разному, но это способности одной и той же природы, пусть и разных совершенств. <...> Но у зверей, чья смертность очевидна, все способности естественны. Животные обладают самыми благородными нашими частями, по которым рассеянны способности, пусть и менее развитые. Как пишет Амбруаз Паре (книга 2, глава 1), «Исследовав тщательно их природу, мы найдём проявления многих добродетелей: великодушия, благоразумия, стойкости, милосердия, обучаемости, любви, заботливости, предусмотрительности. Знание, понимание, память и т.п. общи всем животным. Аффекты и страсти ума, все его плохие и хорошие стороны, каждая его способность, – всё это в той или иной степени можно обнаружить и у них». И далее Паре говорит: «Они чутки, хранят обеты дружбы и целомудрия, отдают себя во власть человеку, многому его научили, и т.д.».
Зайцы отличаются памятью, собаки – сообразительностью и преданностью, змеи – мудростью, лисы – хитростью, голуби – целомудрием и невинностью, слоны – обучаемостью, скромностью и благодарностью. Плиний говорил, что они приближаются к человеческому познанию, когда поклоняются луне и звёздам, а Плутарх – что они поклоняются рассвету. Обезьяны отличаются подражательством и смышлённостью, черепахи – заботливостью, крокодилы – коварством, ягнята – терпеливостью, осы – гневливостью и т.д. В пяти же своих чувствах они превосходят человека.