
Україна Online: Новини | Політика

Телеграмна служба новин - Україна

Резидент

Мир сегодня с "Юрий Подоляка"

Труха⚡️Україна

Николаевский Ванёк

Лачен пише

Реальний Київ | Украина

Реальна Війна

Україна Online: Новини | Політика

Телеграмна служба новин - Україна

Резидент

Мир сегодня с "Юрий Подоляка"

Труха⚡️Україна

Николаевский Ванёк

Лачен пише

Реальний Київ | Украина

Реальна Війна

Україна Online: Новини | Політика

Телеграмна служба новин - Україна

Резидент

тело на вынос
记录
05.04.202523:59
272订阅者18.01.202523:59
0引用指数19.01.202523:59
385每帖平均覆盖率19.01.202523:59
385广告帖子的平均覆盖率07.04.202513:51
14.81%ER06.04.202513:51
44.49%ERR05.04.202519:34
Погиб поэт! — невольник чести —
Пал, оклеветанный молвой,
С свинцом в груди и жаждой мести,
Поникнув гордой головой!..
Не вынесла душа поэта
Позора мелочных обид,
Восстал он против мнений света
Один, как прежде… и убит!
Убит!.. К чему теперь рыданья,
Пустых похвал ненужный хор
И жалкий лепет оправданья?
Судьбы свершился приговор!
Не вы ль сперва так злобно гнали
Его свободный, смелый дар
И для потехи раздували
Чуть затаившийся пожар?
Что ж? веселитесь… Он мучений
Последних вынести не мог:
Угас, как светоч, дивный гений,
Увял торжественный венок.
Пал, оклеветанный молвой,
С свинцом в груди и жаждой мести,
Поникнув гордой головой!..
Не вынесла душа поэта
Позора мелочных обид,
Восстал он против мнений света
Один, как прежде… и убит!
Убит!.. К чему теперь рыданья,
Пустых похвал ненужный хор
И жалкий лепет оправданья?
Судьбы свершился приговор!
Не вы ль сперва так злобно гнали
Его свободный, смелый дар
И для потехи раздували
Чуть затаившийся пожар?
Что ж? веселитесь… Он мучений
Последних вынести не мог:
Угас, как светоч, дивный гений,
Увял торжественный венок.
02.04.202515:42
Дирк Уффельманн в своей монографии о Вл. Сорокине пишет, что феномен принимаемой на веру «нормальности» обеспечивает ничем не замутненное бытие; норма изолируется от собственной обоснованности и становится актом чистого воспроизведения. «Сорокин акцентирует внимание на устойчивости однажды принятых норм, которые утратили всякую связь с процессом их формирования, утверждения и институционализации». Автоматизм в романе Сорокина увязывается с серийным воспроизводством набора «ритуалов», расчерчивающих карту «разнообразия маленьких норм, из которых состоит жизнь обыкновенных советских людей». «Норма» — энциклопедия необходимо контингентных реитераций, оторванных от материалистического основания.
Эту же линию в своих выкладках подхватывает Михаил Эпштейн; он указывает на историко-философскую схватку, обнаруживаемую им в сорокинской «Норме»: «сорокинская игра с понятием нормы, которую приходится глотать гражданам Самого Нормального государства, подавляя отвращение к ее вкусу и запаху, удивительно корреспондирует с аристотелевской критикой платоновского учения об идеях». Иными словами, подрыв материального основания нормы, на который указывает Сорокин, — крах советского марксизма, царства общих идей. Подобному тому, как Аристотель осуществляет «имманентистскую» критику метафизики Платона, Сорокин «тыкает палочкой» в компост общественной жизни, слепленной из фундаментального противоречия между дематериализованной нормой и радикально материальным ее проявлением.
Д&Г в «Тысяче плато» обращаются к схожей проблематике на поверхности различения королевских и номадических наук. В первом случае речь идет о воспроизведении — автоматизированном или нет, — позволяющем провести операцию «компарса»: перевести проблему наук гладких пространств в формализацию пространств рифленых; решение проблемы, установленным гладким пространством, — сгущение следования. Именно следование Д&Г противопоставляют воспроизведению, удерживающему-вместе королевские науки и их унилатеральное различие в отношении номадических дисциплин. Если воспроизведение конституируется «перманентностью фиксированной точки зрения, внешней тому, что воспроизводится, — разглядывать поток, сидя на берегу», то следование — поиск «сингулярности» материи, а не попытка обнаружить в нем формы, как то делает воспроизводящий наблюдатель. Следователь авторизует себя, «когда ускользает от силы гравитации, дабы войти в поле скорости; когда прекращает созерцать ход ламинарного потока в заданном направлении, уносимого прочь вихревым потоком; когда вступает в непрерывную вариацию переменных величин, а не извлекает из них константы». Методология устанавливающего себя в потоке ученого-следователя воплощается, прежде всего, в «приблизительном знании» чувственных оценок, модусом которых является постановка проблем, а не их решения. Словом, в лишенном аподиктического аппарата следовании решения — если они и возможны — приходят из иммерсионной практики «всей деятельности целиком», непосредственного участия в потоке, а не воспроизведения со стороны наблюдателя.
Если бы Сорокин ушел дальше аристотелианской критики платонизма и попытался вживить советскому человеку ее финальный результат, то на выходе мы бы получили садистически-трансгрессивный срез копрофагии. Бунт на поверхности Самого Нормального государства заключается не в отказе от норм, а в следовании им, в подрыве порядка воспроизведения, мазохистского резонанса. Сорокинский диссидент должен повышать и понижать норму, поглощать ее и использовать не по назначению, делать из нее поделки, обмазываться и бросаться ею — осуществлять батаевскую непроизводственную трату. Советский копросадист порывает с законом и решает фундаментальное противоречие нормопотребления: он материализует базовое основание нормы через отказ от воспроизводства и шаг радикального следования потоку «нормальностей».
Эту же линию в своих выкладках подхватывает Михаил Эпштейн; он указывает на историко-философскую схватку, обнаруживаемую им в сорокинской «Норме»: «сорокинская игра с понятием нормы, которую приходится глотать гражданам Самого Нормального государства, подавляя отвращение к ее вкусу и запаху, удивительно корреспондирует с аристотелевской критикой платоновского учения об идеях». Иными словами, подрыв материального основания нормы, на который указывает Сорокин, — крах советского марксизма, царства общих идей. Подобному тому, как Аристотель осуществляет «имманентистскую» критику метафизики Платона, Сорокин «тыкает палочкой» в компост общественной жизни, слепленной из фундаментального противоречия между дематериализованной нормой и радикально материальным ее проявлением.
Д&Г в «Тысяче плато» обращаются к схожей проблематике на поверхности различения королевских и номадических наук. В первом случае речь идет о воспроизведении — автоматизированном или нет, — позволяющем провести операцию «компарса»: перевести проблему наук гладких пространств в формализацию пространств рифленых; решение проблемы, установленным гладким пространством, — сгущение следования. Именно следование Д&Г противопоставляют воспроизведению, удерживающему-вместе королевские науки и их унилатеральное различие в отношении номадических дисциплин. Если воспроизведение конституируется «перманентностью фиксированной точки зрения, внешней тому, что воспроизводится, — разглядывать поток, сидя на берегу», то следование — поиск «сингулярности» материи, а не попытка обнаружить в нем формы, как то делает воспроизводящий наблюдатель. Следователь авторизует себя, «когда ускользает от силы гравитации, дабы войти в поле скорости; когда прекращает созерцать ход ламинарного потока в заданном направлении, уносимого прочь вихревым потоком; когда вступает в непрерывную вариацию переменных величин, а не извлекает из них константы». Методология устанавливающего себя в потоке ученого-следователя воплощается, прежде всего, в «приблизительном знании» чувственных оценок, модусом которых является постановка проблем, а не их решения. Словом, в лишенном аподиктического аппарата следовании решения — если они и возможны — приходят из иммерсионной практики «всей деятельности целиком», непосредственного участия в потоке, а не воспроизведения со стороны наблюдателя.
Если бы Сорокин ушел дальше аристотелианской критики платонизма и попытался вживить советскому человеку ее финальный результат, то на выходе мы бы получили садистически-трансгрессивный срез копрофагии. Бунт на поверхности Самого Нормального государства заключается не в отказе от норм, а в следовании им, в подрыве порядка воспроизведения, мазохистского резонанса. Сорокинский диссидент должен повышать и понижать норму, поглощать ее и использовать не по назначению, делать из нее поделки, обмазываться и бросаться ею — осуществлять батаевскую непроизводственную трату. Советский копросадист порывает с законом и решает фундаментальное противоречие нормопотребления: он материализует базовое основание нормы через отказ от воспроизводства и шаг радикального следования потоку «нормальностей».
31.03.202515:49
в том же сборнике изданы два текста («Азбука кино» и «Интервью о кино») Блеза Сандрара, известного российскому читателю преимущественно по «Прозе о транссибирском экспрессе и маленькой Жанне Французской» и роману «Принц-потрошитель, или Женомор». уж очень у него модные фотографии и отвечающие времени тексты.
Кино. Вихрь движений в пространстве. Все падает. Падает солнце. Мы падаем вслед за ним. Подобно хамелеону, человеческий дух меняет окраску, меняя окраску мира. Мир. Шар. Два полушария. Монады Лейбница и представление Шопенгауэра. Моя воля. Кардинальные научные гипотезы заканчиваются острием и четыре распорядительницы накапливают. Слияние. Все открывается, обрушивается, создается сегодня заново, углубляется, поднимается, расцветает. Честь и деньги. Все меняется. Мена. Нравы и политическая экономия. Новая цивилизация. Новое человечество. Цифры создали некий математический организм, абстрактные механизмы, отвечающие самым грубым потребностям чувств, но которые являются наипрекраснейшим проявлением мозга. Автоматизм. Психика. Новые удобства. Машины.
31.03.202513:54
здесь можно послушать несколько песен, написанных Мак-Орланом в соавторстве с Франсисом Карко («Горестная история о Франсуа Вийоне»), в исполнении французской актрисы Дианы Лор.
31.03.202513:54
как-то под руководством многоув. Михаила Ямпольского выходил сборник «Из истории французской киномысли: немое кино 1911-1933 гг»; среди самых маститых авторов сборника Эпштейн, Бунюэль, Арагон, Арто, Ренуар и множество кинотеоретиков Франции. а еще там несколько наивно с текстом «Фантастическое» затисался Пьер Мак-Орлан, писатель, поэт-песенник, автор «Набережной туманов» и «Краткого руководства для настоящего искателя приключений» и товарищ горячо любимого нами Жоржа Брассенса.
Большинство государственных мужей Европы смутно опасается, как бы небо не рухнуло им на головы, чтобы, по великой исторической традиции, положить конец устроенному ими чудовищному беспорядку. Кино, надежный проводник самых эфемерных общественных явлений, помня о среднем вкусе своих бесчисленных зрителей, не могло не использовать это настроение, богатое одновременно фантастическими и изобразительными возможностями. Но поскольку область предвосхищений трогать опасно, этот рывок в будущее превращается в обходной маневр и позволяет показать лицо нашей эпохи в его бесконечно сложных аспектах.
Что до меня, то если бы сейчас в моей жизни был момент, когда человек выбирает средство, максимально, на его взгляд, приближающееся к идеалу и наилучшим образом способное выразить то, что он хочет, я остановился бы на профессии режиссера. Впрочем, она отнюдь не дает утешения.


30.03.202513:46
Акт дарения может осуществиться при наличии дара, получателя, но без дарителя; или с дарителем, даром, но без получателя, или с дарителем, получателем, но в отсутствии передаваемой вещи. А если мы знаем все три составляющих, вопросов нет.
登录以解锁更多功能。