Одна газета провела опрос среди писателей, попросив назвать сотню любимых книг. Оскар Уайльд ответил: «Сотню я назвать не могу, я написал всего пять».

Даже самые отчаянные операторы, не боявшиеся лезть в самое пекло, были в растерянности от того, что заснятый ими со смертельным риском материал совершенно не передавал накал и характер боя. <…>

Оператор Я. Марченко снимал в жарком бою, рискуя жизнью, но когда увидел им же отснятый в этом бою материал, был просто обескуражен. «Что же это такое получается? — писал он своим друзьям на студию. — Можно снимать в самом пекле, поймать в лучшем случае пару осколков, а в кадр это пекло не всегда поймаешь. Можете представить мое состояние: идет танк с десантниками, я слежу за ним, он в кадре, а буквально за кадром в двух сантиметрах — разрываются подряд три перелётных снаряда, осколки над головой просвистели, а что пользы в этом? На пленку ведь взрывы не попали...».

Это ощущение, что война не улавливается кинокамерой, преследовало многих операторов. <…> Сложность положения фронтовых операторов заключалась и в том, что отснятый ими материал ещё непроявленным немедленно отправлялся в Москву, и они долгое время не имели ни малейшего представления, что же именно у них запечатлелось на пленке.

Увидев же результаты своей работы, они порой переживали настоящий шок.

Однако реакция на такую съемку может быть разной, вплоть до негатива и просьбы удалить снимки. С другой стороны, если перед спуском затвора спросить разрешение на съемку, можно разрушить всю атмосферу, просившуюся в кадр. Поэтому придется объясняться и договариваться уже после того, как фото сделано.

Тут нужно просто перешагнуть свой психологический барьер и начать снимать. Только так вы сможете выполнить свою задачу — показать боль этих людей, показать человеческое горе.