Порядок слов

Я долго и пристально вглядывался в другие твои письма и целовал в них отдельные слова, возвращаясь к одному из них снова и снова...

Ядро книги Александра Скидана составили четыре эссе об Александре Введенском, самом радикальном участнике ОБЭРИУ, встреча с которым стала для автора шоком, повлекшим за собой слом поэтологических оснований, что предопределило его поиски в этом направлении на многие годы вперед (самое раннее эссе «Эфирная маска» написано в 1994 году). В этом поиске ему сопутствовали другие авторы, близкие к реальному искусству (Константин Вагинов, Андрей Николев), и просто его близкие друзья: Василий Кондратьев, Дмитрий Голынко и Шамшад Абдуллаев — им и их уходу посвящены остальные тексты. Как убедится читатель, реальное здесь понимается не в строгом историко-литературном смысле, с обязательной привязкой к группе ОБЭРИУ, а скорее в лакановском ключе, как один из трех, наряду с символическим и воображаемым, регистров психики, который соотносится с тем, что не поддается символизации, — с дырой в языке, с невозможным, смертью, ничто.

Он [Гад Влагин] то и дело горько посмеивается над Владом Гагиным с его любовью к языковой поэзии, он мало во что ставит прочитанные им книги (про энтропию? конечно, все книги и статьи про энтропию!), да и в целом не высоко ставит книжное знание. Он циничен и раним, но не так, как Влад Гагин, иначе. <…> Если Влад Гагин пытался в своем письме выйти за границы мира, или хотя бы их прощупать, то гад влагин и есть такая граница мира, лежащая между языковой реальностью прошлого, которая сломалась, и будущего, которая не наступила.

Константин Шавловский, Метажурнал

Критически переосмысливая проект модернизации, Тур Ульвен пишет так, чтобы наш страх вместился в понятия и смысловые фигуры, которые со времен Просвещения воспринимались позитивно, как ориентиры для человека, отправляющегося в длинный путь от несамостоятельности к освобождению.
Гуннар Вэрнесс

Прожорливый Снежок, дух особняка, охочего до девственниц, устраивает развесёлую феерию ультранасилия, которой позавидовали бы Алекс, Кэрри и все ведьмы «Суспирии» вместе взятые. «Дом», культовый дебют Нобухико Обаяси, самого вольного режиссёра в истории японского кинематографа, задумывался как ответ блокбастеру «Челюсти», а обернулся искромётной шуткой о незаживающих национальных ранах, рассказанной шершавым языком авангарда и рекламы. Неуёмный экспериментатор, ещё вчера продвигавший краски для волос, дезодоранты и эмалированные ванны — Обаяси, точно демонический котик, ворвался в павильоны Toho и перевернул японскую студийную систему с ног на голову, да так и оставил. Если вы думаете, что знаете, как выглядит кино, но не смотрели фильмов Обаяси, — значит, вы не знаете, как выглядит кино.