20 апреля
Асланов предложил, чтобы я заехал за ним в Мариинский театр, дабы мы поехали к Теляковскому вместе. Я чувствовал себя превосходно. Директор заставил нас подождать минут пять-десять, затем большая дверь распахнулась, и они пожаловали. Маленький и невзрачный. Поздоровались и уселись: все вокруг круглого стола, а я на расстоянии нескольких шагов на диване. Я начал рассказывать о сюжете, которого большинство, конечно, не знало, сделал историческую справку о жизни Достоевского того времени, о его поездке заграницу и проигрыше на рулетке, затем прочёл выписки из романа, характеризующие действующих лиц, и, наконец, рассказал содержание не романа, а оперы. Играл я ничего, даже совсем ничего, но голоса у меня нет никакого, и я мог только декламировать, да иногда выстукивать вокальную партию на рояле, но моя декламация за музыкой еле была слышна.
Теляковский ровно ничего не понял. Но, конечно, надо было сослаться на мою декламацию: без пения непонятны вокальные партии и мелодическая сторона. Поэтому не лучше ли — теперь это поздно, а вот осенью — дать хотя бы один акт разучить певцам и исполнить его с оркестром? Тогда опера будет совершенно ясна.
Такой затяжной характер с не «да» и не «нет» и, во всяком случае, с «нет» на ближайший сезон мне был нестерпим, и потому я решил идти напролом. Я ответил, что можно сделать и так, как они говорят, но я считаю долгом предупредить, что на прошлой неделе Дягилев прислал мне полторы тысячи, которые, по-видимому, надо считать задатком за оперу, потому что за балет я получил сполна
А известно, что, хотя Дягилев в России и не играет, но контракты свои обязательно простирает и на Россию.
О да, они это отлично знали по Стравинскому и по Черепнину и знали, что Дягилев всё сделает, чтобы отобрать лучшее у Мариинского театра. Поэтому моё заявление произвело сильнейшее впечатление. Теляковский удалился к окну совещаться с собравшимися и через некоторое время обратился ко мне: «Какие же ваши условия?» — спросил он.
Ну, это уже было совсем другое дело. Я ответил, что ведь в Императорских театрах одни условия для всех, но я хочу, чтобы мне гарантировали десять спектаклей на ближайший сезон. Стали возражать, что не только десять раз, но хоть один раз сыграть в ближайшем сезоне не успеют: столько новых постановок, столько старых возобновлений. Опять совещание и затем просьба Теляковского посетить его через неделю — в среду на Пасхе, а за это время он справится у какого-то кабинета, будут ли суммы для новой постановки. Я думал, что Теляковский полноправный барин в Императорских театрах, но, оказывается, и над ним есть контроль. Прощаясь, Теляковский сказал: «Вы всё-таки пока уж не посылайте телеграммы Дягилеву»
= Прокофьев, 1916 =
