Фантомы конечности
09.05.202519:26
Нерождённым детям Победы
День Победы — навсегда великий и пламенный. И всё же, когда отгремят парады и отзвучат песни, охрипнут динамики и голоса, оставшись наедине с самими собой, зададимся вопросом: а кто мы в этом дне? По какой благодати мы причащаемся символу Победы? Какие духовные практики его реально обеспечивают?
Размышляя об этом с опорой на Мамардашвили здесь ровно год назад, я проговаривал ряд опасений по поводу того модуса, в котором День Победы живёт в общественном сознании. Модус этот в ряде случаев этический (сознание долга перед Отцами). В большинстве же — наивно-эстетический, культурно-потребительский (Отцы воевали, чтобы Я жил). Есть, конечно, и совсем выродки естества (Отцы воевали, да будут прокляты Отца), но не о них речь. Речь о том, что, по-видимому, ни одна из стратегий не работает на возрастание и экспансию символа. В лучшем случае — по-леонтьевски его «подмораживает».
Между тем без (син)энергийной реактивации символы усыхают и изнашиваются. Энтропия теплохладности нарастает, так что символическая вселенная Победы рискует однажды погибнуть от «тепловой смерти». В сущности, это вопрос об онтологии символа. О том, чем и как может быть реально обеспечено символическое бытие.
Парадоксальность ситуации заключена ещё и в том, что вроде бы самоочевидная ориентация на культурно-историческое сохранение/консервацию символа также работает на его постепенное закукливание и самоотвод. Попытки произвести символическую реактивацию не символическими (как правило, грубо-медийными) средствами и вовсе дискредитируют этот День, поскольку онтологически несоразмерны ему.
По всей видимости, русскому онтосу только предстоит пройти тот путь, который Ницше описал в Заратустре на языке трёх превращений духа в пустыне, — но уже в отношении Победы.
Мы научились быть вьючными животными Победы, доверенно нести её святую память, эстетически любоваться её символикой.
Иные превзошли в себе эту природу и стали львами Победы — они доказали, что могут и сами победоносно господствовать, побеждать именем Победы, которое этически носят в себе. Но тот, кто отрицает, всегда негативно зависит от того, что он отрицает. Поэтому и эту яростно-львиную природу необходимо преодолеть… в пользу детской, непосредственно-творческой.
Нам только предстоит стать детьми Победы. Теми, кто утверждает её по умолчанию, в ком сознание Победы пульсирует как кровь, спокойно и естественно, не нуждаясь ни в чём, кроме себя самого. Тогда ценность Победы имеет шанс стать не данностью, но заданием — тем, чему только надлежит развернуться в качестве творческого проекта.
Если же нам это не удастся, то однажды, проснувшись в светлое 9 мая, можно просто не найти, чем обеспечить произносимые слова и производимые жесты (а ведь это удовольствие не из дешёвых). Это и станет концом Победы, началом поражения.
Тогда, чтобы отвести подозрения от себя, будут хаять сам праздник. Нарекут его милитаристским, кровавым, идеологичным, или как угодно.
Но День Победы тут будет не при чём. Обанкротится сам субъект, более неспособный платить по счетам собственной памяти.
День Победы — навсегда великий и пламенный. И всё же, когда отгремят парады и отзвучат песни, охрипнут динамики и голоса, оставшись наедине с самими собой, зададимся вопросом: а кто мы в этом дне? По какой благодати мы причащаемся символу Победы? Какие духовные практики его реально обеспечивают?
Размышляя об этом с опорой на Мамардашвили здесь ровно год назад, я проговаривал ряд опасений по поводу того модуса, в котором День Победы живёт в общественном сознании. Модус этот в ряде случаев этический (сознание долга перед Отцами). В большинстве же — наивно-эстетический, культурно-потребительский (Отцы воевали, чтобы Я жил). Есть, конечно, и совсем выродки естества (Отцы воевали, да будут прокляты Отца), но не о них речь. Речь о том, что, по-видимому, ни одна из стратегий не работает на возрастание и экспансию символа. В лучшем случае — по-леонтьевски его «подмораживает».
Между тем без (син)энергийной реактивации символы усыхают и изнашиваются. Энтропия теплохладности нарастает, так что символическая вселенная Победы рискует однажды погибнуть от «тепловой смерти». В сущности, это вопрос об онтологии символа. О том, чем и как может быть реально обеспечено символическое бытие.
Парадоксальность ситуации заключена ещё и в том, что вроде бы самоочевидная ориентация на культурно-историческое сохранение/консервацию символа также работает на его постепенное закукливание и самоотвод. Попытки произвести символическую реактивацию не символическими (как правило, грубо-медийными) средствами и вовсе дискредитируют этот День, поскольку онтологически несоразмерны ему.
По всей видимости, русскому онтосу только предстоит пройти тот путь, который Ницше описал в Заратустре на языке трёх превращений духа в пустыне, — но уже в отношении Победы.
Мы научились быть вьючными животными Победы, доверенно нести её святую память, эстетически любоваться её символикой.
Иные превзошли в себе эту природу и стали львами Победы — они доказали, что могут и сами победоносно господствовать, побеждать именем Победы, которое этически носят в себе. Но тот, кто отрицает, всегда негативно зависит от того, что он отрицает. Поэтому и эту яростно-львиную природу необходимо преодолеть… в пользу детской, непосредственно-творческой.
Нам только предстоит стать детьми Победы. Теми, кто утверждает её по умолчанию, в ком сознание Победы пульсирует как кровь, спокойно и естественно, не нуждаясь ни в чём, кроме себя самого. Тогда ценность Победы имеет шанс стать не данностью, но заданием — тем, чему только надлежит развернуться в качестве творческого проекта.
Если же нам это не удастся, то однажды, проснувшись в светлое 9 мая, можно просто не найти, чем обеспечить произносимые слова и производимые жесты (а ведь это удовольствие не из дешёвых). Это и станет концом Победы, началом поражения.
Тогда, чтобы отвести подозрения от себя, будут хаять сам праздник. Нарекут его милитаристским, кровавым, идеологичным, или как угодно.
Но День Победы тут будет не при чём. Обанкротится сам субъект, более неспособный платить по счетам собственной памяти.
04.05.202518:02
«Я знаю на что это похоже быть мной»
В общаге на первом курсе со мной случился сосед мечты. Ночи не спал, дни не учился. Ворвался в МГУ из некоего театрального училища, а туда из детдома. Голова на плечах, уже изрядно полысевшая к экватору третьего десятка, у соседа, безусловно, имелась, в ней торжествовало лихое междуцарствие... Бессмертное веселье сменялось приступами депрессивного психоза с метанием в стену предметов быта и вообще метаниями по жизни.
Шороху на всю общажную округу сосед наводил нешуточного. Да и не только общажную. Толя (так его тогда звали) был равнонеугомонен и на семинарах, вступая в перепалки с преподами, и на всевозможных протестных мероприятиях, включая навальнистские <strike>правые</strike> марши, где он орал в рупор злые слова, за что его задерживали. Крупнейший ТВ-канал оппозиции брал у него интервью прямо из нашей пошарпанной комнатушки, чем Толя неистово гордился (посмотрите, дескать, как «бытуют» студенты МГУ!).
Словом, сосед жил свою лучшую жизнь, манифестарно сменил имя и, кажется, гендер (я не разбираюсь), а я клял свой первый курс, ибо вместо желанной интеллигентной среды очутился в филиале ада, липкого, терпкого и пахучего. И там, под аккомпанемент чьего-то похмельного зубовного скрежета, снова пили, дрались и плакали многоликие дионисийские существа.
Напылив и накопытив кругом, как и полагается подобному типажу, Толя вскоре пропал из моей жизни под всё тот же дьявольский свист. Промучившись год в газовой камере моих университетских надежд я собрал манатки и съехал от греха в другую общагу. Пересекались затем разве что в факультетской курилке, перекидываясь смешками и колкостями (экс-сосед любил деланно обижаться на моё крепкое рукопожатие).
Вскоре Толю отчислили. Не сдал, кажется, логику. Потом то ли перепоступил, то ли вышел в академ и восстановился. Подобное Толя проделывал с завидной ловкостью и регулярностью ещё много раз. Так что моё поступление в аспирантуру через много лет пришлось на его бакалавриат. Кажется, на второй или третий курс.
Преподаватели в университете шутят, что жены стареют, а третьекурсницы никогда. Толя был, скажем так, нраву эстетического, и тоже отчаянно не хотел стареть, раз за разом уходя с третьего курса в академ и снова на него возвращаясь. И хотя лысина становилась всё более внушительной, а в глаза всё сильнее бросалась щуплость и сгорбленность — нет, не фигуры даже, а как-то сразу всей Толиной натуры, — мой сосед оставался верным однажды выбранному пути.
Крайний раз я видел его в январе на Курском вокзале. Сухо поздоровались, он то ли спешил, то ли не хотел со мной говорить. Может, и правда боялся куда-то не успеть. Толю вот-вот настигала тридцатка.
Рубеж, за которым. Что?
Вопрос, уже не имеющий значения. Толя умер в конце марта, навсегда оставшись вечным студентом, озорным призраком общежития, чьим-то другом и сыном, странствующим философом и Бог ведает кем ещё.
Той осенью далекого первого курса он как-то признался, что не любит Достоевского. Я же любил. Тогда он отдал мне пылившиеся в его книжках карточки с Ф.М. Сегодня я нашёл их в своих чёрных томиках ФМД и понял, что в сущности их даритель остался для меня таким постаревшим достоевским мальчиком. Неприкаянный, с оголёнными нервами и обострённым чувством справедливости, беснующийся от невозможности эту справедливость найти, он протанцевал по жизни каким-то разбрасывающимся смерчем и стих на горизонте.
Вот сборник текстов, который он составил с ещё одним моим давнишним однокурсником. Дерзко ницшеанские, эти тексты призывают постчеловека, провозглашают поедание жути смехом и прорицают великую полночь. Один из наиболее личных мотивов здесь — мотив вопрошания: «Кто мы? Мы замерли в жутком молчании своего вопрошания».
Толя жил в модусе этого вопрошания. Так он стал Леонардом, потом кем-то ещё, и ещё кем-то.
В какой-то момент нить теряется, след обрывается, язык заплетается. Человек уходит или просто находит ответ на вопрос о себе, переключаясь из модуса вопрошания в иной, внеязыковой модус.
Об этом явно что-то знал уважаемый Толей Витгенштейн, но он уже не расскажет.
Да и рано нам ещё о таком знать.
В общаге на первом курсе со мной случился сосед мечты. Ночи не спал, дни не учился. Ворвался в МГУ из некоего театрального училища, а туда из детдома. Голова на плечах, уже изрядно полысевшая к экватору третьего десятка, у соседа, безусловно, имелась, в ней торжествовало лихое междуцарствие... Бессмертное веселье сменялось приступами депрессивного психоза с метанием в стену предметов быта и вообще метаниями по жизни.
Шороху на всю общажную округу сосед наводил нешуточного. Да и не только общажную. Толя (так его тогда звали) был равнонеугомонен и на семинарах, вступая в перепалки с преподами, и на всевозможных протестных мероприятиях, включая навальнистские <strike>правые</strike> марши, где он орал в рупор злые слова, за что его задерживали. Крупнейший ТВ-канал оппозиции брал у него интервью прямо из нашей пошарпанной комнатушки, чем Толя неистово гордился (посмотрите, дескать, как «бытуют» студенты МГУ!).
Словом, сосед жил свою лучшую жизнь, манифестарно сменил имя и, кажется, гендер (я не разбираюсь), а я клял свой первый курс, ибо вместо желанной интеллигентной среды очутился в филиале ада, липкого, терпкого и пахучего. И там, под аккомпанемент чьего-то похмельного зубовного скрежета, снова пили, дрались и плакали многоликие дионисийские существа.
Напылив и накопытив кругом, как и полагается подобному типажу, Толя вскоре пропал из моей жизни под всё тот же дьявольский свист. Промучившись год в газовой камере моих университетских надежд я собрал манатки и съехал от греха в другую общагу. Пересекались затем разве что в факультетской курилке, перекидываясь смешками и колкостями (экс-сосед любил деланно обижаться на моё крепкое рукопожатие).
Вскоре Толю отчислили. Не сдал, кажется, логику. Потом то ли перепоступил, то ли вышел в академ и восстановился. Подобное Толя проделывал с завидной ловкостью и регулярностью ещё много раз. Так что моё поступление в аспирантуру через много лет пришлось на его бакалавриат. Кажется, на второй или третий курс.
Преподаватели в университете шутят, что жены стареют, а третьекурсницы никогда. Толя был, скажем так, нраву эстетического, и тоже отчаянно не хотел стареть, раз за разом уходя с третьего курса в академ и снова на него возвращаясь. И хотя лысина становилась всё более внушительной, а в глаза всё сильнее бросалась щуплость и сгорбленность — нет, не фигуры даже, а как-то сразу всей Толиной натуры, — мой сосед оставался верным однажды выбранному пути.
Крайний раз я видел его в январе на Курском вокзале. Сухо поздоровались, он то ли спешил, то ли не хотел со мной говорить. Может, и правда боялся куда-то не успеть. Толю вот-вот настигала тридцатка.
Рубеж, за которым. Что?
Вопрос, уже не имеющий значения. Толя умер в конце марта, навсегда оставшись вечным студентом, озорным призраком общежития, чьим-то другом и сыном, странствующим философом и Бог ведает кем ещё.
Той осенью далекого первого курса он как-то признался, что не любит Достоевского. Я же любил. Тогда он отдал мне пылившиеся в его книжках карточки с Ф.М. Сегодня я нашёл их в своих чёрных томиках ФМД и понял, что в сущности их даритель остался для меня таким постаревшим достоевским мальчиком. Неприкаянный, с оголёнными нервами и обострённым чувством справедливости, беснующийся от невозможности эту справедливость найти, он протанцевал по жизни каким-то разбрасывающимся смерчем и стих на горизонте.
Вот сборник текстов, который он составил с ещё одним моим давнишним однокурсником. Дерзко ницшеанские, эти тексты призывают постчеловека, провозглашают поедание жути смехом и прорицают великую полночь. Один из наиболее личных мотивов здесь — мотив вопрошания: «Кто мы? Мы замерли в жутком молчании своего вопрошания».
Толя жил в модусе этого вопрошания. Так он стал Леонардом, потом кем-то ещё, и ещё кем-то.
В какой-то момент нить теряется, след обрывается, язык заплетается. Человек уходит или просто находит ответ на вопрос о себе, переключаясь из модуса вопрошания в иной, внеязыковой модус.
Об этом явно что-то знал уважаемый Толей Витгенштейн, но он уже не расскажет.
Да и рано нам ещё о таком знать.
30.04.202509:54
А философы на постаментах это вообще, знаете, отдельная тема.
28.04.202514:18
Как русы Будду «крестили»
Ситуация: преподобный Варлаам пустынник (слева) и Иоасаф (справа), царевич индийский — на иконе первой трети XIX века.
Этот Иоасаф из «Повести о Варлааме и Иоасафе», ходившей по Руси, — не кто иной как юный принц Будда-Гаутама, принявший крещение (Будда – Будосаф – Иоасаф). По некоторым данным, сюжет восходит ещё к Иоанну Дамаскину. Впрочем, есть и другие версии.
В общем, даже великий просветлённый забил на языческую нирвану и крестился.
А вы до сих пор нехристи.
Ситуация: преподобный Варлаам пустынник (слева) и Иоасаф (справа), царевич индийский — на иконе первой трети XIX века.
Этот Иоасаф из «Повести о Варлааме и Иоасафе», ходившей по Руси, — не кто иной как юный принц Будда-Гаутама, принявший крещение (Будда – Будосаф – Иоасаф). По некоторым данным, сюжет восходит ещё к Иоанну Дамаскину. Впрочем, есть и другие версии.
В общем, даже великий просветлённый забил на языческую нирвану и крестился.
А вы до сих пор нехристи.
25.04.202509:00
«Я радуюсь, что Царь отрёкся от такой России: где нет подданных, какой же Царь», если его подданные ничего не сделали для сохранения царства в отличие от деловитых радикалов с их «прямотой, ясностью и грубоватостью».
Тогда как наши «мудрецы a la Н.Н. Страхов, Н.Я. Данилевский, Кон. Леонтьев и даже “великие Катков и Леонтьев” (и я) буквально онанисты под одеялом, потели, пердели и ничего не сделали, ни для себя, ни для России» <…> «В делах славянофильство – это такая сволочь, что и разговаривать нечего. Это решительно всегдашнее моё мнение».
В. Розанов.
Из статьи М. Маслина «Русская мысль в письмах В.В. Розанова и П.П. Перцова. Новые материалы (1896–1918)».
Тогда как наши «мудрецы a la Н.Н. Страхов, Н.Я. Данилевский, Кон. Леонтьев и даже “великие Катков и Леонтьев” (и я) буквально онанисты под одеялом, потели, пердели и ничего не сделали, ни для себя, ни для России» <…> «В делах славянофильство – это такая сволочь, что и разговаривать нечего. Это решительно всегдашнее моё мнение».
В. Розанов.
Из статьи М. Маслина «Русская мысль в письмах В.В. Розанова и П.П. Перцова. Новые материалы (1896–1918)».
23.04.202517:15
Розановские медитации — сегодня <strike>о </strike>к<strike>онфликте аристократии и интеллектуального класса</strike> о том, что ежели кто восхочет разорить страну, пусть отдаёт её в услужение философам. Ждать философа во власти к тому моменту оставалось всего-ничего:
28.IV.1914
Кир Младший царствовал в Персии.
Царствовал обыкновенно.
И говорили жители Персеполя: если бы он окружил себя мудрецами и позвал ко дворцу великого поэта Саади и прекрасную Шехерезаду, то как украсилось бы нынешнее царствование и потекли бы, может быть, великие события...
Кир Младший, гуляя в саду и срывая персики, думал о том же... Он любил и Саади, и Шехерезаду, и хотелось бы ему и послушать мудрецов, и увидеть Шехерезаду. Но он сказал в себе:
— Тогда и будет царствование мудрецов и поэтов, а при чем же тут Кир Младший. Он будет только отражением чужих мнений. Между тем царствую я. Пусть останется каждому свое: Саади и Шехерезаде любовь народа, благословение в потомстве и обыкновенная бедная жизнь. А мне, смиренному служителю Ормузда, довольно персиков, утренней молитвы Доброму Духу, вечерней молитвы против злых духов. И сознания, что я безвестно и не утруждая историков поддерживаю все так, как получил от отцов.
И, подумав, прибавил:
— К тому же у западных народов один стихотворец сказал, что если бы он захотел разорить страну, то отдал бы ее в управление философам. Философы люди необыкновенные и захотят необыкновенного царствования. А наш народ обыкновенный, и им нужно обыкновенное царствование.
И он продолжал кушать персики.
("mon verre est petit, mais je bois dans mon verre"1)
1 "мой стакан невелик, но я пью из своего стакана" (фр.)».
Розанов, Мимолётное.
28.IV.1914
Кир Младший царствовал в Персии.
Царствовал обыкновенно.
И говорили жители Персеполя: если бы он окружил себя мудрецами и позвал ко дворцу великого поэта Саади и прекрасную Шехерезаду, то как украсилось бы нынешнее царствование и потекли бы, может быть, великие события...
Кир Младший, гуляя в саду и срывая персики, думал о том же... Он любил и Саади, и Шехерезаду, и хотелось бы ему и послушать мудрецов, и увидеть Шехерезаду. Но он сказал в себе:
— Тогда и будет царствование мудрецов и поэтов, а при чем же тут Кир Младший. Он будет только отражением чужих мнений. Между тем царствую я. Пусть останется каждому свое: Саади и Шехерезаде любовь народа, благословение в потомстве и обыкновенная бедная жизнь. А мне, смиренному служителю Ормузда, довольно персиков, утренней молитвы Доброму Духу, вечерней молитвы против злых духов. И сознания, что я безвестно и не утруждая историков поддерживаю все так, как получил от отцов.
И, подумав, прибавил:
— К тому же у западных народов один стихотворец сказал, что если бы он захотел разорить страну, то отдал бы ее в управление философам. Философы люди необыкновенные и захотят необыкновенного царствования. А наш народ обыкновенный, и им нужно обыкновенное царствование.
И он продолжал кушать персики.
("mon verre est petit, mais je bois dans mon verre"1)
1 "мой стакан невелик, но я пью из своего стакана" (фр.)».
Розанов, Мимолётное.
07.05.202514:53
Среда — день розановских медитаций на нашем богоспасаемом канале. Сегодня о том, для чего рот, а также и всё остальное:
11.IV.1915
«Рот для еды».
Прекрасно, допускаю. Но для этого надо просто отверстие, через которое «пронести бы ложку». Между тем рот не просто отверстие, дыра, а — рот.
«Прекрасный рот»…
Рот, я думаю, для поцелуев? Нет? Почему нет? Рот единственно прекрасен у человека, почему прочие животные и не целуются. Но у того, у кого любовь начинается с поцелуя, дан естественно «прекрасный рот».
«Все в целях размножения».
Да если вообще «живое множится», и притом одно «живое», — естественно, что у живого собственно все приспособлено для любви. И у «зайца оттого длинные ноги», а у волков «еще длиннее»: что и волк и заяц — каждый в мироздании — должен был догнать застенчивую зайчиху и испуганную волчицу, а не потому, что «волки гонялись за зайцами» (Дарвин).
Соглашаюсь, что мое объяснение игриво: зато у Дарвина оно «стопоходяще». Мне мое больше нравится.
Природу вообще не менее можно объяснить из игры, чем из нужды. Ибо природа больше играет, чем нуждается. Малютка грудь сосет пять минут, а играет ручонками с грудью полчаса. Собаки вечно играют.
— М-и-р с-о-з-д-а-н д-л-я е-д-ы — мусолит Дарвин. Но губы созданы для поцелуев, отвечу я ему.
Да и черт знает, что такое эта «еда». — «Я ем, ты ешь, он ест», «мы едим, предки ели, потомки будут есть». «Корова ест, лев ест, все едят». Этакая прорва. И на чту Бог сотворил такую прорву. Проще было сотворить «котел и втулку» и «вода вечно течет из котла через втулку». Но и это — не нужно. Зачем? Что такое? Дарвин не «объяснил мир», а просто был «сам глуп» и «объяснения» у него никакого не вышло, а просто он приставлял буквы к буквам».
Розанов, «Мимолётное»
11.IV.1915
«Рот для еды».
Прекрасно, допускаю. Но для этого надо просто отверстие, через которое «пронести бы ложку». Между тем рот не просто отверстие, дыра, а — рот.
«Прекрасный рот»…
Рот, я думаю, для поцелуев? Нет? Почему нет? Рот единственно прекрасен у человека, почему прочие животные и не целуются. Но у того, у кого любовь начинается с поцелуя, дан естественно «прекрасный рот».
«Все в целях размножения».
Да если вообще «живое множится», и притом одно «живое», — естественно, что у живого собственно все приспособлено для любви. И у «зайца оттого длинные ноги», а у волков «еще длиннее»: что и волк и заяц — каждый в мироздании — должен был догнать застенчивую зайчиху и испуганную волчицу, а не потому, что «волки гонялись за зайцами» (Дарвин).
Соглашаюсь, что мое объяснение игриво: зато у Дарвина оно «стопоходяще». Мне мое больше нравится.
Природу вообще не менее можно объяснить из игры, чем из нужды. Ибо природа больше играет, чем нуждается. Малютка грудь сосет пять минут, а играет ручонками с грудью полчаса. Собаки вечно играют.
— М-и-р с-о-з-д-а-н д-л-я е-д-ы — мусолит Дарвин. Но губы созданы для поцелуев, отвечу я ему.
Да и черт знает, что такое эта «еда». — «Я ем, ты ешь, он ест», «мы едим, предки ели, потомки будут есть». «Корова ест, лев ест, все едят». Этакая прорва. И на чту Бог сотворил такую прорву. Проще было сотворить «котел и втулку» и «вода вечно течет из котла через втулку». Но и это — не нужно. Зачем? Что такое? Дарвин не «объяснил мир», а просто был «сам глуп» и «объяснения» у него никакого не вышло, а просто он приставлял буквы к буквам».
Розанов, «Мимолётное»
03.05.202513:09
Обнаружил нечто внушающее интеллектуальный трепет. Велик соблазн заняться, ввести в научный оборот.
Да и вообще признать, что русское ницшеанство неистребимо, проступает и будет проступать в самых неожиданных формах и встречаться в не менее неожиданных местах (книжная лавка Троице-Сергиевой Лавры). Сам Ницше автором обильно цитируется и упоминается. Зацитируем и мы один из бессмертных постулатов ницшеанской «мужской философии»:
В самом деле, не отдавать же бедного Ницше Делёзам с Фуко на поругание. Наш он, <strike>буржуинский</strike> правоконсервативный. Эдакий религиозный материалист, почти как Вл. Соловьёв, Лосев и Флоренский.
Пусть с особенностями.
Но на то и Всеединство. Чтобы никого не обделить, никого тотально не подвергнуть дискурсивным практикам исключения. Истина — то, что объединяет и солидаризует. Что разъединяет и ликвидирует, то не вполне истина, а подчас — вполне не истина.
«И пусть никто не уйдёт обиженный!».
Даже этот ваш Ницше…
Да и вообще признать, что русское ницшеанство неистребимо, проступает и будет проступать в самых неожиданных формах и встречаться в не менее неожиданных местах (книжная лавка Троице-Сергиевой Лавры). Сам Ницше автором обильно цитируется и упоминается. Зацитируем и мы один из бессмертных постулатов ницшеанской «мужской философии»:
«Беззаботными, насмешливыми, сильными — такими хочет нас мудрость: она — женщина и любит всегда только воина».
В самом деле, не отдавать же бедного Ницше Делёзам с Фуко на поругание. Наш он, <strike>буржуинский</strike> правоконсервативный. Эдакий религиозный материалист, почти как Вл. Соловьёв, Лосев и Флоренский.
Пусть с особенностями.
Но на то и Всеединство. Чтобы никого не обделить, никого тотально не подвергнуть дискурсивным практикам исключения. Истина — то, что объединяет и солидаризует. Что разъединяет и ликвидирует, то не вполне истина, а подчас — вполне не истина.
«И пусть никто не уйдёт обиженный!».
Даже этот ваш Ницше…
30.04.202509:49
Во-вторых, символично.
Копаясь в многочисленных работах по Лосеву, всё отчётливее понимаешь, что портрет философа, действительно, толком «не прорисован» и весь как-то расплывается на интеллектуальной карте русской философии, включая современную русскую философию (страшные слова пишу!).
В каком-то смысле это означает, что философские работы Лосева — толком ещё не написаны, что их только предстоит написать, а их автора — осмыслить/ввести в актуальный контекст как философа.
Не великого предшественника, учёного мужа, глубокого знатока античности и пр. и пр. (каковому место на полке и постаменте). А именно философа.
С работающими концептами и значимыми философскими ходами.
Копаясь в многочисленных работах по Лосеву, всё отчётливее понимаешь, что портрет философа, действительно, толком «не прорисован» и весь как-то расплывается на интеллектуальной карте русской философии, включая современную русскую философию (страшные слова пишу!).
В каком-то смысле это означает, что философские работы Лосева — толком ещё не написаны, что их только предстоит написать, а их автора — осмыслить/ввести в актуальный контекст как философа.
Не великого предшественника, учёного мужа, глубокого знатока античности и пр. и пр. (каковому место на полке и постаменте). А именно философа.
С работающими концептами и значимыми философскими ходами.
28.04.202512:45
Немногие признали в маленьком любителе кукол Константина Леонтьева.
Между тем с годами эстетизм этого сэра буйно прогрессировал. Остаток жизни философ и вовсе доживал в атмосфере теоэстетического восторга, обретённого у стен Оптиной.
Убеждения же имел нешуточные:
Кому интересны подробности — вот рельефная статья А. Козырева, названная так, как Леонтьева некогда окрестил Л. Толстой — «Разбиватель стёкол»!
Между тем с годами эстетизм этого сэра буйно прогрессировал. Остаток жизни философ и вовсе доживал в атмосфере теоэстетического восторга, обретённого у стен Оптиной.
Убеждения же имел нешуточные:
«Еще до отъезда, в Петербурге, он пишет своему другу-недругу Николаю Страхову, обещая ему статьи, в которых выразятся убеждения в том, что «1) прекрасное важнее полезного; 2) широкое развитие важнее счастья; 3) только на почве зла вырастает добро и великие личности; 4) лучше война, поэтические суеверия и доблестные предрассудки, чем всеобщая бесцветность... 5) народность (нам особенно) нужнее демократической гуманности».
Кому интересны подробности — вот рельефная статья А. Козырева, названная так, как Леонтьева некогда окрестил Л. Толстой — «Разбиватель стёкол»!
25.04.202508:55
«А Николая «Гнилого», хотя бы всё в нём понимал, но ИСТОРИЧЕСКИ смежу глаза и всё же ЗА НЕГО УМРУ. И не хочу критиковать, порицать. НЕ СМЕЮ. А революции, даже торжествующей, плюну в глаза. “В её бесстыжие глаза”. <…> Моё слово о прекрасном Романове: что он тихо сошёл с престола, без ломки, почти без огорчения, как Михаил вошёл на престол, вошёл из монастыря».
Переписка В. Розанова и П. Перцова.
23.04.202508:30
Один всё-таки объявился — «мыслитель».
06.05.202519:26
Сидел сегодня в Доме Лосева, глотал книгов и думал горькую думу — почему меня никто не предупредил вот об этом раньше!?
Когда пациент только начинал злоупотреблять Лосевым и ещё имел некоторые шансы на выживание.
Когда пациент только начинал злоупотреблять Лосевым и ещё имел некоторые шансы на выживание.
03.05.202508:00
Тем временем на просторах Необъятной обнаружено обиталище философов.
Проникнуть внутрь админ не решился. Да и нет нужды. Аристофан всё описал за нас ещё две тысячи лет назад. С тех пор едва ли что-то кардинально поменялось:
***
Стрепсиад
…Открой, открой скорее мне в мыслильню дверь,
Сократа видеть я хочу великого!
К нему иду в науку, дверь открой скорей!
(Дверь открывается, видны ученики.)
Геракл великий, это что за чудища?
Ученик
Чему дивишься, за кого ты принял их?
Стрепсиад
Да за спартанцев пленных, взятых в Пилосе.
Но в землю почему они уставились?
Ученик
Разыскивают то, что под землей.
Стрепсиад
Ага.
Чеснок! Не надо, не трудитесь, милые,
Я знаю место, там растет отличнейший.
А те, что в кучу скучились, чем заняты?
Ученик
Они глубины Тартара исследуют.
Стрепсиад
Зачем же в небо этот поднял задницу?
Ученик
Считает звезды собственными средствами!
(Ученикам, подбегающим к двери.)
Идите в дом, чтоб здесь он не застигнул вас.
Стрепсиад
Нет, нет, не надо! Пусть они останутся!
Поговорю я с ними о делах моих.
Ученик
Никак нельзя! Им строго запрещается
Дышать так долго чистым, свежим воздухом.
(Ученики уходят.)
Аристофан, «Облака»
Проникнуть внутрь админ не решился. Да и нет нужды. Аристофан всё описал за нас ещё две тысячи лет назад. С тех пор едва ли что-то кардинально поменялось:
***
Стрепсиад
…Открой, открой скорее мне в мыслильню дверь,
Сократа видеть я хочу великого!
К нему иду в науку, дверь открой скорей!
(Дверь открывается, видны ученики.)
Геракл великий, это что за чудища?
Ученик
Чему дивишься, за кого ты принял их?
Стрепсиад
Да за спартанцев пленных, взятых в Пилосе.
Но в землю почему они уставились?
Ученик
Разыскивают то, что под землей.
Стрепсиад
Ага.
Чеснок! Не надо, не трудитесь, милые,
Я знаю место, там растет отличнейший.
А те, что в кучу скучились, чем заняты?
Ученик
Они глубины Тартара исследуют.
Стрепсиад
Зачем же в небо этот поднял задницу?
Ученик
Считает звезды собственными средствами!
(Ученикам, подбегающим к двери.)
Идите в дом, чтоб здесь он не застигнул вас.
Стрепсиад
Нет, нет, не надо! Пусть они останутся!
Поговорю я с ними о делах моих.
Ученик
Никак нельзя! Им строго запрещается
Дышать так долго чистым, свежим воздухом.
(Ученики уходят.)
Аристофан, «Облака»
30.04.202509:29
Во-первых, это красиво:
27.04.202510:11
Из воспоминаний близких об одном русском (?) философе:
«Рос он все между женщинами; его наряжали, завивали, духами душили. Все детство он провел в деревне, но его воспитывали так по-женски, что он долго не знал, что такое значит ездить верхом. <…> Воображение у N. было очень большое. В доме у него были свои таинственные комнаты, населенные только ему одному известными людьми, созданными его, хотя и детским, но уже богатым воображением. Кукол у него было много, и каждой из них он давал имена совершенно фантастические».
«Рос он все между женщинами; его наряжали, завивали, духами душили. Все детство он провел в деревне, но его воспитывали так по-женски, что он долго не знал, что такое значит ездить верхом. <…> Воображение у N. было очень большое. В доме у него были свои таинственные комнаты, населенные только ему одному известными людьми, созданными его, хотя и детским, но уже богатым воображением. Кукол у него было много, и каждой из них он давал имена совершенно фантастические».
25.04.202508:39
Пока мы тут ковыряем скормленные нам Западом псевдофилософские «проблемы», обслуживая господина, сами иностране роскошествуют, причащаясь вечному, свободные от грязной работы!
Думайте.
Думайте.
23.04.202507:43
Умные, вы где?
05.05.202513:23
Главное здание МГУ как реализация евгенической программы Платона
Есть у админа одна шальная гипотеза:
в общежитие Главного здания МГУ не пускают никого, кроме студентов МГУ (ну, ещё родственников проживающих здесь студентов МГУ) из соображений евгеники.
Иных достойных храма науки объяснений, почему драконовские ковидные правила прохода всё ещё в силе — просто нет.
1) Вспомним, как важен для Платона топос собаки: стражи, из которых затем и рекрутируются учёные (философы), должны быть яростны к чужим и кротки к своим.
2) Кроме того, стражам возбраняется иметь частную собственность (то есть они буквально живут в обще-житии).
3) Рождаются же эти существа (и должны порождать) главным образом от себе подобных, чтобы не допустить преступного смешения генов и порчи породы.
Одним словом, ГЗ МГУ — идеальное государство в государстве, торжество платонизма.
Установив жёсткие системы генетической и интеллектуальной фильтрации, здесь выводят академических сверхчеловеков!
Есть у админа одна шальная гипотеза:
в общежитие Главного здания МГУ не пускают никого, кроме студентов МГУ (ну, ещё родственников проживающих здесь студентов МГУ) из соображений евгеники.
Иных достойных храма науки объяснений, почему драконовские ковидные правила прохода всё ещё в силе — просто нет.
1) Вспомним, как важен для Платона топос собаки: стражи, из которых затем и рекрутируются учёные (философы), должны быть яростны к чужим и кротки к своим.
2) Кроме того, стражам возбраняется иметь частную собственность (то есть они буквально живут в обще-житии).
3) Рождаются же эти существа (и должны порождать) главным образом от себе подобных, чтобы не допустить преступного смешения генов и порчи породы.
Одним словом, ГЗ МГУ — идеальное государство в государстве, торжество платонизма.
Установив жёсткие системы генетической и интеллектуальной фильтрации, здесь выводят академических сверхчеловеков!
30.04.202519:21
Розановские медитации — сегодня о том, что в России есть, а что только кажется, что есть:
«15.IV.1915
В России только кажется, что 8 университетов и 500 гимназий и 15 000 каких-то школ...
Это — мундиры, формы без содержания. Сути нет. Суть просто в мужике, который пашет себе хлеба, в попе, который служит себе обедню, и в солдате, который «провожает глазами начальство» (ну и защищает отечество; солдат — молодец).
Прочее — мишура и только кажется, что есть»
В. Розанов, Мимолётное.
«15.IV.1915
В России только кажется, что 8 университетов и 500 гимназий и 15 000 каких-то школ...
Это — мундиры, формы без содержания. Сути нет. Суть просто в мужике, который пашет себе хлеба, в попе, который служит себе обедню, и в солдате, который «провожает глазами начальство» (ну и защищает отечество; солдат — молодец).
Прочее — мишура и только кажется, что есть»
В. Розанов, Мимолётное.
29.04.202512:02
Пути к философии воистину неисповедимы.
Никогда не знаешь, где окаянная подстерегает на этот раз.
Никогда не знаешь, где окаянная подстерегает на этот раз.
25.04.202514:27
О ситуации в отечественном академическом пространстве коротко к этому часу:
24.04.202508:48
Познание как долготерпение
Герменевт — тот, кто ходит кругами. Познание в сути своей молитвенная практика, усилие вечного возвращения к одному через отбрасывание многого: познание как аскеза такого отбрасывания и отрешение многого.
В этом онтологическая позитивность круга. Замыкаясь на круг, мы сами становимся процессом кружения, всё более чистым центростремительным ускорением, разотождествляя себя со всем конечным и периферийным.
На этом пути мы будем вечно возвращаться к старухе и к тому, что с ней, в конце концов, делать:
«Блаженны спящие, блаженны мертвые. Блажен знаток перед картиной Рембрандта, свято убежденный, что игра теней и света на лице старухи — мировое торжество, перед которым сама старуха ничтожество, пылинка, ноль. Блаженны эстеты. Блаженны балетоманы. Блаженны слушатели Стравинского и сам Стравинский. Блаженны тени уходящего мира, досыпающие его последние, сладкие, лживые, так долго баюкавшие человечество сны. Уходя, уже уйдя из жизни, они уносят с собой огромное воображаемое богатство. С чем останемся мы?
С уверенностью, что старуха бесконечно важней Рембрандта. С недоумением, что нам с этой старухой делать. С мучительным желанием ее спасти и утешить. С ясным сознанием, что никого спасти и ничем утешить нельзя. С чувством, что только сквозь хаос противоречий можно пробиться к правде. Что на саму реальность нельзя опереться: фотография лжет и всяческий документ заведомо подложен. Что все среднее, классическое, умиротворенное немыслимо, невозможно. Что чувство меры, как угорь, ускользает из рук того, кто силится его поймать, и что эта неуловимость — последнее из его сохранившихся творческих свойств. Что когда, наконец, оно поймано — поймавший держит в руках пошлость. «В руках его мертвый младенец лежал». Что у всех кругом на руках эти мертвые младенцы. Что тому, кто хочет пробраться сквозь хаос противоречий к вечной правде, хотя бы к бледному отблеску ее, остается один-единственный путь: пройти над жизнью, как акробат по канату, по неприглядной, растрепанной, противоречивой стенограмме жизни».
Георгий Иванов, «Распад атома»
Герменевт — тот, кто ходит кругами. Познание в сути своей молитвенная практика, усилие вечного возвращения к одному через отбрасывание многого: познание как аскеза такого отбрасывания и отрешение многого.
В этом онтологическая позитивность круга. Замыкаясь на круг, мы сами становимся процессом кружения, всё более чистым центростремительным ускорением, разотождествляя себя со всем конечным и периферийным.
На этом пути мы будем вечно возвращаться к старухе и к тому, что с ней, в конце концов, делать:
«Блаженны спящие, блаженны мертвые. Блажен знаток перед картиной Рембрандта, свято убежденный, что игра теней и света на лице старухи — мировое торжество, перед которым сама старуха ничтожество, пылинка, ноль. Блаженны эстеты. Блаженны балетоманы. Блаженны слушатели Стравинского и сам Стравинский. Блаженны тени уходящего мира, досыпающие его последние, сладкие, лживые, так долго баюкавшие человечество сны. Уходя, уже уйдя из жизни, они уносят с собой огромное воображаемое богатство. С чем останемся мы?
С уверенностью, что старуха бесконечно важней Рембрандта. С недоумением, что нам с этой старухой делать. С мучительным желанием ее спасти и утешить. С ясным сознанием, что никого спасти и ничем утешить нельзя. С чувством, что только сквозь хаос противоречий можно пробиться к правде. Что на саму реальность нельзя опереться: фотография лжет и всяческий документ заведомо подложен. Что все среднее, классическое, умиротворенное немыслимо, невозможно. Что чувство меры, как угорь, ускользает из рук того, кто силится его поймать, и что эта неуловимость — последнее из его сохранившихся творческих свойств. Что когда, наконец, оно поймано — поймавший держит в руках пошлость. «В руках его мертвый младенец лежал». Что у всех кругом на руках эти мертвые младенцы. Что тому, кто хочет пробраться сквозь хаос противоречий к вечной правде, хотя бы к бледному отблеску ее, остается один-единственный путь: пройти над жизнью, как акробат по канату, по неприглядной, растрепанной, противоречивой стенограмме жизни».
Георгий Иванов, «Распад атома»
22.04.202516:23
«Достоевский не мог заснуть тою ночью. Он воображал, как приедет Ленин в Ханские Дворики и скажет ему, сжимая его руку: спасибо, товарищ! Вы с железной настойчивостью и в кратчайший срок создали гигантскую крепость для трудящихся масс. Об эту крепость империализм расколет свой варварский череп! И Достоевский тогда заплачет от всемирно-исторического восторга. Достоевский жалобно сморщился и на самом деле прослезился от счастливого предчувствия»
Фрагмент из «Чевенгура» Платонова, не вошедший в финальную редакцию.
Фрагмент из «Чевенгура» Платонова, не вошедший в финальную редакцию.
Ko'rsatilgan 1 - 24 dan 189
Ko'proq funksiyalarni ochish uchun tizimga kiring.