МИР РУССКОЙ МЫСЛИ

Нет при этом никакой враждебности к Европе: есть простое сознание того особенного фазиса, через который проходит ее жизнь. Это сознание есть результат того, что оставлено прежнее скользящее к ней отношение, это жалкое восхищение ее техническими выдумками, ее «усовершенствованиями» и всем внешним блеском, богатством и могуществом. Не этим живет человек, и не этим движутся, крепнут и сохраняются в истории народы. Не этим жила и Европа, когда она возрастала. <...> Что же: будет ли проявлением любви и уважения, если и мы, вслед за ослепнувшим безумцем, будем раздирать на части его сокровища, поджигать его ветхий дом и плясать скверный танец на развалинах прошлого счастья и величия? Так мог бы поступить раб, но не друг. И истинное уважение наше к Европе выразится именно в том, что  - унося ее неоцененные сокровища к себе, на них воспитываясь и развиваясь, чтобы стать со временем хоть сколько-нибудь достойным преемником ее в истории, - мы совершенно и окончательно отвернемся от того, что она сделала за последнее время и еще готовится сделать, и, сколько будет в наших силах, смягчим те удары, которые она порывается, по-видимому, наносить самой себе.

...Под влиянием толчка, сообщенного Петром, самое понятие об истинно русском до того исказилось, что даже в счастливые периоды национальной политики (как внешней, так и внутренней) русским считалось нередко такое, что вовсе этого имени не заслуживало. Говоря это, я разумею вовсе не одно правительство, а все общественное настроение, которое, электризуясь от времени до времени русскими патриотическими чувствами, все более и более, однако же, обезнародовалось под влиянием европейских соблазнов и принимало какой-то общеевропейский колорит то с преобладанием французских, то немецких, то английских колеров, смотря по обстоятельствам времени и по слоям и кружкам, на которые разбивается общество.

Болезнь эту, вот уже полтора столетия заразившую Россию, все расширяющуюся и укореняющуюся и только в последнее время показавшую некоторые признаки облегчения, приличнее всего, кажется мне, назвать европейничаньем; и коренной вопрос, от решения которого зависит вся будущность, вся судьба не только России, но и всего славянства, заключается в том, будет ли эта болезнь иметь такой доброкачественный характер, которым отличались и внесение государственности иноплеменниками русским славянам, и татарское данничество, и русская форма феодализма; окажется ли эта болезнь прививною, которая, подвергнув организм благодетельному перевороту, излечится, не оставив за собою вредных неизгладимых следов, подтачивающих самую основу народной жизненности.

Сегодня на конференции ставился вопрос общественного идеала - мне кажется, что он туманен. Мы не очень представляем себе, в чем общественный идеал, к которому мы стремимся, какое будущее мы хотим построить. Но, что совершенно точно, будущее не заключается только в каких-то рассуждениях политологического или социально-политического свойства. Будущее не заключается в каких-то частных проектах создания, например, ресторанов традиционной еды, продвижения национальной кухни, издания каких-нибудь новых глянцевых журналов на патриотическую тему - не в этом, по-моему, заключается мейнстрим, который приведет нас в будущее. А вот развитие науки российской - это важно.

Мы услышали сегодня в докладе, что до последнего десятилетия мы пользовались техникой астрономической 60-х годов. То есть это советский инструментарий, в отрасль не вкладывали деньги, не развивали ее. Вот сейчас построили обсерваторию Российской академии наук в Карачаево-Черкесии, нашли средства на более современное оборудование. Если будет развиваться наука, если будут развиваться технологии, если они будут развиваться в том числе и в военной сфере, потому что часто то, что делается в военной, потом конверсируется в гражданской, в легкой промышленности, то мы получим прочную основу для суверенитета.

Если мы вспомним наши великие самолеты «Ил» и «Ту» - гражданская авиация сознательно разрушалась, уничтожалась, истреблялась. Завод в Петербурге, где делалась военная оптика, приказал долго жить. Завод «Салют» в Москве долго простаивал без заказов. А если будет нормально вот в этой сфере то будет и будущее России.

Каким оно будет? Я думаю, чем более самостоятельным и сильным будет развитие промышленности, технологий и науки, тем более впечатляющим будет и будущее. Но не случайно мы в Оптиной пустыни проводим конференцию - Козельск, город русской славы, воинской славы, а рядом один из духовных центров России. И, кстати, у нас есть филиал МГУ в Сарове, который находится в центре ядерной мощи России, а рядом - Серафимо-Дивеевский монастырь и Саровская обитель.

Будущего не будет, если мы не будем помнить о своих корнях, о своей вере, о том, что органично для русского человека. Если мы будем себя считать какими-то там пост-людьми, био-людьми, нечеловеками или недочеловеками, если мы будем слепо повторять какие-то мантры трансгуманистов и постгуманистов, которые никакого отношения к русской культуре не имеют и представляют собой высосанные из пальца конструкты изощренных западных постмыслителей, то ничего не будет.

Научная, технологическая, военная и духовная сила, которая в каком-то смысле нами утеряна, восстанавливается, когда люди начинают работать в этом направлении: восстанавливать монастыри, восстанавливать храмы, восстанавливать уклад богослужения, иконописания. Вдруг оказывается, что где-то в подкорке, в глубинной памяти это присутствует и получается, как бы все это ни было загнано в глубину.

Поэтому мне кажется, что будущее нам не стоит сегодня говорить в процентном отношении, сколько там будет от советской России или от имперской России - время покажет. Но путь развития, он в целом есть.

Государство может, государство обязано, когда оно находится в опасности, принимать самые строгие, самые исключительные законы, чтобы оградить себя от распада. Это было, это есть, это будет всегда и неизменно. Этот принцип в природе человека, он в природе самого государства. Когда дом горит, господа, вы вламываетесь в чужие квартиры, ломаете двери, ломаете окна. Когда человек болен, его организм лечат, отравляя его ядом. Когда на вас нападает убийца, вы его убиваете. Этот порядок признается всеми государствами. Нет законодательства, которое не давало бы права правительству приостанавливать течение закона, когда государственный организм потрясен до корней, которое не давало бы ему полномочия приостанавливать все нормы права. <...> Бывают, господа, роковые моменты в жизни государства, когда государственная необходимость стоит выше права и когда надлежит выбирать между целостью теорий и целостью отечества.
<...>
В ожидании этого слова правительство примет меры для того, чтобы ограничить суровый закон только самыми исключительными случаями самих дерзновенных преступлений, с тем чтобы, тогда Дума толкнет Россию на спокойную работу, закон этот пал сам собой путем внесения его на утверждение законодательного собрания. Господа, в ваших руках успокоение России, которая, конечно, сумеет отличить кровь, о которой так много здесь померилось, кровь на руках палачей от крови на руках добросовестных врачей, применяющих самые чрезвычайные, может быть, меры с одним только упованием, с одной надеждой, с одной верой — исцелить трудно больного.