По вступлению писать @a_vienan

«Что тут за села! Даже на далеком, знакомом мне Беломорском Севере не сохранился так старинный русский быт. Тут самая маленькая лачужка украшена хитрейшей резьбой. У ворот под навесами сидят везде семьи ремесленников-ложечников, в кожаных фартуках, с инструментами в руках. Колют, строгают, чистят. Не очень даже глазеют на проезжего. Похоже, будто у них есть особое деловое семейное самолюбие: стоит немного попристальней глядеть на работу, сейчас же начинают строгать и чистить усерднее. Ложки так и летят в большие кучи перед избами. Горы ложек готовит Семеновский уезд. Пахнет стружками. Глядят далекие прошедшие века ремесленного быта. Здесь проповедует Дмитрий Иванович.

Зажиточный ложкарь Феофан Артемьевич, личный приятель Дмитрия Ивановича, но его религиозный противник, увидав нашу телегу, отложил работу. Встал с камня — головой достал до подоконника, украшенного резными хвостатыми чертиками.

— Заходите, — зовет, — побеседуем.

Половик уводит нас в избу. Благопристойнейшая тишина встречает нас на «чистой» половине старообрядца.

Дмитрий Иванович по пути рассказал мне: Феофан Артемьевич вроде староверского попа, придерживается Спасова согласия изо всей мочи, имеет свое кладбище.

Это, узнаю я, знакомый тип, один из вымирающих лесных стариков. Скоро они совершенно исчезнут с лица земли, большие дети, русские лесные рыцари. Вот тогда, если только суждено быть русской культуре, их воскресит какой-нибудь новый Вальтер Скотт. Замков, развалин, турниров не будет в романах, но зато лесные вертепы, могучие реки, полуразрушенные, заросшие мохом часовенки с кроткими, ручными, почти верующими медведями.

Я отношусь к Феофану Артемьевичу как к рыцарю. Он ко мне — как к знатному гостю. Показывает священные знаки на стенах, точно феодальный владелец гербы. Прежде всего птицы Сирин и Алконост за стеклом в черной рамке.»

Поле, усеянное костями,
Черепами с беззубой зевотой,
И над ними гремящий маховиками
Безымянный и безликий кто-то.

«Камень-целитель особенно помогает детям, а еще дает силу воинам и защиту от врагов. Стоит ли говорить, что все деревья вокруг камня по марийско-мерянскому обычаю густо обвязаны ленточками и лоскутами! Их положено смочить, омыть на камне прозрачной водой из близлежащего родника и привязать на ближайшую ветку – истлеет лоскут, уйдут и болезни.

Под горой мирно течет речка Кимерша – еще одно, родное для нас, название. А сам лес на Киндяковой горе могучий, заповедный – деревья в полтора, а то и два обхвата. От вырубки их до сих пор хранит народный запрет – в местах святилищ рубить лес нельзя.»

«Мы все упускаем из виду неприятную правду о шествии Иисуса: во время империи это был намеренный акт богословского и политического противостояния. Это было не просто представление, это был — протест.

В то первое Вербное воскресенье в Иерусалим въехала ещё одна процессия. С запада прибыл Понтий Пилат, римский наместник, верхом на боевом коне в окружении вооружённых солдат, облачённых в пышные наряды деспотии. Каждый год во время Песаха, еврейского праздника, посвящённого освобождению от египетского гнёта и рабства, Пилат въезжал в Иерусалим, чтобы подавить любые волнения, вызванные этими воспоминаниями.

Его прибытие не было церемониальным; оно было демонстрацией силы Цезаря. Это была демонстрация не только мощи Рима, но и его теологии, ведь Цезарь был не просто императором; он был обожествлён и на монетах и надписях назывался «Сыном Бога». Его правление было абсолютным, и мир, который оно обещало, достигался принуждением, господством и насилием.

С противоположной стороны, как в прямом, так и в переносном смысле, приближалась процессия Иисуса.

Иисус въехал в город не на боевом коне, а на осле, не с отрядом воинов, а с крестьянами, рыбаками, женщинами и детьми. Они размахивали пальмовыми ветвями — символами еврейского сопротивления оккупации со времён восстания Маккавеев — и кричали «Осанна!», что означает «Спасите нас». Спасите нас от насилия империи, замаскированной под порядок. Спасите нас от тех, кто молчаливо поддерживает жадность и порок благочестивыми словами и молитвами.

Шествие Иисуса следует рассматривать как пародию на имперскую власть: намеренное высмеивание римского зрелища и пророческое воплощение Царства, построенного не на насилии, а на справедливости.

На следующий день Иисус вошёл в Храм, средоточие религиозной и экономической жизни Иерусалима, и перевернул всё с ног на голову на рыночной площади, которую он назвал «логовом разбойников». Храм был не просто молитвенным домом. Это был финансовый механизм, которым управляли продажные лидеры в соответствии с ограничениями и требованиями оккупационной империи.

Иисус закрыл его. Из-за этого его и убили».

Вообще Киндяков камень – это уникальный языческий объект. По легенде он приплыл вверх по течению реки Кимерши.

Соответственно, "малые" культуры не менее ценны, чем "большие", не только потому, что каждая культура по-своему уникальна, но и потому, что все "великие" культуры когда-то начинались с чего-то небольшого, локального.

И никто не знает, что принесёт будущее. Важно помнить об этом.

«Подумалось, что неомеря тоже маргинальное течение, как и позднесоветский парамодернизм, не вписывается в мейнстрим русской (российской) культурной парадигмы, но и не пытается ее взломать».

«Читаю тут одну повесть про подростков, нашла в интернете. Довольно свежая. Анна Зенькова «Григорий без отчества Бабочкин»:

«Во-первых, бросаю я только то, что мне неинтересно. А во-вторых, единственное, что мне в этой жизни интересно, – это хоккей. Ну и языки немного.»

Угадай кого мне это напомнило)»