ОН НЕ БОЯЛСЯ...
Я очень долго ждала, когда у нас в Португалии появится книга Алексея Навального «Патриот». И вот она пришла в магазин, я схватила её и кинулась домой.
Открываю — и просто не в силах читать. Я как будто слышу голос Алексея и не могу, не могу, не могу. Книга лежит у меня, но я заметила, что даже пытаюсь закрывать её другими — потому что с обложки на меня смотрит Навальный — такой живой, энергичный, ироничный...
Каждый раз, когда я проезжаю мимо совершенно безобидного перекрёстка рядом со своим домом, то вспоминаю, как я шла к машине и весело махала рукой своей дочери, а та почему-то не отвечала. Я села в машину, а она с недоумением сказала мне: «Тут странное такое пишут, говорят, что Навальный умер». Первая реакция — этого не может быть.
Оказывается, может. Но всё равно поверить в это не получается.
Весь последний год в душе зияет огромная страшная дыра, и ощущение отчаяния захлёстывает.
Но я не хочу, не хочу, не хочу поддаваться тем совершенно естественным чувствам отчаяния и тоски, которые возникают при мысли о том, что Алексея Навального с нами больше нет. Потому что при всей огромной значимости его фигуры мы не можем поставить всю нашу жизнь в зависимость от одного человека. Мы должны справляться сами.
Но при этом помнить о том, что он нам оставил.
Для меня Навальный связан прежде всего с двумя вещами.
Во-первых, он всё время пытался нас объединить. Про него столько раз говорили, какой он жёсткий, резкий, бескомпромиссный. Да, он мог быть очень жёстким и безжалостным. Но при этом он всё время пытался объединить совершенно разнородные силы.
Как все накидывались на него за то, что он ходил на русские марши! А он отвечал, что хочет привлечь здоровую часть националистов. Как быстро развалился Координационный совет оппозиции — а ведь это тоже была попытка соединить всех нас вместе. И мне кажется, что сегодня, когда мы погрязли в бесконечных разборках, в выяснениях, кто хуже — те, кто остались, или те, кто уехали (а почему, собственно говоря, кто-то хуже, а кто-то лучше?), в постоянных претензиях друг к другу из-за того, кто когда где использовал неправильное слово, кто кому пожал руку, — вот именно сегодня нам бы надо почаще вспоминать о том, с кем мы на самом деле боремся, и почаще протягивать друг другу руки.
И ещё одна важнейшая вещь, которую, как мне кажется, Навальный сказал нам всем, — это были его последние слова на свободе: «Я не боюсь, и вы не бойтесь».
Я вспоминаю, как следила за его возвращением и, как, наверное, и многие другие, мысленно просила его: «Не надо, не возвращайся!» И за прошедший год столько раз в голове стучала мысль: «Зачем, зачем он вернулся?»
Мне кажется, что, как это ни дико звучит, это был спокойный расчёт. Он же прекрасно понимал, что не будет никакого народного движения, которое не даст его арестовать. Он знал, на что шёл. Но не хотел становиться ещё одним оппозиционером, выдавленным в эмиграцию. Хотел вернуться в Россию. И вот здесь самое главное — он просто хотел поступать так, как считал нужным, не обращая внимания на страх.
Сегодня очень тяжело не бояться. Я вижу, как люди в России боятся ответить на моё поздравление с днём рождения. Я знаю, как там теперь выбирают слова, которые можно произносить, как оглядываются через плечо. Я тоже оглядываюсь через плечо, когда подхожу к своему подъезду в совершенно безопасном курортном португальском городке. Я вспоминаю, как выходила из своего номера в отеле в одной из европейских стран и похолодела, увидев человека, идущего ко мне по коридору. Я шла на деревянных ногах к лифту, ожидая удара, укола, нападения. А он меня обогнал, подошёл к лифту, улыбнулся и вежливо пропустил вперёд.
Я тоже иногда начинаю мысленно подбирать слова. Потом я вспоминаю Навального и говорю всё, что считаю нужным, и делаю то, что считаю правильным.
Для меня такое поведение — доказательство того, что я помню Навального и, надеюсь, буду помнить всегда.
