А что же с мусульманами, которые якобы создавали Советскому Союзу проблемы? Ряд западных наблюдателей, как мы помним, усматривал в Центральной Азии ахиллесову пяту Советского Союза, где едва ассимилированное население будто бы бурлило под советским гнетом. На Западе общепринятым было мнение, состоящее в том, что ислам – противоядие от коммунизма.
Как только началась прокси-война в Афганистане, Пакистан, Соединенные Штаты и их союзники сделали ставку на исламскую воинственность в борьбе с советской оккупацией, и ЦРУ надеялось нанести удар по Советскому Союзу посредством радикализации его мусульманского населения. Однако ничего из этого так и не произошло. Афганская война не привела к росту недовольства в Центральной Азии на почве религии.
Интерес к исламу действительно резко возрос, поскольку гласность позволила провести общую переоценку советского эксперимента. Мечети, работавшие тайно, теперь открыли, а те, что были заброшены, – отремонтировали и тоже открыли, а кроме того, построили много новых. Исламское образование возродилось, а соблюдение исламских ритуалов стало более распространенным явлением. Однако вся эта деятельность вовсе не обязательно была антисоветской. Для большинства людей возвращение к исламу было частью восстановления национальных ценностей. Оно не несло угрозы Советскому государству.
Идея о том, что политика должна быть основана на исламе, не так уж стара. Она возникла в XX веке, когда консервативные мыслители в Индии и Египте, разочаровавшись в светском национализме, выдвинули идею исламской политики. Это движение обычно называлось политическим исламом или исламизмом, и оно было попыткой превратить ислам в политическую идеологию, ключевой элемент современности.
Центральная Азия была в значительной степени отрезана от остального мусульманского мира начиная с 1920-х годов, и эти события, как правило, проходили мимо нее. Однако благодаря зарубежным контактам САДУМа в регион проникало кое-что из новой исламской литературы. Деятельность самого САДУМа была пуританской в смысле опоры исключительно на священные тексты, однако решительно аполитичной.
Политический ислам изначально возник в среде худжры (подпольного исламского обучения). Худжра была в значительной степени озабочена именно сохранением исламских знаний во враждебной среде. Ее главная фигура Мухаммаджан Хиндустани решительно выступал против любых разговоров о джихаде во враждебных условиях.
Примерно в 1977 году некоторые из его учеников выразили несогласие с этой точкой зрения. Первоначально споры велись на тему соблюдения ритуалов. Оппоненты утверждали, что ритуалы, которые выполняются в Центральной Азии, испорчены и нуждаются в очищении. Споры о ритуалах вскоре превратились в дебаты о месте ислама в политике.
Диссиденты, которые называли себя сторонниками «обновления веры» (муджаддидами), обвинили Хиндустани в том, что тот игнорирует политику, и выступали за более активную роль ислама в политике.
В 1986 году власти арестовали некоего Абдуллу Саидова, незарегистрированного муллу, который открыто призывал к созданию исламского государства в Таджикистане и призывал своих последователей обратиться с этими требованиями к предстоящему XXVII съезду Коммунистической партии. Его арест спровоцировал акцию протеста у здания милиции в районном центре Курган-Тюбе. Взгляды Саидова явно поддерживались в обществе (хотя неясно, что именно он вкладывал в понятие исламского государства, особенно учитывая то, что создать его предполагалось путем обращения к коммунистической партии).
Однако, помимо этого эпизода, в Центральной Азии в эпоху перестройки политическая мобилизация вокруг ислама была скорее редкостью, и до конца 1991 года не выдвигалось никаких требований о создании исламского государства. Советские власти, ошеломленные революцией в Иране и недовольные исламистской оппозицией оккупации Афганистана, по-прежнему не слишком беспокоились о возможности появления исламистской оппозиции в Центральной Азии. И по большому счету беспокоиться им было действительно не о чем.
Советская система федерализма с территориальной автономией и относительно децентрализованной партийной организацией казалась уйгурам и казахам в Синьцзяне весьма привлекательной.Так было в 1950-х годах, во времена расцвета союза СССР и Китая.
Потенциальные паломники перед отъездом проходили тщательную проверку КГБ, а по прибытии подвергались расспросам. Саудовская Аравия была жестко антикоммунистической страной. Советским делегациям разрешалось ездить в хадж просто ради того, чтобы хоть какой-то контакт между странами поддерживался, однако делегации были настолько немногочисленны по составу, что уже одно это обстоятельство заведомо исключало саму возможность общественной дипломатии.
Дипломатических успехов Советский Союз достиг не на всех фронтах. Несколько ближайших соседей СССР – Турция, Иран и Пакистан – по-прежнему относились к нему настороженно и в 1950-х годах перешли в лагерь США. Их правительства подавляли социалистические движения с разной степенью жестокости.
Гораздо лучше складывались у Советского государства отношения со странами, которые стремились дистанцироваться от Соединенных Штатов. Индия стала близким другом СССР. В других странах Ближнего Востока модернизационные режимы, пришедшие к власти в результате свержения консервативных монархий (как это случилось в Египте, Сирии, Ираке и Ливии), стали лучшими друзьями страны Советов, чьей политикой социальных преобразований и опытом развития они восхищались.
Во всем исламском мире дебаты о Советском Союзе были сосредоточены на его отношении к мусульманам внутри страны. Для антикоммунистов ограничения на исповедание ислама и религиозное образование служили четким свидетельством того, что Советский Союз подавлял религию и что его заявления о национальной автономии лишь уловка для отвода глаз. Представители левого фланга больше обращали внимания на экономическое развитие региона и социальные преобразования, одновременно отмечая религиозную свободу в советской жизни.
Коммунисты быстро поняли, что от них требуется. В 1954 году, вернувшись из поездки в Индию, Пакистан и Афганистан, Рашидов написал докладную записку Мухитдинову, тогдашнему первому секретарю Коммунистической партии Узбекистана, в которой утверждал, что Узбекистану необходимо принять активные меры для противодействия «пропаганде в этих странах… со стороны американских и английских империалистов», согласно которой мусульмане в Советском Союзе подвергаются притеснениям.
Рашидов предложил опровергнуть эту точку зрения, издав путеводитель по исламским местам в республике. Однако, как он отметил, «многие мечети, святыни и религиозные памятники в Узбекистане находятся в запущенном состоянии и используются не по назначению». Таковы были последствия антирелигиозных кампаний 1927–1941 годов.
В знаменитом медресе Баракхана располагалась база горючих материалов, а здание на территории мечети Тилля-шейха, где размещалось САДУМ, было передано школе, которая использовала его в качестве спортзала. В результате вмешательства Рашидова некоторые из этих зданий отремонтировали и передали САДУМу с тем, чтобы их можно было показывать высокопоставленным иностранцам.
САДУМ тоже сыграет важную роль в этом соревновании двух систем. Его лидеры принимали многочисленные иностранные делегации, особенно из мусульманских стран, а комплекс его зданий был неотъемлемой частью каждого туристического маршрута. Ему удалось избавиться от школьного спортзала в помещении главного управления, однако до самого конца все эти здания выглядели весьма скромно. (Я был одним из туристов, посетивших эти здания в 1985 году. Мне они показались несколько пообветшавшими и запустелыми; впечатления, что здесь размещалось какое-то значительное учреждение, они не производили.)
Улемы САДУМа тоже ездили за границу. Они постоянно принимали участие в международных конференциях по вопросам разоружения и мирного сосуществования, а также посещали другие мусульманские страны в рамках советской культурной дипломатии. Советская власть надеялась убедить иностранных мусульман в том, что ислам в Центральной Азии процветает – впрочем, едва ли САДУМу удавалось переубедить тех, кто был с этим не согласен.
Кроме того, под руководством САДУМа проходил ежегодный хадж в Мекку, участие в котором снова разрешили с 1947 года. Правда, советская делегация насчитывала всего 25–50 человек. (К 1980-м годам количество паломников, отправляющихся в хадж в Саудовскую Аравию, достигло 900 000 в год, при этом количество паломников из мусульманских стран с населением, эквивалентным населению Центральной Азии, исчислялось десятками тысяч.)
Родовое деление киргиз в данное время представляется в следующем виде: вся совокупность родовых групп, весь киргизский народ делится на два крыла: «он» (правое) и «сол» (левое) и большую инородную группу—племя «ичкилик».
Чрезвычайно интересна должна быть история расщепления киргиз на 2 крыла, но, к сожалению, до сего времени она остается достаточно туманной. Кажется, только один Голубев высказал мнение, что деление это имеет отношение к движению народа, как завоевательной армии. Некоторые из современных киргиз высказывают предположение, что «он» и «сол» служат обозначением распределения родовых групп по отношению к странам света (он — правая часть, сол — левая). Однако большинство киргиз приводят легендарные сведения, сводящиеся ко времени владычества могущественного хана (кокандского), его приближенные знатные киргизы сидели обыкновенно по правую руку хана, отчего впоследствии их потомки получили общее название «правых» и «левых».
Отделение кылджыр занимает весь Каракольский округ, Быстрореченскую и Токмакскую волости Пишпекского округа и Кенколь-карагырскую вол. Джаляль- абадского округа. В настоящее время имя кылджыр (собственное) почти никогда не употребляется, а заменяется от каких-то неизвестных причин. Это отделение делится на 2 главнейших рода: орозбакты и даулес. Орозбакты точно также приобрел иное название, «бугу», т. е. «марал», которое и утвердилось за ним навсегда. Загряжский приводит легендарные сведения этого названия, которое сводится к тому, что один из сары-багышей, охотясь за маралами, убил рогатое животное, оказавшееся затем человеком с рогами марала; искупив вину женитьбой на дочери убитого, тоже имевшей рога, он этим самым положил начало роду бугу. По другой версии, приводимой Аристовым, у Кылжыра «был сын с рожками на голове, почему отец и назвал его Бугу». Этот род проживает в Каракольском округе и делится на много более мелких частей. Род даулес живет, главным образом, в Пишпекском, в зап. части Каракольского и в небольшом количестве в Джаляль-абадском округе и, в свою очередь, разбивается на много подродов.
Саяки живут в Тонской, Чоринской (от саяковского подрода чоро), Чоктальской вол. Каракольского округа, Беловодской вол. Пишпекского округа и Джаляль-абадской, Базар-курганской, Майлисайской, Арымской, Мустурской, Кенкол-карагырской и Сусамырской вол. Джаляль-абадского округа, а также в солидном количестве в пределах Китая (см. ниже). Можно вполне согласиться с Аристовым, что «главные кара-киргизские роды всегда относились к саякам с некоторым пренебрежением» и даже более — между саяками и остальными родами искони ведется вражда, порой скрытая, а иногда выливающаяся в открытые выступления. Впрочем, такой момент отметил и Аристов, описывая порабощение в 1863 г. саяков киргизами родов солто (солту) и сары-багыш, продолжавшееся до 1868 г., когда саяки были освобождены путем вмешательства русской администрации. Аристов допускает возможность считать саяков остатками древних кочевников зап. Тянь- Шаня сейцев, сохранившихся благодаря труднодоступности рельефа занимаемой ими территории нижн. Нарына и Джаман-давана.
«В 1915 году отец Касыма дал взятку заведующему русско-туземной школой в селе Сазановка (ныне Ананьево), благодаря чему Тыныстанова приняли в школу-интернат. Эта школа сыграла важнейшую роль в его образовании и дальнейшем восприятии мира", — рассказала Болпонова.
Она отметила, что в 1919 году Тыныстанов прошел пешком через перевал Каркыра-Кеген в Алматы, а затем продолжил путь в Ташкент.
В Караколе он организовал первую театральную труппу и стал основателем национального театра. Также он был первым кыргызом, получившим звание профессора.»
Утверждение о том, что Советский Союз не только решил национальный вопрос, но и привел бывшие колонии к равенству, стало центральным в самопрезентации страны в третьем мире в начале холодной войны.
В последующие десятилетия советские писатели утверждали, что опыт Центральной Азии показал, как социализма можно достичь «в обход капитализма». Таким образом Ленин скорректировал теорию исторических этапов Маркса, и эта поправка имела большое значение для новых независимых стран третьего мира, которые столкнулись с проблемами модернизации и развития.
Путь к светлому бесклассовому будущему социализма, не требующий длительного пребывания на этапе капитализма, действительно стал бы для них по-настоящему великим даром. Для многих новых независимых стран советская модель плановой экономики с ее элементами импортозамещения и самообеспечения была весьма привлекательной. Центральная Азия теперь была не форпостом революции, а примером для подражания другим.
У холодной войны был и культурный фронт, где две сверхдержавы вели битву за сердца и умы людей в странах третьего мира. Американцы не только отправляли джазовые труппы в мировые турне, но прибегали и к более грубой тактике: например, платили кругленькие суммы писателям из стран третьего мира за публикацию проамериканской или антисоветской художественной литературы. Американцы оказывали большую моральную и финансовую поддержку эмигрантам из Советского Союза и антикоммунистическим организациям по всему миру.
У коммунистов не всегда находились пригоршни долларов, которыми можно было бы разбрасываться, однако им удавалось извлекать прибыль за счет сильных чувств. Для многих антиколониальных интеллектуалов Соединенные Штаты выступали защитниками глобального статус-кво, который почти не изменился с предоставлением формальной независимости бывшим колониям. Многие люди, которые не были коммунистами, по-прежнему видели в Советском Союзе еще один полюс поддержки своих устремлений, и их привлекали эгалитарные идеалы, которые исповедовали Советы.
Новая хрущевская дипломатия обратила эти связи себе на пользу при значительной поддержке центральноазиатских деятелей. В октябре 1958 года в Ташкенте состоялась Конференция писателей стран Азии и Африки. В числе присутствовавших были Назым Хикмет – турецкий поэт, живший в изгнании в Москве, Фаиз Ахмад Фаиз – пакистанский поэт, вызывавший у родного государства множество подозрений, Усман Сембен – сенегальский писатель и режиссер, Уильям Дюбуа – афроамериканский ученый и активист, индонезийский писатель Прамудья Тоер, китайский писатель Мао Дунь и Мулк Радж Ананд, писатель из Индии.
Вел конференцию Рашидов, тоже писатель. Конференция учредила Ассоциацию писателей Азии и Африки, один из символов солидарности стран третьего мира и попытки наладить глобальные связи без посредничества Европы или Соединенных Штатов. Организация просуществовала до конца холодной войны и регулярно проводила конференции, в том числе в Алма-Ате в 1973 году.
В большей степени, чем какое-либо другое место, Ташкент стал центром взаимодействия СССР с третьим миром. Издательство «Радуга» публиковало произведения центральноазиатских авторов на персидском, арабском, урду, хинди и других иностранных языках.
В 1968 году в городе начали раз в два года проводить кинофестиваль, где показывали фильмы из стран Азии и Африки (а с 1976 года – и Латинской Америки), а тысячи студентов из Африки, стран Ближнего Востока и Южной Азии учились здесь в университетах и институтах. В Советском Союзе никогда не снимались ограничения на поездки за границу, и этот факт делал присутствие иностранных студентов в Ташкенте еще более примечательным.
Улемы по-прежнему подвергались маргинализации в обществе и на тех и на других основаниях. Стоит учесть, что САДУМ было советским учреждением далеко не первого ряда. Его фетвы не имели юридической силы, у его должностных лиц не было никакого общественного статуса, и в официальных мероприятиях они участия не принимали. По бóльшей части религиозная деятельность осуществлялась вне контроля САДУМа.
Этот неофициальный ислам был по определению незаконным, но в более поздний советский период к нему относились более или менее терпимо. Подобно теневой экономике, которая процветала в тот же период, неофициальный ислам не подрывал советского строя, и между ним и исламом САДУМа не было четких границ. Улемы САДУМа стремились лишь задавать направление, но не претендовали на контроль над всей деятельностью верующих.
