Господа философы удивительные люди. В чем они меньше всего понимают, о том они больше всего говорят. Они пытаются объяснить тайну мира, «точно они шпионили за Богом» (Король Лир), и определяют абсолютное, как нечто вполне им известное. У них столько же различных мнений, сколько и голов, и они, как прекрасно замечает Бэкон: «благодаря своим спекуляциям походят на ночных сов, видящих ясно лишь во мраке своих бредней, но делающихся слепыми при свете знания и хуже всего воспринимающих именно самое ясное». Они обладают, как замечает Шпиллер, необыкновенной способностью вносить бесконечную путаницу в самые простые вещи; они разжижают и размазывают самые простые понятия или мнения такой массой высокопарных, мнимо-научных, но ничего не говорящих и непонятных слов и выражений, что совершенно ошеломляют разумного человека. Если же исследовать этот вопрос основательно, то легко убедиться, что вся эта болтовня не что иное, как, по выражению Гельвеция, «потоп слов, вылитый на пустыню идей», и что «пустая галиматья о бытии и небытии», «о природе бытия» и о подобных философских технических выражениях служит только для того, чтобы скрыть от лишнего критического взгляда читателя или слушателя печальную скудость действительных идей или мыслей. К произведениям этих философов прекрасно подходит примененная к ним еще Шопенгауэром арабская поговорка: «Я слышу шум мельницы, но не вижу муки», или же то, что 18 веков тому назад про них сказал Лукреций Кар:
«Ибо глупцы главным образом то только любят и ценят,
Что за напыщенно звучною речью умеет скрываться».
В настоящее время, как уже было замечено, они обратились для спасения от материалистического или монистического гнета, вызванного огромными успехами реалистических наук, к старому философу Канту и его известной теории познания, отбросив этим самым все сделанное in philosophicis за последнее столетие. Насколько им может быть полезно это возвращение к мыслителю, не знакомому со всеми великими приобретениями современной науки, главным же образом с применением плодотворной идеи теории эволюции к возникновению человеческого духа - покажет будущее. Во всяком случае они этим самым выдали себе testemonium paupertatis, или свидетельство о бедности, самое действительное, какое только можно себе вообразить. Несмотря на это, они не стесняются обвинять тех, кому не импонирует их тарабарщина и кто видит сквозь редкое покрывало их убогую наготу, «в неумении философски мыслить» - argumentatio ad hominem, которую однако эмпирики могли бы применить с гораздо большим правом к ним самим. Ибо, не заботясь о прогрессе эмпирических или естественных наук, они при первой угрозе последних произвести разрушительное вторжение в область их метафизических спекуляций или абстрактного фиглярства, продолжают молоть свою старую философскую чепуху, точно этих наук совершенно не существует.
(с) Людвиг Бюхнер - "Сила и материя" (1855)
