Армин Молер и Фёдор Достоевский: примечательное сближение
На страницах позднего полемического эссе «Против либералов» Армин Молер обозначает несколько, на его взгляд, слабых мест либерального мировоззрения: приверженность этике убеждения, а не этике ответственности (по Веберу); ограниченность применения либеральных идей на практике, их «тепличность» и утопичность; наконец, вера либералов в некоего абстрактного автономного индивида, которая закономерно приводит и к упрощению взгляда на человека, в отрыве от его актуальных связей, взаимодействий (эта критика восходит к немецкому социологу и философу Арнольду Гелену, высоко оценивавшему роль институтов в человеческом сообществе).
На последнем пункте следует остановиться подробнее и предоставить слово самому Молеру:
«Разве для либерала индивид не является высшей ценностью, вокруг которой и строится всё его мышление? Разве есть что-то более конкретное, чем индивид? Что ж, критик либерализма, который не просто констатирует симптомы болезни, а зрит в её корень, заявляет: индивида не существует. Это изобретение, выдумка. Представление об автономном "индивиде", столь дорогое сердцу либерала, — худшая из всех абстракций. Осознать это очень просто: каждый человек является частью жизненного контекста, через который он мыслит себя и на который реагирует. Он укоренён в своей семье или в своих связях с другими людьми и имеет связь с окружающим ландшафтом (даже если это ландшафт мегаполиса). Он ведёт себя в соответствии с исторической ситуацией, в которой оказался, и той задачей, которую он перед собой поставил».
И здесь, поразительным образом, мысль швейцарско-немецкого публициста второй половины XX века перекликается с рассуждениями Фёдора Михайловича Достоевского 1860-х годов, его критикой «общечеловека», т. е. «безличности» как абстракции, отвлечённой схемы, как человека, «необыкновенно похожего на стертый пятиалтынный»:
«Видно, что серебро, а ни клейма, ни года, ни какой нации, французская ли, голландская ли, русская ли монета — неизвестно. Иной из таких станет вдруг фертом середи дороги, и ну искоренять предрассудки. Все эти господа чрезвычайно и как-то особенно любят искоренять предрассудки, например суесвятство, дурное обращение с женщинами, поклонение идолам и проч., и проч. Многие из них уже написали об этом целые трактаты, другие изучали эти вопросы в университетах, иногда заграничных, у учёных профессоров, по прекрасным книжкам. И вдруг этот "деятель" сталкивается наконец с действительностью, замечает какой-нибудь предрассудок. Он до того воспламеняется, что тотчас же обрушивается на него всем своим хохотом и свистом, преследует его насмешками и, в благородном негодовании своём, харкает и плюет на этот предрассудок, тут же при всём честном народе, забывая и даже не думая о том, что ведь этот предрассудок покамест всё-таки дорог для народа. <…> Ведь этот господин не только неспособен смотреть на предмет исторически, в связи с почвой и с жизнью, но и человеколюбиво-то смотреть неспособен, потому что и человеколюбив-то он теоретически, по-книжному. А уж о том, чтоб быть почтительнее к народу, с ним и говорить нечего. Ему дела нет, что этот предмет только для него одного ничего не значит, а для других он свидетель и знамение прошлой жизни, что он и теперь, может быть, вся жизнь и знамя этой жизни».
«Книжность и грамотность. Статья вторая», 1861 год
«Любить общечеловека — значит наверно уж презирать, а подчас и ненавидеть стоящего подле себя настоящего человека».
Дневник писателя, 1873 год
Не без пророка в своём отечестве.
