Как отмечают исследователи, японское кино тех времен в большей степени, чем в любой другой «новой волне» второй половины XX века, было глубоко укоренено в политическом климате.

Искренне обеспокоенные судьбой молодежного движения режиссеры решили, что кино должно не только предоставлять им площадку для реализации собственных творческих амбиций, но и взять на себя роль трибуны для политических высказываний.

Началась эпоха, отринувшая тихий сентиментализм привычных японских драм — теперь над умами зрителей властвует не «мыльная опера», а неуемная жажда жизни во всех ее проявлениях, без сожаления и без страха.

В бытовом отношении Мюзам был минималистом. Он спал в пригородных сараях или пользовался гостеприимством друзей. Философ Густав Радбрух вспоминает, что, когда он жил в Берлине в начале века, Мюзам периодически оставался бесприютным.

"Он проводил ночи в кафе Дас Вестенс, а потом почти каждое утро стучался в мою дверь в шесть утра, чтобы немного поспать. Однажды он пришел без пальто, так как отдал его замерзавшему нищему", — писал Петр Межерицкий в прекрасном эссе о Мюзаме "Наедине с палачами".

Обращаясь к истории России второй половины XIX – первой трети XX вв., невозможно осмыслить своеобразие отечественной культуры и общественной мысли, не вспоминая об анархизме. «Анархизм есть, главным образом, создание русских», – писал выдающийся российский философ Н.А. Бердяев. И это высказывание во многом справедливо. Ведь из шести мыслителей, считающихся классиками и основоположниками анархизма, трое являются русскими. Это Михаил Александрович Бакунин, Петр Алексеевич Кропоткин и классик русской и мировой литературы Лев Николаевич Толстой, — так начинает Рублев свой труд.

В 1949 году, когда Сталину исполнилось 70 лет, я находился в ленинградской тюрьме, знаменитых «Крестах».

Со двора по радио с утра слышались посвященные великому вождю праздничные марши и песни, стихотворения. Вечером началась трансляция из Большого театра. Как говорил диктор Левитан, включены были все радиостанции страны. Появление Сталина на сцене вызвало часовую (может и больше) овацию, восклицания, истерические вопли. Опустошенный, слушал я праздник этого мрачного рабского психоза. А в полночь, когда тюрьма погрузилась в свои тревожные горести, я влез на окно и что было мочи крикнул:

— Долой гуталинщика!

Так называли заключенные Сталина.

Гуталином в России чистили сапоги. Усатый гуталинщик, презрительней не скажешь.

Можно сколь угодно иронизировать над «воровской психологией» и духовными поисками «романтиков с большой дороги», которые запросто чередовали расстрелы людей с «разговорами о важном» (информация о том, что у Джабы Иоселиани руки были «по локоть в крови» – общедоступна).

Но по прочтении книги нельзя не признать, что сами эти поиски – всё-таки были. И читается текст на одном дыхании. Всё-таки автор, хотя и провёл в заключении в общей сложности 25 лет по всевозможным уголовным статьям, но при всём том – доктор филологических наук, драматург и неординарный писатель.