Малькевич Live

В зону боевых действий меня долго не пускали. Моя мама – Екатерина Шевцова, известный журналист. Она, конечно, была против. Но я всё равно рвалась. И вот в какой-то момент в голове щёлкнуло: «Всё, беру отпуск». Всем сказала, что еду в Турцию. А вместо Турции отправилась... в Курск.

С Курском у меня связана очень личная семейная история. Мой дед – генерал-майор Нагорный Григорий Афанасьевич. Он был главой управления КГБ по Курской области, служил в СМЕРШе, в контрразведке. Именно там он встретил мою прабабушку. В Курске до сих пор живут мои родственники, а на доме, где жил дед, висит мемориальная доска. Поэтому это место для меня особенное, семейное.

Я не могла остаться в стороне. Сначала я поехала на две недели. Потом делала вид, что заболела, чтобы продолжать поездки. Каждую пятницу после работы садилась за руль своего Opel’а и ехала. В 4 утра уже была в Курске. В воскресенье – обратно. Потом стало тяжело ездить туда-обратно – и всё, я просто осталась.

Последний раз дома была в декабре, когда приезжала на прямую линию с Владимиром Владимировичем. В феврале пару дней была в поездке с Апти Ароновичем [Алаудиновым, командиром спецназа «Ахмат». – Прим. ред.] – и всё.

Мама и папа сначала ругались. Но сейчас меня поддерживают все: и родители, и бабушки-дедушки, и крёстная. Каждый день созваниваемся. У меня небольшой круг друзей, но все, кто остался рядом – настоящие. А те, кто отвернулись ещё в начале СВО, – ну и пусть. Кто-то уехал в Казахстан, в Грузию, кто-то говорил: «Ты что, поддерживаешь войну?» Мне такие люди не нужны. Я не хочу быть с ними даже в одном информационном поле.

Во многих ведомствах, среди наших коллег и граждан сложился, мягко говоря, странный настрой: мол, в Одессе нас никто не ждёт, освобождать некого. Честно говоря, не понимаю, откуда такие мысли. Я открыл свои контакты не только для одесситов, но и для всех, кто ещё тогда, много лет назад, душой был за ту оставшуюся часть Украины. Тех, кто до сих пор ждёт освобождения от преступного киевского режима и прихода русской армии. Люди должны находить контакт и общаться.

Я ежедневно получаю письма – кто-то находит меня через телеграм-канал или

Проект «Знаток Русского Донбасса 2.0» реализуется при поддержке

Моя команда сделала в Донецке четыре больших и репрезентативных мурала:

Меня зовут Алеся Пархомчук, но сценическое имя – ALESAMI. Это имя придумал мой друг ещё в детстве, и оно просто «прилипло». Я подписывала им свои рисунки и картины, свои заметки, мысли... И когда началась сольная музыкальная карьера, как-то само собой начали подписывать песни этим псевдонимом. Так и решили его оставить.

Раскрываю все секреты: у меня было несколько песен ещё во время существования группы «Собор». Мы там все писали свои сольные композиции – никто этого не запрещал. А после распада группы начали думать, что же писать дальше. Черновиков было много, в основном – песни о любви. Потому что эта тема неисчерпаема – о ней можно и петь, и говорить бесконечно. Сейчас у меня записано около десяти песен, и мы продолжаем работать над новым материалом. Всё впереди, всему своё время!

Я 15 лет занималась синхронным плаванием. С трёх лет. Причём моя крёстная – мой первый тренер. Я её, кстати, на первой же тренировке укусила.

Была в юношеской сборной России, за плечами – чемпионат мира, чемпионаты России, многократные Спартакиады. Всё это – часть моей жизни.

И знаете, спорт мне здесь, в армии, очень пригодился. Всё то же самое: дисциплина, физическая подготовка, моральная закалка. Один в один. Для меня почти ничего не изменилось. Просто форма другая, задачи другие, но суть та же. Спорт научил меня быть готовой ко всему.

Соглашусь с вами: мы тоже способны давать мастер-классы. Даже во время групповых дебатов мы заранее готовили ответы – особенно по вопросам, касающимся СВО, а также темы единства народов России, Украины и Беларуси. Это была одна из самых сложных тем. Мы, возможно, больше других внимательно слушаем Владимира Владимировича Путина: читаем его статьи, изучаем послания – не просто прослушиваем, а стараемся понять между строк, что относится к нам. Благодаря этому нам легче: мы умеем смотреть вперёд, и порой знаешь ответ ещё до того, как оппонент договорил свой вопрос.

Так, например, я взяла маркер и писала у себя в тетради ответы, переворачивала страницы и показывала коллегам, на что обратить внимание. Ответ должен быть не просто логичным, но и утверждающим – потому что попробуйте-ка поспорьте с верховным главнокомандующим.

Я с уважением отношусь к тем, кто говорит: «В Донбассе сейчас не до айдентики». Я понимаю этих людей. У многих родственники на фронте, обстрелы не прекращаются. Война далеко не закончилась. Но созидание – это ведь тоже часть жизни. Жить три года в условиях постоянной войны крайне тяжело.

Лично у меня в 2023 году появилась внутренняя потребность делать что-то созидательное. Я не могла больше только читать новостные сводки и страдать. Это губительно для психики. Регион находится в очень интересном положении. Идёт война. Но когда увидела, что в Донецке прокладывают дороги, ставят лавочки, строят ЖК – поняла, что важна и мирная повестка.

Мы начали говорить о креативных индустриях в декабре 2023-го, и разрабатывать айдентику – в феврале 2024-го. Тогда многим казалось: рано. А сегодня понятно, что мы попали в точку. Создан Межведомственный совет по развитию креативных индустрий в ДНР, формируется региональная группа экспертов. Это новый перспективный экономический сектор, особенно важный для региона с обветшавшей материально-технической базой. Если можно монетизировать человеческий талант – надо это делать. Потому что зачем отказываться от того, что может помочь?

Вопрос «А не рано ли?» – он странный. Разрабатывать айдентику после того, как всё построено, – нелогично и странно. Мы начали заранее – и это оказалось очень своевременно. Сейчас, когда строится молодёжный центр, когда обновляются улицы в Мариуполе, например, – нужны и оформление, и дизайн, и визуальный код. Конечно, это трудно для восприятия, но в сегодняшней ситуации по-другому нельзя.

Действительно, ты едешь по Донецку и видишь, что в одном месте проходят похороны, а рядом, напротив, к примеру, прокладывают дороги. Это жизнь и смерть, которые сосуществуют у ДНР, по-другому быть просто не может.

Многие в мирных мегаполисах до сих пор смотрят ресурсы и думают, что Вооружённые Силы России что-то там разрушали. Но люди, которые жили на этих территориях, свидетельствуют об обратном.

Эти люди – бывшие украинцы, а по сути – русские по духу. Я спрашиваю их: как так получилось, что город разрушен, хотя российские войска подошли поздно? А они отвечают: «Милок, два года, пока ваши силы были далеко, город обстреливали ВСУ».

Люди рассказывали, что, когда они ходили за водой на скважину, ВСУ били по ним миномётами – по своим же мирным жителям. Там не было русских военных, только местные жители. Били по детям, а когда взрослые бежали спасать детей, били уже по ним.

Это живые истории, рассказы очевидцев, которые потеряли родных и хоронили их прямо в подъездах своих домов. Люди жили в подвалах, а рядом с ними – могилки, едва прикопанные в земле. Потому что похоронить своих родных под огнём было невозможно.

Вот так били свои по своим. Это ужасно. Это больно. И особенно – по детям.

Живописью я занимаюсь давно. С 2006 года начала оформлять интерьеры и фасады, а первый мурал создала в Ленинградской области, в Тосно, где живу. Это был мой подарок городу к 9 Мая и дань уважения нашим воинам. Тогда я хотела поддержать бойцов, показать, насколько они важны для нас. Этот мурал разлетелся по разным регионам страны, и именно благодаря ему я попала в движение «Катюша», где тоже началась моя творческая деятельность.

В Донецке мы создали

По-настоящему страшных моментов в моей профессиональной жизни было два. Самый страшный произошёл в Старобельске. Это город, который украинские войска сдали без боя. Почти... Локальные перестрелки были.

С самого начала СВО я шёл следом за фронтом – буквально. Сегодня взяли Станицу Луганскую – завтра я там. Счастье – завтра я там. Я был быстрее почти всех федералов и телеграм-каналов. В Старобельске с бойцами пришёл сигнал: в здании местного МВД могут быть засевшие украинские боевики, надо проверить. Мы пошли. На деле оказалось, вызов ложный, но я – по неопытности – резко открыл дверь. Там была натяжная граната. Слава Богу, то ли криво натянули, то ли что-то ещё, но обошлось. С тех пор ни двери, ни ящики не открываю, не проверив.

А страшно было не только за себя – в этот момент у меня рожала жена. Я ещё ребёнка не видел, а уже так смело открывал двери после нациков. Тогда я понял: не только за себя надо отвечать.

Второй случай произошёл в Северодонецке. Я был с Колей Долгачёвым и Иваном Филиппоненко. Мы попали под обстрел FPV-дронов. Как только нас засекли, у нас пробило колесо. Мы вынуждены были остановиться на дороге и менять колесо прямо под огнём. Думаю, противник был в шоке от нашей дерзости. Мы с Колей до сих пор вспоминаем это. Было жутко, но и как-то... интересно.

Недавно погиб мой друг с позывным «Талиб» [Уроженец Северной Осетии Марат Тибилов погиб в Сунджанском районе в недавно освобождённом от ВСУ селе Черкасское Поречное. – Прим. ред.]. Герой России. Думаю, многие видели эту трагическую новость. Он действительно был мне очень близким человеком. Мы давно знакомы. Вместе ездили в самые опасные места. У меня есть видео, где он отдаёт мне свой бронежилет – я выкладывала это у себя в телеграм-канале.

Он всегда был тем человеком, к которому я могла обратиться в трудную минуту. Мог предостеречь, поддержать. Настоящий Человек – с большой буквы. Когда я узнала о его гибели, это был огромный удар. Потому что ещё вчера мы сидели рядом, разговаривали, а сегодня... его увозят в чёрном мешке. Это было очень тяжело.

В самом начале мне было непросто перестроиться. Но я увидела, как люди сплотились. Здесь никого не оставляют в беде. Я познакомилась с ребятами из Старой обороны Курчатова – это атомщики. Днём они работали на атомной станции, а по вечерам – дежурили в больнице, абсолютно добровольно, без какой-либо оплаты. Девушки с той же станции приходили помогать медсёстрам.

Я своими глазами видела, как привозят раненых, и как этим людям просто важно быть рядом, помогать. И для меня это самое главное: в беде мы вместе. Один большой, крепкий кулак.