Талые воды
08.05.202521:15
Перед 9 мая всегда пересматриваю это архивное видео. Встреча на Эльбе в цвете. Оно невероятно живое. А эти парни с орденами Славы на выцветших гимнастерках очень похожи на наших современников с орденами Мужества на растянутых толстовках.
Мы много говорим о войне и о Победе. И это правильно. Но из-за этого мы порой начинаем воспринимать те события, как нечто само собой разумеющееся. То есть мы оборачиваемся в ХХ век и думаем, что иначе и быть не могло. Победители побеждали и герои геройствовали. И за героями и победителями мы не всегда умеем видеть людей.
Людей, мир которых рухнул летом 1941 года. По их миру катком покатилась самая жуткая бойня в истории. И вот на видео люди, которые которые через руины и кровь с потом создали новый мир. И они совсем обычные, с лицами, которые мы каждый день видим в транспорте по дороге с работы. Славными простыми лицами.
И вот они стоят посреди весны на берегу далёкой Эльбы, курят, болтают с любопытными янки и совсем скоро кончится война. Так жизнь встречается с эпосом.
Мы много говорим о войне и о Победе. И это правильно. Но из-за этого мы порой начинаем воспринимать те события, как нечто само собой разумеющееся. То есть мы оборачиваемся в ХХ век и думаем, что иначе и быть не могло. Победители побеждали и герои геройствовали. И за героями и победителями мы не всегда умеем видеть людей.
Людей, мир которых рухнул летом 1941 года. По их миру катком покатилась самая жуткая бойня в истории. И вот на видео люди, которые которые через руины и кровь с потом создали новый мир. И они совсем обычные, с лицами, которые мы каждый день видим в транспорте по дороге с работы. Славными простыми лицами.
И вот они стоят посреди весны на берегу далёкой Эльбы, курят, болтают с любопытными янки и совсем скоро кончится война. Так жизнь встречается с эпосом.
05.05.202519:52
Самый загадочный момент в Евангелии? Конечно же: что делал Нафанаил под смоковницей?
Будет преувеличением сказать, что это не даёт мне покоя, но я с детства задаюсь этим вопросом. Что он делал? Или о чём думал? Или что чувствовал?
Иисус сказал ему в ответ: прежде нежели призвал тебя Филипп, когда ты был под смоковницею, Я видел тебя. (Иоанн 1:48)
И после этих слов, Нафанаил, до того настроенный скептически, следует за Христом. Вот в таких вещах я вновь и вновь вижу личностный характер христианства.
Только Христос и Нафанаил знали ответ, больше никто, а это осталось в вечности. Но каждый, кто читает этот момент внимательно, неминуемо вспоминает о своем личном «миге под смоковницей» и каждому хочется услышать это «Я видел тебя».
Будет преувеличением сказать, что это не даёт мне покоя, но я с детства задаюсь этим вопросом. Что он делал? Или о чём думал? Или что чувствовал?
Иисус сказал ему в ответ: прежде нежели призвал тебя Филипп, когда ты был под смоковницею, Я видел тебя. (Иоанн 1:48)
И после этих слов, Нафанаил, до того настроенный скептически, следует за Христом. Вот в таких вещах я вновь и вновь вижу личностный характер христианства.
Только Христос и Нафанаил знали ответ, больше никто, а это осталось в вечности. Но каждый, кто читает этот момент внимательно, неминуемо вспоминает о своем личном «миге под смоковницей» и каждому хочется услышать это «Я видел тебя».
28.04.202518:59
Войны ХХ века не ставили аристократии никаких шансов. Потому что невозможно быть «воинским сословием» с такой «текучкой кадров». Средняя продолжительность жизни пехотного офицера на западном фронте первой мировой – 6 недель.
Массовые мобилизационные армии проблему отчасти решают, но аристократии этим не помочь. Никаких кшатриев не хватит при таком уровне потерь. То есть воин-аристократ был уместен в Средневековье, когда сражения походили на турниры и выживание зависело от твоего умения владеть оружием. В эпоху нового времени рост потерь сделал аристократов не воинским сословием готовым (именно готовым) к смерти в бою, но фактически самоубийцами.
В военных доктринах второй половины ХХ века, на случай ядерной войны, предусматривалась едва ли не полная гибель кадровой армии мирного времени на самом старте военных действий, с последующим восполнением мобилизованными. И это при том, что во второй половине ХХ века стали всё же осторожнее относиться к потерям.
Потому аристократы и закончились еще в Первой Мировой. Они шли на верную смерть. А если не шли – уже не были вполне аристократами.
Эпоха после мировых войн слегка ослабила эту очевидную закономерность. Армии мирного времени с периодическим бряцанием оружием в (пост)колониальных войнах вновь сделали возможным офицера-долгожителя. Впрочем, даже тут он оставался долгожителем только в ожидании своего истинного часа – ядерного рашнарёка или просто большой войны.
Поэтому когда сегодня встаёт вопрос о возможности восстановления аристократии так трудно дать на этот вопрос определённый ответ.
Массовые мобилизационные армии проблему отчасти решают, но аристократии этим не помочь. Никаких кшатриев не хватит при таком уровне потерь. То есть воин-аристократ был уместен в Средневековье, когда сражения походили на турниры и выживание зависело от твоего умения владеть оружием. В эпоху нового времени рост потерь сделал аристократов не воинским сословием готовым (именно готовым) к смерти в бою, но фактически самоубийцами.
В военных доктринах второй половины ХХ века, на случай ядерной войны, предусматривалась едва ли не полная гибель кадровой армии мирного времени на самом старте военных действий, с последующим восполнением мобилизованными. И это при том, что во второй половине ХХ века стали всё же осторожнее относиться к потерям.
Потому аристократы и закончились еще в Первой Мировой. Они шли на верную смерть. А если не шли – уже не были вполне аристократами.
Эпоха после мировых войн слегка ослабила эту очевидную закономерность. Армии мирного времени с периодическим бряцанием оружием в (пост)колониальных войнах вновь сделали возможным офицера-долгожителя. Впрочем, даже тут он оставался долгожителем только в ожидании своего истинного часа – ядерного рашнарёка или просто большой войны.
Поэтому когда сегодня встаёт вопрос о возможности восстановления аристократии так трудно дать на этот вопрос определённый ответ.
24.04.202517:16
В последние дни многовато саморепостов, но это последний (на какое-то время). Просто каждый год им делюсь. Текст по ссылке я писал давным давно, больше 10 лет назад, и однажды мне станет окончательно неловко за его качество. Но в этом году пускай будет. Тем более, что других лонгридов по теме у меня нет👇
20.04.202518:33
Обычно всегда что-то пишу на Пасху, но в этом году не успел. Поэтому просто поделюсь парочкой текстов прошлых лет.
Христос Воскресе!
Христос Воскресе!
15.04.202505:28
Гуманисты XIX века приняли французскую революцию. Не всё их в ней устраивало, не всё они предлагали взять с собой в будущее, но большинство либеральных и левых авторов считали, что оно того стоило.
То есть французская революция была для многих из них перегибом, но оправданным, давшим значительные результаты, превышающие по ценности её жертв. Про её ярых апологетов я вообще молчу.
В будущем, усреднённой позицией стало признание революционных завоеваний полезными, вкупе с надеждой, что теперь они будут расширяться уже эволюционным путём. В том и ошибка. Признав ценность революции «чуть-чуть», ты легитимизируешь её, делаешь неизбежным её возвращение. И однажды она тебя сожрёт.
Наиболее ярко это появилось у нас. Революция схарчила не только либералов – их она даже не заметила, но и эсэров — идейных наследников революционеров-народников. Да что уж там, из активных большевиков, делателей 17-го года до 40-го дожили очень немногие.
Революция пожирает своих детей, это понятно, это уже на французской было заметно. Но важнее, что стоит дать ей лазеечку, признать нечто в духе «ну да, жаль, конечно, вандейских крестьян и юный принц Людовик ни в чём не виноват, но зато ведь Декларация…» — и она однажды придёт и за тобой. И за вандейскими крестьянами последуют тамбовские.
То есть французская революция была для многих из них перегибом, но оправданным, давшим значительные результаты, превышающие по ценности её жертв. Про её ярых апологетов я вообще молчу.
В будущем, усреднённой позицией стало признание революционных завоеваний полезными, вкупе с надеждой, что теперь они будут расширяться уже эволюционным путём. В том и ошибка. Признав ценность революции «чуть-чуть», ты легитимизируешь её, делаешь неизбежным её возвращение. И однажды она тебя сожрёт.
Наиболее ярко это появилось у нас. Революция схарчила не только либералов – их она даже не заметила, но и эсэров — идейных наследников революционеров-народников. Да что уж там, из активных большевиков, делателей 17-го года до 40-го дожили очень немногие.
Революция пожирает своих детей, это понятно, это уже на французской было заметно. Но важнее, что стоит дать ей лазеечку, признать нечто в духе «ну да, жаль, конечно, вандейских крестьян и юный принц Людовик ни в чём не виноват, но зато ведь Декларация…» — и она однажды придёт и за тобой. И за вандейскими крестьянами последуют тамбовские.
से पुनः पोस्ट किया:
Соколов и медиа
08.05.202517:01
Давайте уже после майских — явно не ватиканский лозунг.
@sokolovmedia
@sokolovmedia
03.05.202515:34
Британский музыкант Колин Вирнкоумб, более известный под псевдонимом Black, написал свою культовую песню “Wonderful life” (вы точно её хоть раз слышали), находясь на самом дне жизни.
Незадолго до этого с его группой разорвали контракты продюсеры, затем ушли все музыканты. Почти сразу тяжело заболела мать, и он попал в аварию, когда вёз её в больницу. Потом жена подала на развод и отсудила у него все имущество, по дороге в суд он снова попал в аварию, разбил автомобиль (впрочем, тот уже принадлежал его бывшей жене).
Вирнкоумб остался без всего. Его пустил пожить к себе Отто Дикс, бывший музыкант их группы. На кухне у Дикса и пишется в будущем легендарная “Wonderful life”. Песня грустная, но удивительно светлая. Она совсем иначе слушается, когда знаешь историю её возникновения.
В будущем Колин не раз говорил, что эта песня – сарказм и разочарование, которых не выкупила аудитория. Но я слышал эту песню множество раз, и никогда не мог распознать в ней сарказма. Я слышу в ней только светлую грусть и надежду.
Look at me standing here on my own again
Up straight in the sunshine
No need to run and hide
It's a wonderful, wonderful life
No need to laugh and cry
It's a wonderful, wonderful life
Посмотри, как я стою здесь снова один
Прямо под лучами солнца
Незачем убегать и скрываться, это прекрасная, прекрасная жизнь.
Нет нужды смеяться и плакать, это прекрасная, прекрасная жизнь.
Ничего тёмного и ехидного. Я всегда чувствовал в этом неосознанную молитву, полную достоинства и смирения. Именно такие молитвы и бывают услышаны.
Песня сперва популярности не обрела, но стала мировым хитом спустя два года — в 1986-м. Жизнь Вирнкоумба снова наладилась, хотя ничего сопоставимого по славе с “Wonderful life” он больше не написал.
Но и её достаточно, ведь …для малых, как и для великих есть дела, сотворить кои они могут лишь единожды, и в этих делах живёт их дух.
Кстати у песни есть отличный клип – чёрно-белый и стильный. Старый, сейчас так уже не снимают. Посмотрите, если не видели.
Незадолго до этого с его группой разорвали контракты продюсеры, затем ушли все музыканты. Почти сразу тяжело заболела мать, и он попал в аварию, когда вёз её в больницу. Потом жена подала на развод и отсудила у него все имущество, по дороге в суд он снова попал в аварию, разбил автомобиль (впрочем, тот уже принадлежал его бывшей жене).
Вирнкоумб остался без всего. Его пустил пожить к себе Отто Дикс, бывший музыкант их группы. На кухне у Дикса и пишется в будущем легендарная “Wonderful life”. Песня грустная, но удивительно светлая. Она совсем иначе слушается, когда знаешь историю её возникновения.
В будущем Колин не раз говорил, что эта песня – сарказм и разочарование, которых не выкупила аудитория. Но я слышал эту песню множество раз, и никогда не мог распознать в ней сарказма. Я слышу в ней только светлую грусть и надежду.
Look at me standing here on my own again
Up straight in the sunshine
No need to run and hide
It's a wonderful, wonderful life
No need to laugh and cry
It's a wonderful, wonderful life
Посмотри, как я стою здесь снова один
Прямо под лучами солнца
Незачем убегать и скрываться, это прекрасная, прекрасная жизнь.
Нет нужды смеяться и плакать, это прекрасная, прекрасная жизнь.
Ничего тёмного и ехидного. Я всегда чувствовал в этом неосознанную молитву, полную достоинства и смирения. Именно такие молитвы и бывают услышаны.
Песня сперва популярности не обрела, но стала мировым хитом спустя два года — в 1986-м. Жизнь Вирнкоумба снова наладилась, хотя ничего сопоставимого по славе с “Wonderful life” он больше не написал.
Но и её достаточно, ведь …для малых, как и для великих есть дела, сотворить кои они могут лишь единожды, и в этих делах живёт их дух.
Кстати у песни есть отличный клип – чёрно-белый и стильный. Старый, сейчас так уже не снимают. Посмотрите, если не видели.
27.04.202519:36
Сверхурочная работа – дорога в ад… Впрочем, ладно, это у древних египтян. На посмертном суде (да-да, там где на весах статуэтка богини Маат и рядом живописное чудище с телом льва и головой крокодила), человек должен заявить о том, что он праведен. Происходит это в форме перечисления грехов, которые человек не совершал.
И среди вполне привычных и понятных грехов в духе:
Я не творил несправедливого людям. Я не делал зла. Не делал того, что для богов мерзость. Я не убивал…
Встречается прекрасное:
…я не делал зла, я не совершал дневной работы сверх того, что должно.
Понятно, что египтолог бы пояснил нюансы, которые в корне поменяли бы восприятие этой фразы, но мне нравится и так.
Это вам не лепетание про ответственность за нарушение права на отдых. Такую праведность мы одобряем.
И среди вполне привычных и понятных грехов в духе:
Я не творил несправедливого людям. Я не делал зла. Не делал того, что для богов мерзость. Я не убивал…
Встречается прекрасное:
…я не делал зла, я не совершал дневной работы сверх того, что должно.
Понятно, что египтолог бы пояснил нюансы, которые в корне поменяли бы восприятие этой фразы, но мне нравится и так.
Это вам не лепетание про ответственность за нарушение права на отдых. Такую праведность мы одобряем.
23.04.202515:47
Мне не нравится архетип революционера. В первую очередь, потому что он одновременно – о хаосе, и о жажде власти. Что и по отдельности-то довольно разрушительно. Хаос, просто по своей сути, а жажда власти – потому что власть имеет свойство развращать носителя. Ну а в связке это создает совсем уж отвратительное существо.
Шатать режим, подпольничать, возмущать народ, с одной стороны, и монотонно выстраивать эффективную управленческую систему с другой – это совершенно противоположные вещи. Власть – это бремя и иерархия. Тот, кто превращает её в объект вожделения, но отрицает иерархию, неминуемо станет проводником горя.
Поэтому история знает очень мало революционеров, справившихся, после успешного взятия власти, с её бременем.
Кстати, в пику революционеру, очень обаятельным мне кажется типаж лихого человека на государевой службе. Казака, капера, конкистадора, первопроходца. Это всё тоже носители хаоса. Но они осознают его в себе и обуздывают, подчиняя высшей иерархии. Над ними стоит монарх. Тот, кто принял бремя власти и призван думать о счастье каждого. Монарх признает ответственность, капер – монарха.
Образ подданного-хулигана – это воплощение свободы и иерархии, когда они не противоречат друг-другу. И конечно, да, на такой тропе легко споткнуться, однако если пройдёшь – есть шанс сохранить себя и от собственного пожара, и от разрушительного воздействия обладания властью.
Шатать режим, подпольничать, возмущать народ, с одной стороны, и монотонно выстраивать эффективную управленческую систему с другой – это совершенно противоположные вещи. Власть – это бремя и иерархия. Тот, кто превращает её в объект вожделения, но отрицает иерархию, неминуемо станет проводником горя.
Поэтому история знает очень мало революционеров, справившихся, после успешного взятия власти, с её бременем.
Кстати, в пику революционеру, очень обаятельным мне кажется типаж лихого человека на государевой службе. Казака, капера, конкистадора, первопроходца. Это всё тоже носители хаоса. Но они осознают его в себе и обуздывают, подчиняя высшей иерархии. Над ними стоит монарх. Тот, кто принял бремя власти и призван думать о счастье каждого. Монарх признает ответственность, капер – монарха.
Образ подданного-хулигана – это воплощение свободы и иерархии, когда они не противоречат друг-другу. И конечно, да, на такой тропе легко споткнуться, однако если пройдёшь – есть шанс сохранить себя и от собственного пожара, и от разрушительного воздействия обладания властью.
17.04.202519:59
Сегодня я нёс домой четверговый огонь. Это одна из моих любимых предпасхальных традиций. Выходишь из-под сводов церкви, где только что горели сотни свечек, на свежий апрельский воздух. А там город живёт самой обычной жизнью, для него не было той великой Евангельской драмы, что слушал ты сейчас вместе с другими.
И среди этих обычных сиреневых сумерек по остановкам и автобусам, пешеходным переходам и машинам начинают разлетаться огоньки. Чем дальше от церкви, тем их меньше и тем радостнее встретить кого-то с таким же.
В детстве мы несли (или везли) этот огонь всей семьей. Но однажды на одну Пасху, мать с сестрой заболели, отца отправили в командировку и я оказался единственным, кто мог пойти послушать 12 страстных Евангелий. И единственным, кто мог принести домой четверговый огонь. Мне лет 13 было.
Я вёз огонёк домой на трамвае, потом пешком, пряча от ветра под полу. Фонарики тогда были похуже нынешних. Парафин в них, едва нагревшись, начинал разливаться аки море Чермное, норовя захлестнуть этот важный кусочек пламени. Наверное, никогда в жизни я не молился так сильно, как тогда. Казалось не донесу – и всё, Пасха не наступит.
Но я знал, что донесу. Такое только в детстве знаешь, потом притупляется: знал, потому что был уверен – Бог не может оказаться таким несправедливым, чтобы не помочь мне, когда я так старался.
И донёс, конечно же.
И сегодня донёс.
И есть в этом что-то от Шмелёва или от моего любимого Никифорова-Волгина. Только это лучше. Ведь это было со мной.
И среди этих обычных сиреневых сумерек по остановкам и автобусам, пешеходным переходам и машинам начинают разлетаться огоньки. Чем дальше от церкви, тем их меньше и тем радостнее встретить кого-то с таким же.
В детстве мы несли (или везли) этот огонь всей семьей. Но однажды на одну Пасху, мать с сестрой заболели, отца отправили в командировку и я оказался единственным, кто мог пойти послушать 12 страстных Евангелий. И единственным, кто мог принести домой четверговый огонь. Мне лет 13 было.
Я вёз огонёк домой на трамвае, потом пешком, пряча от ветра под полу. Фонарики тогда были похуже нынешних. Парафин в них, едва нагревшись, начинал разливаться аки море Чермное, норовя захлестнуть этот важный кусочек пламени. Наверное, никогда в жизни я не молился так сильно, как тогда. Казалось не донесу – и всё, Пасха не наступит.
Но я знал, что донесу. Такое только в детстве знаешь, потом притупляется: знал, потому что был уверен – Бог не может оказаться таким несправедливым, чтобы не помочь мне, когда я так старался.
И донёс, конечно же.
И сегодня донёс.
И есть в этом что-то от Шмелёва или от моего любимого Никифорова-Волгина. Только это лучше. Ведь это было со мной.
14.04.202516:17
Не подписан на закрытку Ольшанского, но с этим постом писателя Петровского совершенно согласен.
Ольшанский говорит что традиция мертва (так передает Петровский). И что? Любой конструктивист вам приведёт уйму примеров респектабельных на сегодняшний день традиций, которые утвердились всего сотни и полторы лет назад.
А не_конструктивист дополнит, что даже будто бы «изобретённое в XIX веке» на деле изобреталось не с нуля, а было собрано из осколков, многие из которых добрались до нас из, действительно, седой старины.
Сегодня мы, и правда, стоим над осколками традиции. Над её мертвым телом. Но если вспоминать сказки, мертвеца там сперва поливают «мёртвой водой», которая заживляет раны. И только потом живой.
Сегодняшние «чиновничьи меры» порой, да, выглядят не слишком эффективными. Но как знать, не станут ли они той самой «мёртвой водой», которая залечит раны на пока ещё безжизненном теле, подготовив его к каплям «воды живой».
Да и если мы начнем считать, сколько традиций, опять таки, за последние полтора-два века выросли из чиновничьих инициатив, мы и до Пасхи не закончим.
Ольшанский говорит что традиция мертва (так передает Петровский). И что? Любой конструктивист вам приведёт уйму примеров респектабельных на сегодняшний день традиций, которые утвердились всего сотни и полторы лет назад.
А не_конструктивист дополнит, что даже будто бы «изобретённое в XIX веке» на деле изобреталось не с нуля, а было собрано из осколков, многие из которых добрались до нас из, действительно, седой старины.
Сегодня мы, и правда, стоим над осколками традиции. Над её мертвым телом. Но если вспоминать сказки, мертвеца там сперва поливают «мёртвой водой», которая заживляет раны. И только потом живой.
Сегодняшние «чиновничьи меры» порой, да, выглядят не слишком эффективными. Но как знать, не станут ли они той самой «мёртвой водой», которая залечит раны на пока ещё безжизненном теле, подготовив его к каплям «воды живой».
Да и если мы начнем считать, сколько традиций, опять таки, за последние полтора-два века выросли из чиновничьих инициатив, мы и до Пасхи не закончим.
से पुनः पोस्ट किया:
Politisch verdächtig
07.05.202520:08
🚩📚 Для меня лучшим доказательством этого тезиса служат два автора «потерянного поколения». Оба — не просто левые, а буквальные члены коммунистических партий.
Оба прославились благодаря романам о Первой Мировой, основанным на собственном фронтовом опыте. Вот только у одного роман был о сложном пути скромного офицера на войне, который постепенно приходит к её отторжению. У другого же там и сям вылезали трескучие фразы, пафосные рассуждения о человечестве посреди окопов и всё такое прочее. Одному — веришь, другому — увы.
Для одного роман о войне стал вершиной творчества и был окончен незадолго до смерти. Для другого, пожалуй, роман тоже стал вершиной творчества — потому что в последующих книгах (коих будет ещё много) даже то хорошее, что было в этом романе, исчезло, и осталась лишь топорная пропаганда.
И, наверное, неудивительно, что второй умер в Москве в 1935 г., заболев во время работы над апологетической биографией Сталина (возможно, на своё счастье). А первый погиб на фронте в Испании в 1937 г. — до конца сражаясь за то, что считал правильным (быть может, ему тоже повезло).
Первый написал «Добердо», второй — «Огонь». Первого звали Мате Залка, второго — Анри Барбюс.
#книги #левые #культурные_войны
@verdachtig
Оба прославились благодаря романам о Первой Мировой, основанным на собственном фронтовом опыте. Вот только у одного роман был о сложном пути скромного офицера на войне, который постепенно приходит к её отторжению. У другого же там и сям вылезали трескучие фразы, пафосные рассуждения о человечестве посреди окопов и всё такое прочее. Одному — веришь, другому — увы.
Для одного роман о войне стал вершиной творчества и был окончен незадолго до смерти. Для другого, пожалуй, роман тоже стал вершиной творчества — потому что в последующих книгах (коих будет ещё много) даже то хорошее, что было в этом романе, исчезло, и осталась лишь топорная пропаганда.
И, наверное, неудивительно, что второй умер в Москве в 1935 г., заболев во время работы над апологетической биографией Сталина (возможно, на своё счастье). А первый погиб на фронте в Испании в 1937 г. — до конца сражаясь за то, что считал правильным (быть может, ему тоже повезло).
Первый написал «Добердо», второй — «Огонь». Первого звали Мате Залка, второго — Анри Барбюс.
#книги #левые #культурные_войны
@verdachtig
01.05.202518:02
Пока не случилось восстание машин, надо массово обращать роботов в православие.
26.04.202520:10
Неоплатонические конструкции о душе, которая должна воспарить к Единому и раствориться в нём (если упрощать) – в юности, когда я прочитал о них впервые, привели меня в оторопь. Ну, слегка.
Потому что первая мысль тут «э, а как же моя личность?!». Мысль о потере личности кажется соверемнному человеку безумной. Нам столько говорят про «ищи себя», «ты уникальный» и так далее, что мы начинаем относиться к совокупности наших неврозов и предпочтений чересчур серьёзно.
И хотя сейчас я по-прежнему верю и в сохранение личности в Вечной жизни, и в личную встречу с Творцом, но с возрастом перестаешь себя переоценивать. Всё чаще кажется, что многое в хвалёной «личности» и правда хочется скинуть как грязную одежду, сжечь и воспарить вверх не собой, а лучшей своей частью, которая и есть настоящий я.
И совсем не боишься чего-то «личностного» потерять при этом изменении.
Потому что первая мысль тут «э, а как же моя личность?!». Мысль о потере личности кажется соверемнному человеку безумной. Нам столько говорят про «ищи себя», «ты уникальный» и так далее, что мы начинаем относиться к совокупности наших неврозов и предпочтений чересчур серьёзно.
И хотя сейчас я по-прежнему верю и в сохранение личности в Вечной жизни, и в личную встречу с Творцом, но с возрастом перестаешь себя переоценивать. Всё чаще кажется, что многое в хвалёной «личности» и правда хочется скинуть как грязную одежду, сжечь и воспарить вверх не собой, а лучшей своей частью, которая и есть настоящий я.
И совсем не боишься чего-то «личностного» потерять при этом изменении.
से पुनः पोस्ट किया:
Талые воды
20.04.202520:41
Пасхальная эвкатастрофа
Почему мы всякий раз испытываем облегчение, при счастливом для героев повороте сюжета? Конечно же, если он описан умело и не похож на рояль в кустах.
Толкин называл это чувством эвкатастрофы - что буквально с греческого означает «благое потрясение». Эвкатастрофа не случается просто так - её предзнаменования могут быть видны заранее, и ей всегда предшествует момент наивысшей скорби или даже отчаяния героя.
Голливуд опошлил это, превратив в хэппи энды и лепя как попало в любую концовку. Однако сталкиваясь с истинной эвкатастрофой, мы всегда можем отличить её от поверхностного глянца хэппи энда.
В одном из писем сыну Кристоферу Толкин писал:
Я пришел к выводу, что чувство это обязано своей исключительной силой
внезапному проблеску Истины, который в нем заключен. Все твое существо, связанное миром материальных причин-следствий и поверх всего - цепью Смерти, чувствует внезапное облегчение - будто порвалось одно из звеньев этой цепи, и ты освободился, и ощущаешь... что в большом
Мире, для которого мы на самом деле и созданы, все устроено именно так…
Главной эвкатастрофрй в истории человечества стало воплощение Христа. А эвкатастрофой истории о Вполощении - Пасха. Победа над смертью.
Поэтому боль и слезы Страстной недели невероятно важны в Пасхальном повествовании. Именно они приуготавливают почву для праздника. Именно в них мы видим доселе невиданное, то, чего не молги понять гностики и греческие мудрецы - страдающего Бога.
Эта едва ли не главная вещь, которая делает меня христианином. Страдающий Бог. Никогда и никакое иное божество не разделяло с нами, нет, вернее даже - со мной, подобной близости.
И вспоминаемые христианами события знакомы каждому из людей. Страх учеников, стыд Петра, слезы Богоматери, смелость Иосифа из Аримафеи. Невероятно важно, что главное событие в истории человечества мы воспринимаем именно через призму взгляда обычных людей. Их страданий, их чувства безысходности.
В экранизации «Властелина Колец» Питера Джексона есть слова, которые не звучат в книге, но очень толкиновские и даже евангельские по духу:
Как все может снова стать хорошо, когда все так плохо?
Это говорит Сэм в конце второй части, и простота сказанного берет за душу. Потому что здесь прорывается чувство, пережитое хоть раз в жизни каждым. Чувство дна.
Пасха - это праздник эвкатастрофы. Подтверждение, что Бог в силах вывести с любого дна, из самого адского пекла. Надежда в момент самого темного отчаяния.
Христос Воскресе!
Почему мы всякий раз испытываем облегчение, при счастливом для героев повороте сюжета? Конечно же, если он описан умело и не похож на рояль в кустах.
Толкин называл это чувством эвкатастрофы - что буквально с греческого означает «благое потрясение». Эвкатастрофа не случается просто так - её предзнаменования могут быть видны заранее, и ей всегда предшествует момент наивысшей скорби или даже отчаяния героя.
Голливуд опошлил это, превратив в хэппи энды и лепя как попало в любую концовку. Однако сталкиваясь с истинной эвкатастрофой, мы всегда можем отличить её от поверхностного глянца хэппи энда.
В одном из писем сыну Кристоферу Толкин писал:
Я пришел к выводу, что чувство это обязано своей исключительной силой
внезапному проблеску Истины, который в нем заключен. Все твое существо, связанное миром материальных причин-следствий и поверх всего - цепью Смерти, чувствует внезапное облегчение - будто порвалось одно из звеньев этой цепи, и ты освободился, и ощущаешь... что в большом
Мире, для которого мы на самом деле и созданы, все устроено именно так…
Главной эвкатастрофрй в истории человечества стало воплощение Христа. А эвкатастрофой истории о Вполощении - Пасха. Победа над смертью.
Поэтому боль и слезы Страстной недели невероятно важны в Пасхальном повествовании. Именно они приуготавливают почву для праздника. Именно в них мы видим доселе невиданное, то, чего не молги понять гностики и греческие мудрецы - страдающего Бога.
Эта едва ли не главная вещь, которая делает меня христианином. Страдающий Бог. Никогда и никакое иное божество не разделяло с нами, нет, вернее даже - со мной, подобной близости.
И вспоминаемые христианами события знакомы каждому из людей. Страх учеников, стыд Петра, слезы Богоматери, смелость Иосифа из Аримафеи. Невероятно важно, что главное событие в истории человечества мы воспринимаем именно через призму взгляда обычных людей. Их страданий, их чувства безысходности.
В экранизации «Властелина Колец» Питера Джексона есть слова, которые не звучат в книге, но очень толкиновские и даже евангельские по духу:
Как все может снова стать хорошо, когда все так плохо?
Это говорит Сэм в конце второй части, и простота сказанного берет за душу. Потому что здесь прорывается чувство, пережитое хоть раз в жизни каждым. Чувство дна.
Пасха - это праздник эвкатастрофы. Подтверждение, что Бог в силах вывести с любого дна, из самого адского пекла. Надежда в момент самого темного отчаяния.
Христос Воскресе!
से पुनः पोस्ट किया:
Лаконские щенки
16.04.202518:43
Истинная цель нигилизма
Читая «Дом Кёко» Мисимы, понял кое-какую важную вещь о природе нигилизма. Кажется, будто нигилизм — это непременно что-то бунташное, насильственное, переворачивающее; что отрицание обязательно должно быть с кулаками, ибо только сила может свергнуть старое и утвердить новое. Возможно, этой установкой на витальность объясняется химеричность нигилизма, его готовность к бесперебойной переоценке ценностей, готовность служить то левым, то правым, если того потребует тяга к обновлению.
Однако нигилизм, додуманный до конца, противоположен всякой революционности. Он анти-витален. Осознав, что отрицание тех или иных идей вводит его в порочный круг утверждения новых идей, нигилизм начинает отрицать жизнь как таковую.
В таком случае, суицид должен быть логическим выводом из нигилизма. Но нет, потому что и самоубийство происходит из идеи неудовлетворительности жизни, и, таким образом, утверждения самой жизни как чего-то, что стоит отвергнуть.
«Дом Кёко» повествует о четырех молодых людях, исповедующих нигилизм. Трое юношей в конечном итоге приходят к самоубийству, реальному или символическому. И только один из них продумывает нигилизм до конца. Сэйитиро становится рядовым клерком, высоко поднимается по карьерной лестнице, вступает в успешный брак, переезжает в Нью-Йорк. Юноша исполняет то, что от него требует общество, становится ролевой моделью, сыном маминой подруги. Но он делает это не из амбиций. Успех не трогает душу Сийитиро, потому что у него нет души, он отказал ей в существовании.
В этом и состоит конечная цель нигилизма, к которой он идет силой собственной неумолимой логики: стать посредственностью, серединой, трудолюбивым обывателем, социальным рефлексом, срезом общества. Живая душа бунтует против всего этого, выпячивая свою индивидуальность. Но душа мертвая покоряется середине, потому что ей совершенно все равно, каким образом быть. Ей все равно, быть ли вообще или же не быть — гамлетовский вопрос кажется ей пустым. Она несётся течением, и течение выносит её на серединные этажи общественной иерархии -- теплые места, которым принято завидовать.
Помнится, оказавшись в плену у французов, Пьер Безухов смеялся смерти в лицо: «Они хотят убить мою бессмертную душу!». Человека, верующему в душу, невозможно лишить ни свободы, ни жизни. Но если твоя душа мертва, то тогда мертвы и свобода, и жизнь — значит, ты можешь быть кем угодно. Например, успешным человеком.
Читая «Дом Кёко» Мисимы, понял кое-какую важную вещь о природе нигилизма. Кажется, будто нигилизм — это непременно что-то бунташное, насильственное, переворачивающее; что отрицание обязательно должно быть с кулаками, ибо только сила может свергнуть старое и утвердить новое. Возможно, этой установкой на витальность объясняется химеричность нигилизма, его готовность к бесперебойной переоценке ценностей, готовность служить то левым, то правым, если того потребует тяга к обновлению.
Однако нигилизм, додуманный до конца, противоположен всякой революционности. Он анти-витален. Осознав, что отрицание тех или иных идей вводит его в порочный круг утверждения новых идей, нигилизм начинает отрицать жизнь как таковую.
В таком случае, суицид должен быть логическим выводом из нигилизма. Но нет, потому что и самоубийство происходит из идеи неудовлетворительности жизни, и, таким образом, утверждения самой жизни как чего-то, что стоит отвергнуть.
«Дом Кёко» повествует о четырех молодых людях, исповедующих нигилизм. Трое юношей в конечном итоге приходят к самоубийству, реальному или символическому. И только один из них продумывает нигилизм до конца. Сэйитиро становится рядовым клерком, высоко поднимается по карьерной лестнице, вступает в успешный брак, переезжает в Нью-Йорк. Юноша исполняет то, что от него требует общество, становится ролевой моделью, сыном маминой подруги. Но он делает это не из амбиций. Успех не трогает душу Сийитиро, потому что у него нет души, он отказал ей в существовании.
В этом и состоит конечная цель нигилизма, к которой он идет силой собственной неумолимой логики: стать посредственностью, серединой, трудолюбивым обывателем, социальным рефлексом, срезом общества. Живая душа бунтует против всего этого, выпячивая свою индивидуальность. Но душа мертвая покоряется середине, потому что ей совершенно все равно, каким образом быть. Ей все равно, быть ли вообще или же не быть — гамлетовский вопрос кажется ей пустым. Она несётся течением, и течение выносит её на серединные этажи общественной иерархии -- теплые места, которым принято завидовать.
Помнится, оказавшись в плену у французов, Пьер Безухов смеялся смерти в лицо: «Они хотят убить мою бессмертную душу!». Человека, верующему в душу, невозможно лишить ни свободы, ни жизни. Но если твоя душа мертва, то тогда мертвы и свобода, и жизнь — значит, ты можешь быть кем угодно. Например, успешным человеком.
13.04.202513:44
Корюшка – одна из немногих традиций, которая и сегодня смотрится аутентично. Поэтому я всегда радуюсь, когда рядом со мной говорят о корюшке.
Потому что это местная рыба, которая повинуясь годичным законам природы идет Невой на нерест. Ее ловят и тут же едят. В этом что-то настоящее. Это вам не предложения «дубайских куличей» на Пасху, и не дурацкие маски на импортный хэллоуин.
Здесь минимум склеек и минимум натяжек. Минимум индустриализма. Можно полувствовать себя ижорским или водским рыбаком.
И да, я все понимаю про маркетинговую часть события и что корюшку не только в Петербурге едят. И что традицией с «ритуалом» это стало меньше века назад. И что паразитов в ней в этом году нашли. И все-таки.
Потому что это местная рыба, которая повинуясь годичным законам природы идет Невой на нерест. Ее ловят и тут же едят. В этом что-то настоящее. Это вам не предложения «дубайских куличей» на Пасху, и не дурацкие маски на импортный хэллоуин.
Здесь минимум склеек и минимум натяжек. Минимум индустриализма. Можно полувствовать себя ижорским или водским рыбаком.
И да, я все понимаю про маркетинговую часть события и что корюшку не только в Петербурге едят. И что традицией с «ритуалом» это стало меньше века назад. И что паразитов в ней в этом году нашли. И все-таки.
07.05.202515:58
Хорошая литература всегда выше идеологии. Впрочем, как любое искусство. Довольно очевидный тезис. Именно поэтому читать авторов со взглядами, отличающимся от твоих собственных – отдельное удовольствие.
На таких текстах очень легко учиться отличать хорошую литературу от плохой. Ведь чётких критериев нет, все очень субъективно. Но если автор транслирует близкую тебе позицию – очень легко спутать эту близость с качеством. Но если «идеологического подкупа» нет, тогда всё становится в разы четче.
Хемингуэй, Стейнбек, Маркес – все трое леваки. Но зато какие! Хороший роман всегда приподнимается над идеологическими дрязгами. Автор порой и хочет сказать нечто в пользу своего лагеря, но стремление к истине, которое захватывает всякий настоящий творческий процесс, не даёт. Выбирая между идеологией и какой-то истиной о человеке, автор хорошего романа предпочтет последнее.
И напротив, посредственный текст будет тыкать в лицо правотой своих и заблуждением чужих так, что в ответ захочется только поморщиться.
Впрочем, где-то на либеральных текстах о травме этот закон ломается. То ли там нет истины о человеке вовсе, то ли бездна, отделяющая меня от взглядов этих людей велика чрезмерно. А может у меня не хватило мощи искать там это достаточно долго.
На таких текстах очень легко учиться отличать хорошую литературу от плохой. Ведь чётких критериев нет, все очень субъективно. Но если автор транслирует близкую тебе позицию – очень легко спутать эту близость с качеством. Но если «идеологического подкупа» нет, тогда всё становится в разы четче.
Хемингуэй, Стейнбек, Маркес – все трое леваки. Но зато какие! Хороший роман всегда приподнимается над идеологическими дрязгами. Автор порой и хочет сказать нечто в пользу своего лагеря, но стремление к истине, которое захватывает всякий настоящий творческий процесс, не даёт. Выбирая между идеологией и какой-то истиной о человеке, автор хорошего романа предпочтет последнее.
И напротив, посредственный текст будет тыкать в лицо правотой своих и заблуждением чужих так, что в ответ захочется только поморщиться.
Впрочем, где-то на либеральных текстах о травме этот закон ломается. То ли там нет истины о человеке вовсе, то ли бездна, отделяющая меня от взглядов этих людей велика чрезмерно. А может у меня не хватило мощи искать там это достаточно долго.
01.05.202514:41
Попаданцы – хороший индикатор нашей самоуверенности. Раньше предок был сакральной фигурой – почитание предков повесеместно распространённая традиция. После христианизации почитание превратилось в уважение, ну и поиск «святых в роду» тоже показателен.
Расцвет прозы о попаданцах – совсем иной симптом. Здесь стремление неразумного предка чему-то научить. Потому что где уж какому-нибудь Ивану Грозному решить свои проблемы без помощи бывалого ветерана-афганца. А если оный прихватил с собой в прошлое пулемёт, так предки и вовсе просто растают от восторга.
То есть предок превращается в несмышлёного ученика. Да, иногда мудрого, но такой, дикарский мудростью, как обаятельный индеец из советских вестернов.
А учиться нижние образцы современной массовой культуры предлагают либо у потомков, либо у инопланетян. Эти два типа героев всякий раз представляются более развитыми и достойными подражания (хотя они и не всегда добры).
И я не спроста упомянул в начале сакрализацию предков. Предки нынче десакрализованы зато потомок с его пока несуществующими изобретениями оказывается вполне себе достоин поклонения. Такая вот новая прогрессистская религиозность.
Расцвет прозы о попаданцах – совсем иной симптом. Здесь стремление неразумного предка чему-то научить. Потому что где уж какому-нибудь Ивану Грозному решить свои проблемы без помощи бывалого ветерана-афганца. А если оный прихватил с собой в прошлое пулемёт, так предки и вовсе просто растают от восторга.
То есть предок превращается в несмышлёного ученика. Да, иногда мудрого, но такой, дикарский мудростью, как обаятельный индеец из советских вестернов.
А учиться нижние образцы современной массовой культуры предлагают либо у потомков, либо у инопланетян. Эти два типа героев всякий раз представляются более развитыми и достойными подражания (хотя они и не всегда добры).
И я не спроста упомянул в начале сакрализацию предков. Предки нынче десакрализованы зато потомок с его пока несуществующими изобретениями оказывается вполне себе достоин поклонения. Такая вот новая прогрессистская религиозность.
से पुनः पोस्ट किया:Талые воды
24.04.202517:16
А ещё сегодня День памяти жертв геноцида армян в Османской империи. Это преступление о котором следует помнить. Ещё год назад я говорил, что это символ продолжающихся притеснений христиан на Ближнем Востоке, сегодня же скажу, что это символ притеснения христиан уже и на Востоке, и на Западе.
Ну и по традиции выложу мой очень старый текст об обороне армянских кварталов города Ван в 1915 году. История о том, что события геноцида армян - это не про бегство и не про жалобное обращение себя в жертву, это про борьбу за свои земли, за свои древние города и сады, за своих близких. Борьба с оружием в руках и до последнего.
Ну и по традиции выложу мой очень старый текст об обороне армянских кварталов города Ван в 1915 году. История о том, что события геноцида армян - это не про бегство и не про жалобное обращение себя в жертву, это про борьбу за свои земли, за свои древние города и сады, за своих близких. Борьба с оружием в руках и до последнего.
से पुनः पोस्ट किया:Талые воды
20.04.202518:33
Пасха - единственный в истории случай, когда добро победило зло. Истинное добро без оттенков и полутонов взяло верх над таким же однозначным в своей беспощадности злом.
Все прочие победы и поражения людей оборачивались счастьем для одних и бедой для других, а чаще так и вовсе - только бедой для всех. Тысячелетия своего существования человечество ощущало за спиной катастрофу грехопадения. Оно пыталось сбежать от неё в обречённые на провал социальные утопии, в поклонение твари вместо Творца, в блаженное беспамятство веры в прогресс и гуманизм. Но катастрофа всегда настигала: падением вековых империй, массовым уничтожением себе подобных, безудержным потреблением и циничным потребительским отношением к человеку.
Удел мира людей - бесконечная катастрофа. И выход из неё лишь через одни врата: через Христа. Врата, в которые не войти строем, нацией, партией и даже приходом. Только лично.
Христос Воскресе!
Все прочие победы и поражения людей оборачивались счастьем для одних и бедой для других, а чаще так и вовсе - только бедой для всех. Тысячелетия своего существования человечество ощущало за спиной катастрофу грехопадения. Оно пыталось сбежать от неё в обречённые на провал социальные утопии, в поклонение твари вместо Творца, в блаженное беспамятство веры в прогресс и гуманизм. Но катастрофа всегда настигала: падением вековых империй, массовым уничтожением себе подобных, безудержным потреблением и циничным потребительским отношением к человеку.
Удел мира людей - бесконечная катастрофа. И выход из неё лишь через одни врата: через Христа. Врата, в которые не войти строем, нацией, партией и даже приходом. Только лично.
Христос Воскресе!
15.04.202518:07
Понял теперь я: наша свобода
Только оттуда бьющий свет…
Сегодня день рождения Гумилёва. Много раз о нём писал, не хочу повторяться. Но в последние недели именно эти слова постоянно в крутились в голове. Это очень тонко пойманная мысль. И из уст, вернее, из-под пера, человека, прожившего невероятно свободную жизнь они вдвойне ценны.
Это из «Заблудившегося трамвая» – почти предсмертного стихотворения (всего какой-то год до расстрела). Гумилёв, всю жизнь искавший свободу в африканских джунглях, на шумных парижских улицах, в лихих кавалерийских атаках, в объятиях прекрасных и талантливых женщин, в сумраке петроградских подпольных организаций… Под конец жизни, кажется, признает, что истинной свободы в этом не найти.
Она «только оттуда бьющий свет». И вопрос «откуда?» здесь неуместен. Это ясно без пояснений. Ведь это об истинной Свободе, праздник которой мы будем праздновать всего через каких-то четыре дня.
Только оттуда бьющий свет…
Сегодня день рождения Гумилёва. Много раз о нём писал, не хочу повторяться. Но в последние недели именно эти слова постоянно в крутились в голове. Это очень тонко пойманная мысль. И из уст, вернее, из-под пера, человека, прожившего невероятно свободную жизнь они вдвойне ценны.
Это из «Заблудившегося трамвая» – почти предсмертного стихотворения (всего какой-то год до расстрела). Гумилёв, всю жизнь искавший свободу в африканских джунглях, на шумных парижских улицах, в лихих кавалерийских атаках, в объятиях прекрасных и талантливых женщин, в сумраке петроградских подпольных организаций… Под конец жизни, кажется, признает, что истинной свободы в этом не найти.
Она «только оттуда бьющий свет». И вопрос «откуда?» здесь неуместен. Это ясно без пояснений. Ведь это об истинной Свободе, праздник которой мы будем праздновать всего через каких-то четыре дня.
09.04.202516:07
Недавно очень близко для себя интерпретировал сартровскую фразу «Ад – это другие».
Раньше она меня как-то не цепляла, как и исходная Сартровская пьеса, да и в целом я убеждён, что для Ада достаточно и нас самих. А тут листал бегло недавние посты Е-Нутрии и понял, что стоит слегка эту фразу повернуть, и она обретёт христианское измерение.
Тогда она будет звучать так: «для кого-то Ад – это ты». В общем в самой пьесе «За закрытыми дверям» это вполне себе раскрывается. И отсюда императив: не быть адом для другого. Или уже правильнее – для ближнего.
Мы своим взглядом «завершаем» ближнего, ограничиваем, видя в нём «готового» человека, неизменную сущность. По-сартровски – это уже смерть. Когда мы смотрим на человека и не видим его свободы, считаем, что вот перед нами весь он – это уже адский взгляд.
Об этом можно говорить проще: что-то адское есть в любой искаженной коммуникации с другим. А если еще проще: как только мы превращаем человека в объект, к которому у нас вагон требований и о котором, нам кажется, мы имеем завершенное знание. Или которого хотим отформатировать под себя. Мы становимся для него Адом.
Да, конечно же, в искажённом мире это неминуемо. Каждому из нас предстоит стать Адом для кого-то. Но в наших руках с этим Адом бороться. Сделать его короче. Сделать его «светлее». Сделать его не таким адским. В этом, пожалуй, основная суть христианских взаимоотношений.
Раньше она меня как-то не цепляла, как и исходная Сартровская пьеса, да и в целом я убеждён, что для Ада достаточно и нас самих. А тут листал бегло недавние посты Е-Нутрии и понял, что стоит слегка эту фразу повернуть, и она обретёт христианское измерение.
Тогда она будет звучать так: «для кого-то Ад – это ты». В общем в самой пьесе «За закрытыми дверям» это вполне себе раскрывается. И отсюда императив: не быть адом для другого. Или уже правильнее – для ближнего.
Мы своим взглядом «завершаем» ближнего, ограничиваем, видя в нём «готового» человека, неизменную сущность. По-сартровски – это уже смерть. Когда мы смотрим на человека и не видим его свободы, считаем, что вот перед нами весь он – это уже адский взгляд.
Об этом можно говорить проще: что-то адское есть в любой искаженной коммуникации с другим. А если еще проще: как только мы превращаем человека в объект, к которому у нас вагон требований и о котором, нам кажется, мы имеем завершенное знание. Или которого хотим отформатировать под себя. Мы становимся для него Адом.
Да, конечно же, в искажённом мире это неминуемо. Каждому из нас предстоит стать Адом для кого-то. Но в наших руках с этим Адом бороться. Сделать его короче. Сделать его «светлее». Сделать его не таким адским. В этом, пожалуй, основная суть христианских взаимоотношений.
दिखाया गया 1 - 24 का 185
अधिक कार्यक्षमता अनलॉक करने के लिए लॉगिन करें।