Талые воды
07.04.202520:56
Неделю назад наткнулся на «Благовещение» Нестерова в Новгородском музее изобразительных искусств. Прежде видел только на фото.
Есть в этой картине что-то от Богородичных культов западного Средневековья. Когда образ Божьей Матери сочетал в себе исключительную женственность, с царственностью.
Смирение, спокойствие, уверенность. Стеклянный вечер с остывшим ближневосточным ветерком. Картину будто бы слышишь. И Архангел выглядит взволнованнее Марии.
Я сейчас наговорил банальностей, но Мария здесь невероятно сильна. Вот эту тонкую женскую силу и пропускают подчас в разговорах о женском вопросе. Всем бы пожелать той силы, которой дышит эта картина.
Есть в этой картине что-то от Богородичных культов западного Средневековья. Когда образ Божьей Матери сочетал в себе исключительную женственность, с царственностью.
Смирение, спокойствие, уверенность. Стеклянный вечер с остывшим ближневосточным ветерком. Картину будто бы слышишь. И Архангел выглядит взволнованнее Марии.
Я сейчас наговорил банальностей, но Мария здесь невероятно сильна. Вот эту тонкую женскую силу и пропускают подчас в разговорах о женском вопросе. Всем бы пожелать той силы, которой дышит эта картина.
04.04.202517:24
Об истоках могущества Запада сказано немало, и немало сломано копий. В каждой концепции есть своё рациональное зерно, не буду их все перечислять.
Но есть среди них любопытная мысль, что секрет взлёта Запада – в медленном росте численности элиты, в сравнении с другими регионами. Причины медленного роста разнообразны. Это и довольно раннее введение майората с отказом от дробления владений знати. Это и целибат духовенства, исключавший чрезмерное расширение этого сословия. Это и строгая моногамия, да многодетность поощрялась, но от одной жены, как ни крути, родится меньше детей, чем от гарема.
Таким образом, темпы роста элиты не превышали темпов роста создававшего продукт населения. Что создавало условия для стабильного развития.
Ещё раз повторюсь, что это лишь одна из причин, наряду с многими. И всё-таки любопытно, что все три пункта так или иначе связаны с самоограничением. Поучительно.
Но есть среди них любопытная мысль, что секрет взлёта Запада – в медленном росте численности элиты, в сравнении с другими регионами. Причины медленного роста разнообразны. Это и довольно раннее введение майората с отказом от дробления владений знати. Это и целибат духовенства, исключавший чрезмерное расширение этого сословия. Это и строгая моногамия, да многодетность поощрялась, но от одной жены, как ни крути, родится меньше детей, чем от гарема.
Таким образом, темпы роста элиты не превышали темпов роста создававшего продукт населения. Что создавало условия для стабильного развития.
Ещё раз повторюсь, что это лишь одна из причин, наряду с многими. И всё-таки любопытно, что все три пункта так или иначе связаны с самоограничением. Поучительно.
30.03.202513:14
Господин Великий Новгород.
23.03.202515:42
Почему я не отписываюсь от уймы реконструкторских аккаунтов в разных соцсетях? Да потому что во всем мире то войны, то переговоры, то гей-парады, то традиционные ценности и далее по кругу.
А тут мужчки собираются в полуторатысячелетней римской крепости и весело фигачат друг-друга теннисными мячами из пращей. Не счастье ли?
А тут мужчки собираются в полуторатысячелетней римской крепости и весело фигачат друг-друга теннисными мячами из пращей. Не счастье ли?
18.03.202518:38
Новый Завет не позволяет нам ничего ни у кого требовать. По крайней мере, на личном уровне. Это очень подкупает в христианстве. Хотя порой хочется вести себя ровно противоположно: начитаться Истины и ловить человеков без всяких там иносказаний. Пожалуй, каждый христианин хоть раз ощущал в себе такое желание, а иногда и вовсе, замечал, что уже в процессе. Да чего уж там, подобным и церковная история полнится.
Но Христос явился не с требованиями, Он пришел с личным делом, оно и было главной причиной Его вочеловечивания. Самая частая ситуация в Евангелии: «приходят ко Христу…» – то есть Он говорил «имеющим уши». Все прочие могли оставаться в своих заблуждениях.
Отсюда и затруднения с различными версиями «политического христианства». С одной стороны, как только христиане составляют какую-то «публичную среду» им хочется и жизнь организовать по-христиански. Это нормальное стремление и все мы, в общем, выросли внутри сформированной христианством публичной культуры. С другой стороны, сегодня религия (и особенно христианство) загнана в резервацию «приватного». Поэтому любой христианский дискурс власти встречает оппозицию не только извне, но и со стороны части сообщества верующих, опирающихся в том числе и на Библейские посылки.
Эта история всем известна со времен Августина и даже раньше.
Однако тезис «силой не затащишь на Небо» подтверждает свою очевидную истинность век за веком.
На небо не затащишь, да. Но если христиане стали составлять на определенной территории статистически значимое множество, то они имеют право препятствовать разрушению непосредственно самой лестницы в Небо.
То есть личная духовная свобода должна быть сохранена за каждым. Да её по-настоящему и не отнимешь ведь. Но христианские представления о должном и недолжном не могут оставаться оставаться исключительно достоянием приватного.
Другое дело, что определить, где заканчивается личная духовная свобода и начинается этическая рамка, применимая ко всем, довольно трудно. В истории есть ограниченно положительные примеры (иногда Византия, иногда Запад, иногда Россия), но все они не были достаточно устойчивы, чтобы считать их панацеей.
Эту-то золотую середину предстоит найти нам в грядущем постсекулярном мире. Впрочем, тоже временную.
Но Христос явился не с требованиями, Он пришел с личным делом, оно и было главной причиной Его вочеловечивания. Самая частая ситуация в Евангелии: «приходят ко Христу…» – то есть Он говорил «имеющим уши». Все прочие могли оставаться в своих заблуждениях.
Отсюда и затруднения с различными версиями «политического христианства». С одной стороны, как только христиане составляют какую-то «публичную среду» им хочется и жизнь организовать по-христиански. Это нормальное стремление и все мы, в общем, выросли внутри сформированной христианством публичной культуры. С другой стороны, сегодня религия (и особенно христианство) загнана в резервацию «приватного». Поэтому любой христианский дискурс власти встречает оппозицию не только извне, но и со стороны части сообщества верующих, опирающихся в том числе и на Библейские посылки.
Эта история всем известна со времен Августина и даже раньше.
Однако тезис «силой не затащишь на Небо» подтверждает свою очевидную истинность век за веком.
На небо не затащишь, да. Но если христиане стали составлять на определенной территории статистически значимое множество, то они имеют право препятствовать разрушению непосредственно самой лестницы в Небо.
То есть личная духовная свобода должна быть сохранена за каждым. Да её по-настоящему и не отнимешь ведь. Но христианские представления о должном и недолжном не могут оставаться оставаться исключительно достоянием приватного.
Другое дело, что определить, где заканчивается личная духовная свобода и начинается этическая рамка, применимая ко всем, довольно трудно. В истории есть ограниченно положительные примеры (иногда Византия, иногда Запад, иногда Россия), но все они не были достаточно устойчивы, чтобы считать их панацеей.
Эту-то золотую середину предстоит найти нам в грядущем постсекулярном мире. Впрочем, тоже временную.
10.03.202516:20
Попытки отправдать Бога за наличие зла в мире могут привести к неожиданному результату. Можно незаметно для себя увлечься злом и даже полюбить его.
Нет, не в духе злодеев из комиксов. Просто разыскивая злу место в мире, находя основания для его существования, легко прийти к выводу, что зло может содержать в себе красоту. К примеру, без зла невозможны милосердие и героизм, именно оно проявляет эти качества. Да, в сущности, любые добродетели невозможны без зла.
И это не про литературное «маленькое зло, во имя большого добра», это именно про зло, которое обретает, таким образом, право на существование в мире. У Юнгера в «Гелиополисе» есть фраза: «зло не вне Божественного плана, но оно вне закона». Если пренебречь этой мыслью, то очень легко полюбить величие человеческого горя, героику падения и поэтику дна.
Именно отсюда и вытекают расхожие пошловатые максимы в духе «в Раю лучше климат, а в Аду компания». Многим на этом фоне добро представляется скучным и плоским, не то что зло. И популярность «серой морали» в современной массовой культуре тоже отсюда.
Однако христиане готовятся к миру, в котором злу места нет. К миру, в котором некому будет героически противостоять. В котором героизм, милосердие и справедливость предстанут совершенно иначе и лишь какая-то тонкая грань, далёкая аналогия будут связывать их с одноимёнными понятиями падшего мира.
Поэтому нельзя увлекаться красотой зла. Можно лишь восхищаться, каким поразительным образом здесь обращает зло во благо великий Божественный замысел.
Нет, не в духе злодеев из комиксов. Просто разыскивая злу место в мире, находя основания для его существования, легко прийти к выводу, что зло может содержать в себе красоту. К примеру, без зла невозможны милосердие и героизм, именно оно проявляет эти качества. Да, в сущности, любые добродетели невозможны без зла.
И это не про литературное «маленькое зло, во имя большого добра», это именно про зло, которое обретает, таким образом, право на существование в мире. У Юнгера в «Гелиополисе» есть фраза: «зло не вне Божественного плана, но оно вне закона». Если пренебречь этой мыслью, то очень легко полюбить величие человеческого горя, героику падения и поэтику дна.
Именно отсюда и вытекают расхожие пошловатые максимы в духе «в Раю лучше климат, а в Аду компания». Многим на этом фоне добро представляется скучным и плоским, не то что зло. И популярность «серой морали» в современной массовой культуре тоже отсюда.
Однако христиане готовятся к миру, в котором злу места нет. К миру, в котором некому будет героически противостоять. В котором героизм, милосердие и справедливость предстанут совершенно иначе и лишь какая-то тонкая грань, далёкая аналогия будут связывать их с одноимёнными понятиями падшего мира.
Поэтому нельзя увлекаться красотой зла. Можно лишь восхищаться, каким поразительным образом здесь обращает зло во благо великий Божественный замысел.
से पुनः पोस्ट किया:
Мохолит
07.04.202515:13
Ровно год назад был создан канал «Мохолит».
Ни о чём таком даже не думал, но писатель Владимир Масленников (1994) вдруг предложил обзавестись телегой. И вот в ней уже катит куда-то тысяча душ.
Спасибо, друзья!
У Масленникова есть интересный канал «Талые воды»: там в обрывочках размышляют о политике и литературе. Вот про Фенимора Купера было прелестно: он ведь и правда начинает свою знаменитую пенталогию с того, что старый Чингачгук спился. Ретроспектива будущих романов ещё покажет его молодым, но «какими бы красочным ни были приключения — все они происходят до». Это не только про индейцев. Вообще про историю.
Масленников сам написал исторический роман «Прядь». Начинается он вполне предсказуемо: дружина варягов терпит кораблекрушение на берегах Каспия. Но вскоре боевик оборачивается политическим детективом: впечатляет с какой тщательностью Масленников воссоздал Багратидскую Армению Х в., которую разрывают удельные интриги и безжалостный Халифат. Показано даже как вёл себя тот или иной князь. Приключенческий текст вовремя приобретает философское измерение: автор изящно, без нотаций, рассуждает о природе христианства. Масленников из плеяды тех молодых консерваторов, которые смотрят на религию нюансированно, без структуралистских обобщений, с приближением к чуду. Вопреки столкновению язычества и Христа, это роман не о том, как главный герой сначала секирой размахивал, а потом к Богу пришёл, но попытка разобраться в парадоксах распространения христианства. Ну, в самом деле, как морских разбойников могла пронять идея, что Бог явился в мир «слабым ребёнком, уложенным в кормушку для скота»? Это и сейчас-то трудно понять, а в мире кровной мести так вообще, кажется, невозможно.
Хороший получился дебют. Кто любит исторические приключения точно не пожалеет.
Возвращаясь к каналу.
Прекрасно помню ситуацию второй половины нулевых, когда начал интересоваться политической литературой. Ни правое, ни левое, почти ничего ещё не было доступно — только напевы Дугиновичей из ЖЖ. «Восстание против современного мира» было переведено буквально на страничку тезисов, и многие считали, что это весь труд. Выбор существовал лишь в среде дедов-жидоедов: пожалуйте, можете читать про то, как евреи умучили Христа, а можете про то, что Он сам из этих. Сейчас всё не так: хочешь тебе магический марксизм, хочешь правый анархизм. Даже Франко Фреда и того издали. «Гигантская проделана работа», — как мог бы сказать Брежнев.
Я называю это дефицитной системой, концептом, который означает искусственно созданную нехватку знания. Не просто отсутствие каких-либо вещей, а невозможность социализовать их на масштабной выборке, дискурсивно-экономическое ограничение. Мы до сих пор живём при дефиците, хотя его границы ослабли. Крайне радостно наблюдать буйное цветение сотен разнообразных литературных сообществ, чьи старания пока ещё не попадают на верхние этажи культуры, но однажды поднимутся туда, даже если чья-то рука заблокирует лифты.
Это не теория малых дел. Это теория параллельной инфраструктуры. Не берут на чужие площадки? Создавайте свои. Не печатают? Протачивайте собственные каналы социализации. Ваш труд не ценят? А вы ради дофамина, что ли? Не платят деньги? Ну и хорошо, не пропьёте как Чингачгук. Да, всё это не идёт в сравнение с возможностями большого капитала, но его навоз слишком часто выращивает дохляков, которые без подкормки усыхают в ниточку. Посмотрите на их среду, при всех вливаниях там пусто и скучно. В таких условиях институты официальной социализации начинают незаметно подсасывать со стороны.
Но дело даже не в этом. Борьба за российскую культуру слишком часто понимается как необходимость оказаться на её вершине. Нет. Борьба за российскую культуру — это создание достаточного основания, площадь которого сделает невозможным её дефицит.
Пройдёт ещё двадцать+ лет и постаревшие мы будем нудно вещать молодым, что ещё недавно жили при культурном убытке, а молодые писатели будут вздыхать — дед опять забыл таблетки принять.
Ради такого будущего создан этот и многие другие каналы.
Ни о чём таком даже не думал, но писатель Владимир Масленников (1994) вдруг предложил обзавестись телегой. И вот в ней уже катит куда-то тысяча душ.
Спасибо, друзья!
У Масленникова есть интересный канал «Талые воды»: там в обрывочках размышляют о политике и литературе. Вот про Фенимора Купера было прелестно: он ведь и правда начинает свою знаменитую пенталогию с того, что старый Чингачгук спился. Ретроспектива будущих романов ещё покажет его молодым, но «какими бы красочным ни были приключения — все они происходят до». Это не только про индейцев. Вообще про историю.
Масленников сам написал исторический роман «Прядь». Начинается он вполне предсказуемо: дружина варягов терпит кораблекрушение на берегах Каспия. Но вскоре боевик оборачивается политическим детективом: впечатляет с какой тщательностью Масленников воссоздал Багратидскую Армению Х в., которую разрывают удельные интриги и безжалостный Халифат. Показано даже как вёл себя тот или иной князь. Приключенческий текст вовремя приобретает философское измерение: автор изящно, без нотаций, рассуждает о природе христианства. Масленников из плеяды тех молодых консерваторов, которые смотрят на религию нюансированно, без структуралистских обобщений, с приближением к чуду. Вопреки столкновению язычества и Христа, это роман не о том, как главный герой сначала секирой размахивал, а потом к Богу пришёл, но попытка разобраться в парадоксах распространения христианства. Ну, в самом деле, как морских разбойников могла пронять идея, что Бог явился в мир «слабым ребёнком, уложенным в кормушку для скота»? Это и сейчас-то трудно понять, а в мире кровной мести так вообще, кажется, невозможно.
Хороший получился дебют. Кто любит исторические приключения точно не пожалеет.
Возвращаясь к каналу.
Прекрасно помню ситуацию второй половины нулевых, когда начал интересоваться политической литературой. Ни правое, ни левое, почти ничего ещё не было доступно — только напевы Дугиновичей из ЖЖ. «Восстание против современного мира» было переведено буквально на страничку тезисов, и многие считали, что это весь труд. Выбор существовал лишь в среде дедов-жидоедов: пожалуйте, можете читать про то, как евреи умучили Христа, а можете про то, что Он сам из этих. Сейчас всё не так: хочешь тебе магический марксизм, хочешь правый анархизм. Даже Франко Фреда и того издали. «Гигантская проделана работа», — как мог бы сказать Брежнев.
Я называю это дефицитной системой, концептом, который означает искусственно созданную нехватку знания. Не просто отсутствие каких-либо вещей, а невозможность социализовать их на масштабной выборке, дискурсивно-экономическое ограничение. Мы до сих пор живём при дефиците, хотя его границы ослабли. Крайне радостно наблюдать буйное цветение сотен разнообразных литературных сообществ, чьи старания пока ещё не попадают на верхние этажи культуры, но однажды поднимутся туда, даже если чья-то рука заблокирует лифты.
Это не теория малых дел. Это теория параллельной инфраструктуры. Не берут на чужие площадки? Создавайте свои. Не печатают? Протачивайте собственные каналы социализации. Ваш труд не ценят? А вы ради дофамина, что ли? Не платят деньги? Ну и хорошо, не пропьёте как Чингачгук. Да, всё это не идёт в сравнение с возможностями большого капитала, но его навоз слишком часто выращивает дохляков, которые без подкормки усыхают в ниточку. Посмотрите на их среду, при всех вливаниях там пусто и скучно. В таких условиях институты официальной социализации начинают незаметно подсасывать со стороны.
Но дело даже не в этом. Борьба за российскую культуру слишком часто понимается как необходимость оказаться на её вершине. Нет. Борьба за российскую культуру — это создание достаточного основания, площадь которого сделает невозможным её дефицит.
Пройдёт ещё двадцать+ лет и постаревшие мы будем нудно вещать молодым, что ещё недавно жили при культурном убытке, а молодые писатели будут вздыхать — дед опять забыл таблетки принять.
Ради такого будущего создан этот и многие другие каналы.
03.04.202520:44
Говорю четырёхлетнему сыну:
– Ты знаешь, что слово «пожалуйста» волшебное?
– Папа, не волшебное, а научное.
Кажется в моём доме завёлся материалист.
– Ты знаешь, что слово «пожалуйста» волшебное?
– Папа, не волшебное, а научное.
Кажется в моём доме завёлся материалист.
29.03.202509:34
Недавно хотел чего-то посмотреть и не знал чего. Настроение было ностальгическое, желалось яркого и чтоб интересно было, как в детстве, но только не классику пересматривать.
Тут Кинопоиск подбросил новую экранизацию «Сто лет тому вперёд» Кира Булычёва. И первоисточник и советский телесериал я в детстве очень любил, так что решил попробовать. Отечественное кино всё чаще выдаёт неплохие образцы, но всё равно включаешь его с опаской – особенно когда речь идёт о ремейках.
Однако фильм мне скорее понравился. Красиво, местами смешно, местами грустно, отсылки к первой экранизации густо замешены с отсылками к Марвел, Властелину Колец и Гарри Поттеру, да и герои-зумеры получились вполне аутентичными.
Главный минус: будущее нарисовали какое-то соевое. Где космические церкви? Где псковские космодесантники? Почему в Москве посносили историческую застройку и в том числе монастыри? В отечественном кино после 2022 года это уже не ок. Кира Булучёва надо экранизировать не в стиле Марвел, а в стиле Вархаммера.
Отсюда вытекает и более широкое сомнение. Пару лет назад у Холмогорова, которого никто не заподозрит в советофилии, вышел отличный текст – в нём брежневская эпоха описывается как попытка прорыва в «советскую Элладу». Да, сниженную в сравнении с Элладой исторической, и всё-таки. Тогда тяжелый труд советских рабочих существовал ради творческого труда советских деятелей искусства. А деятели искусства творили ради рабочих. Да, опять таки, иллюзия, основанная на вере в человека и культуру, обречённая на провал, но красивая. Тут кратко не расскажешь, почитайте.
И этот эллинский мотив очень чётко прорисовывается в телесериале «Гостья из будущего». Процитирую Егора Станиславовича:
Посыл этого произведения совершенно ясен: вы, советские дети, – жители Микен по сравнению с грядущей солнечной Элладой. Вы носите эту убогую коричневую форму, галстуки и значки, чтобы в недалеком будущем свободные люди облачились в свободные античные хитоны.
Новая экранизация этому как-будто бы вторит. Но вместо технологичных перикловых Афин a la Russ, рисует какую-то невнятную глобалистскую технократию с межгалактическими мигрантами, и без суверенитета (ни у Земли, ни у России). Это красивое будущее, но в него не хочется. Да и не верится в него. Оно никак не вытекает из настоящего.
И потому восхитительная песня «Прекрасное далёко» (на мой вкус одна из лучших советских песен вообще) куда уместнее смотрится в декорациях «Atomic Heart», чем новой версии «Сто лет тому вперёд». Простите, друзья, но соевый межгалактический эллинизм не настанет. Грядут суровые земные Тёмные века.
Тут Кинопоиск подбросил новую экранизацию «Сто лет тому вперёд» Кира Булычёва. И первоисточник и советский телесериал я в детстве очень любил, так что решил попробовать. Отечественное кино всё чаще выдаёт неплохие образцы, но всё равно включаешь его с опаской – особенно когда речь идёт о ремейках.
Однако фильм мне скорее понравился. Красиво, местами смешно, местами грустно, отсылки к первой экранизации густо замешены с отсылками к Марвел, Властелину Колец и Гарри Поттеру, да и герои-зумеры получились вполне аутентичными.
Главный минус: будущее нарисовали какое-то соевое. Где космические церкви? Где псковские космодесантники? Почему в Москве посносили историческую застройку и в том числе монастыри? В отечественном кино после 2022 года это уже не ок. Кира Булучёва надо экранизировать не в стиле Марвел, а в стиле Вархаммера.
Отсюда вытекает и более широкое сомнение. Пару лет назад у Холмогорова, которого никто не заподозрит в советофилии, вышел отличный текст – в нём брежневская эпоха описывается как попытка прорыва в «советскую Элладу». Да, сниженную в сравнении с Элладой исторической, и всё-таки. Тогда тяжелый труд советских рабочих существовал ради творческого труда советских деятелей искусства. А деятели искусства творили ради рабочих. Да, опять таки, иллюзия, основанная на вере в человека и культуру, обречённая на провал, но красивая. Тут кратко не расскажешь, почитайте.
И этот эллинский мотив очень чётко прорисовывается в телесериале «Гостья из будущего». Процитирую Егора Станиславовича:
Посыл этого произведения совершенно ясен: вы, советские дети, – жители Микен по сравнению с грядущей солнечной Элладой. Вы носите эту убогую коричневую форму, галстуки и значки, чтобы в недалеком будущем свободные люди облачились в свободные античные хитоны.
Новая экранизация этому как-будто бы вторит. Но вместо технологичных перикловых Афин a la Russ, рисует какую-то невнятную глобалистскую технократию с межгалактическими мигрантами, и без суверенитета (ни у Земли, ни у России). Это красивое будущее, но в него не хочется. Да и не верится в него. Оно никак не вытекает из настоящего.
И потому восхитительная песня «Прекрасное далёко» (на мой вкус одна из лучших советских песен вообще) куда уместнее смотрится в декорациях «Atomic Heart», чем новой версии «Сто лет тому вперёд». Простите, друзья, но соевый межгалактический эллинизм не настанет. Грядут суровые земные Тёмные века.
21.03.202518:36
Очень хорошее видеоэссе от Академии журнала «Фома». Если вы давно не перечитывали «Властелина Колец», но хотите вспомнить, за что вы его любите, – обязательно посмотрите.
Всё точно и ёмко.
Разве что необходимость последнего пункта вызывает сомнения. Он слишком явно продиктован актуальной новостной повесткой. Автор очень хочет подчеркнуть совершенно не толкиновский смысл ругательного политического ярлыка «орки». Это справедливое желание, однако тому, кто внимательно слушал сказанное в видео прежде, такие пояснения уже не нужны.
Толкин многомерен и отнюдь не черно-бел. Если понять его во всей этой сложности, то от к простым политическим аналогиям в духе «мы – эльфы, а они – орки» прибегать уже не хочется.
Кстати, говоря о войнах, виденных им лично, Профессор отмечал, что орки в них встречались по обе линии фронта. И это не политическое замечание.
Всё точно и ёмко.
Разве что необходимость последнего пункта вызывает сомнения. Он слишком явно продиктован актуальной новостной повесткой. Автор очень хочет подчеркнуть совершенно не толкиновский смысл ругательного политического ярлыка «орки». Это справедливое желание, однако тому, кто внимательно слушал сказанное в видео прежде, такие пояснения уже не нужны.
Толкин многомерен и отнюдь не черно-бел. Если понять его во всей этой сложности, то от к простым политическим аналогиям в духе «мы – эльфы, а они – орки» прибегать уже не хочется.
Кстати, говоря о войнах, виденных им лично, Профессор отмечал, что орки в них встречались по обе линии фронта. И это не политическое замечание.
17.03.202511:21
Снова рубрика «мои соседи» на книжной полке. На сей раз это новый глава Союза писателей России.
Ссылки для заказа.
Ссылки для заказа.
09.03.202512:33
Комментарий Князя Ярославского (на отечественном материале)
07.04.202515:13
Антон Осанов раскрыл тайну: это я предложил ему создать канал.
А ещё, он хвалит мой роман, что невероятно приятно.
Обязательно подписывайтесь на Антона – там одни из лучших текстов о современной литературе. И не только.👇
А ещё, он хвалит мой роман, что невероятно приятно.
Обязательно подписывайтесь на Антона – там одни из лучших текстов о современной литературе. И не только.👇
01.04.202516:37
О романах Фенимора Купера часто говорят, как о литературе несерьёзной. Дескать это проза для мальчишек. В некотором смысле так оно и есть, Зверобоя надо читать лет до 14, потом уже не то.
Однако вместе с тем это и мощная трагедия о распаде родо-племенного общества. Всё это романтизированное и преувеличенное «благородное дикарство», весь цикл живущее вопреки наступающему обществу модерна, в последней книге превращается в пропитого Джона Магиканина, в котором и не узнать некогда могучего Чингачгука Большого Змея.
Примечательно, что это последняя по сюжету, но первая по времени написания книга тетралогии. Купер сперва ставит точку, а потом дописывает предшествующий текст. Сперва показывает итог, а потом выстраивает ведущую к нему цепь событий.
И главное чувство от завершения цикла: грусть, ведь она – цена всяким изменениям. Та самая тоска по ушедшему юному миру, которая позже появится в лучших произведениях авторов фэнтези. Во времена написания цикла индейцев ещё не разогнали по резервациям, но Купер чувствует итог заранее. И какими бы красочным ни были приключения – все они происходят до.
Однако вместе с тем это и мощная трагедия о распаде родо-племенного общества. Всё это романтизированное и преувеличенное «благородное дикарство», весь цикл живущее вопреки наступающему обществу модерна, в последней книге превращается в пропитого Джона Магиканина, в котором и не узнать некогда могучего Чингачгука Большого Змея.
Примечательно, что это последняя по сюжету, но первая по времени написания книга тетралогии. Купер сперва ставит точку, а потом дописывает предшествующий текст. Сперва показывает итог, а потом выстраивает ведущую к нему цепь событий.
И главное чувство от завершения цикла: грусть, ведь она – цена всяким изменениям. Та самая тоска по ушедшему юному миру, которая позже появится в лучших произведениях авторов фэнтези. Во времена написания цикла индейцев ещё не разогнали по резервациям, но Купер чувствует итог заранее. И какими бы красочным ни были приключения – все они происходят до.
26.03.202517:15
Главная интуиция ХХ века – мысль, что «мир не в порядке». С ней солидарны и правые, и левые, она ударно пробирается в массовую культуру всех жанров. И мысль эта неотступно прорастает на фоне научных успехов, роста качества жизни, удлинения её в целом (при всей относительности этих вещей).
Да, разумеется, это чувство сопровождает человечество всю его историю. «Мир во зле лежит» – Евангельская максима. И всё же, последние столетия господствовала вера в прогресс, в человека, в возможность преодоления любых проблем силами разума. Даже левые смотрели на мир куда более оптимистично, верили в революцию как панацею от всех бед.
А вот ХХ век постепенно избавляется от иллюзий, меняет их на тонкое беспокойство, либо на установку «живи сейчас!». Бодрийяр называл постмодерн состоянием «после оргии» и если брать эту метафору изолированно – то она очень точно передает дух современности. Оргия веры в человека прошла. Космос разменяли на айфоны. Героизм на гедонизм. Посюстороние аргументы для движения мира оказались краткосрочного действия. Энтузиазм прошел. Либеральное сознание вяло брыкается, силясь скрыть свое единственное искреннее желание: отвалите, дайте уже спокойно и с комфортом помереть, а там хоть потоп.
Мир не в порядке и с этим ничего не поделать. По крайней мере, в глобальных масштабах. Повторять избитые (хотя и совершенно справедливые) тейки про теорию малых дел не буду – вы и так в курсе.
Просто славно, что мы вновь стоим и смотрим снизу вверх на этот факт. И главный плюс ХХ века в том, что он стал веком избавления от иллюзий (впрочем, всегда найдётся место новым).
Да, разумеется, это чувство сопровождает человечество всю его историю. «Мир во зле лежит» – Евангельская максима. И всё же, последние столетия господствовала вера в прогресс, в человека, в возможность преодоления любых проблем силами разума. Даже левые смотрели на мир куда более оптимистично, верили в революцию как панацею от всех бед.
А вот ХХ век постепенно избавляется от иллюзий, меняет их на тонкое беспокойство, либо на установку «живи сейчас!». Бодрийяр называл постмодерн состоянием «после оргии» и если брать эту метафору изолированно – то она очень точно передает дух современности. Оргия веры в человека прошла. Космос разменяли на айфоны. Героизм на гедонизм. Посюстороние аргументы для движения мира оказались краткосрочного действия. Энтузиазм прошел. Либеральное сознание вяло брыкается, силясь скрыть свое единственное искреннее желание: отвалите, дайте уже спокойно и с комфортом помереть, а там хоть потоп.
Мир не в порядке и с этим ничего не поделать. По крайней мере, в глобальных масштабах. Повторять избитые (хотя и совершенно справедливые) тейки про теорию малых дел не буду – вы и так в курсе.
Просто славно, что мы вновь стоим и смотрим снизу вверх на этот факт. И главный плюс ХХ века в том, что он стал веком избавления от иллюзий (впрочем, всегда найдётся место новым).
20.03.202512:36
Сообщества вне воображения
Бенедикт Андерсон, конечно, во многом устарел на сегодняшний день. И с ним чаще хочется спорить, чем соглашаться. Однако я продолжаю нежно его любить, и в одном он прав совершенно точно: не существует сообществ вне воображения.
То есть за пределами коммьюнити «лицом к лицу» – где связи обусловлены каждодневным бытовым взаимодействием, люди не объединяются интуитивно. Никакое тождество не рождает связи, не будучи осмысленным. Да и осмысление этого тождества не случается «само по себе», естественным путём.
Язык, религия, обычаи и культура в целом могут быть сколь угодно похожи, но в изолированном родоплеменном обществе это не приведет к объединению. Роды и племена будут резать друг друга, не взирая ни на какое сходство. И даже в случае нарушения изоляции будут блокироваться с «другим» ради получения преимущества над себе подобными.
Да, встреча с другим запускает процесс формирования «негативной идентичности», понимания, что «мы – не они», становится стимулом для воображения и в перспетиве может привести к созданию сообщества. Но может и не привести. И, в любом случае, это растянутый во времени процесс – иногда на столетия.
Кроме встречи с «другим» сообщество под силу создать харизматичному лидеру, общим социальным условиям при содействии географии, но чаще всего это работает в комплексе.
Бенедикт Андерсон ошибся только во времени, отказывая людям премодерна в воображении. Ну и принял инструменты работы с воображением за причину, а не за средство.
Модерн – это попросту время, когда воображение стало уж слишком сильно обгонять реальность. Что и стало слишком заметно. Именно поэтому, если носитель особенно развитого воображения переходит от слов к делу, и является к потенциальным исполнителям своих фантазий, их первая реакция всегда – недоумение. «Всмысле славянское единство?», «Как это земля и воля?».
Очень показательно здесь разочарование лорда Байрона, который ожидал встретить в Греции ахиллесов, леонидов, мильтиадов и александров с аристотелями, а на месте нашел развесёлых, неорганизованных балканоидов.
Так что, если вы воображали сообщество как-то не так, как оно оказалось на деле – это ваша проблема, не сообщества.
Резюмируя: сообщества невозможны вне воображения, и сами себя без внешнего воздействия не вообразят. Однако материал с которым воображение работает может иметь разное отношение к реальности. Можно «фэнтези делать былью», а можно стремиться стремиться к объективности. Грань тут чрезвычайно тонка и я не возьмусь её проводить.
Знаю только, что в своем собственном национальном чувстве меня отталкивает неприкрытая ложь о прошлом. Отсюда моя личная ненаучная и необоснованная уверенность: национальный миф не должен быть обязательно выстроен строго на ископаемых черепках и текстологическом анализе, но и не может стоять на большой лжи. Это уязвимая позиция, к ней легко придраться если идти в конкретику, но по-другому формулировать пока не хочу.
Бенедикт Андерсон, конечно, во многом устарел на сегодняшний день. И с ним чаще хочется спорить, чем соглашаться. Однако я продолжаю нежно его любить, и в одном он прав совершенно точно: не существует сообществ вне воображения.
То есть за пределами коммьюнити «лицом к лицу» – где связи обусловлены каждодневным бытовым взаимодействием, люди не объединяются интуитивно. Никакое тождество не рождает связи, не будучи осмысленным. Да и осмысление этого тождества не случается «само по себе», естественным путём.
Язык, религия, обычаи и культура в целом могут быть сколь угодно похожи, но в изолированном родоплеменном обществе это не приведет к объединению. Роды и племена будут резать друг друга, не взирая ни на какое сходство. И даже в случае нарушения изоляции будут блокироваться с «другим» ради получения преимущества над себе подобными.
Да, встреча с другим запускает процесс формирования «негативной идентичности», понимания, что «мы – не они», становится стимулом для воображения и в перспетиве может привести к созданию сообщества. Но может и не привести. И, в любом случае, это растянутый во времени процесс – иногда на столетия.
Кроме встречи с «другим» сообщество под силу создать харизматичному лидеру, общим социальным условиям при содействии географии, но чаще всего это работает в комплексе.
Бенедикт Андерсон ошибся только во времени, отказывая людям премодерна в воображении. Ну и принял инструменты работы с воображением за причину, а не за средство.
Модерн – это попросту время, когда воображение стало уж слишком сильно обгонять реальность. Что и стало слишком заметно. Именно поэтому, если носитель особенно развитого воображения переходит от слов к делу, и является к потенциальным исполнителям своих фантазий, их первая реакция всегда – недоумение. «Всмысле славянское единство?», «Как это земля и воля?».
Очень показательно здесь разочарование лорда Байрона, который ожидал встретить в Греции ахиллесов, леонидов, мильтиадов и александров с аристотелями, а на месте нашел развесёлых, неорганизованных балканоидов.
Так что, если вы воображали сообщество как-то не так, как оно оказалось на деле – это ваша проблема, не сообщества.
Резюмируя: сообщества невозможны вне воображения, и сами себя без внешнего воздействия не вообразят. Однако материал с которым воображение работает может иметь разное отношение к реальности. Можно «фэнтези делать былью», а можно стремиться стремиться к объективности. Грань тут чрезвычайно тонка и я не возьмусь её проводить.
Знаю только, что в своем собственном национальном чувстве меня отталкивает неприкрытая ложь о прошлом. Отсюда моя личная ненаучная и необоснованная уверенность: национальный миф не должен быть обязательно выстроен строго на ископаемых черепках и текстологическом анализе, но и не может стоять на большой лжи. Это уязвимая позиция, к ней легко придраться если идти в конкретику, но по-другому формулировать пока не хочу.
13.03.202519:53
В минувшее воскресенье ходил на выставку Васнецова. Тогда вспомнил критический текст от этом художнике от Антона Беликова. С написанным во многом хочется согласиться, тем более, что я попросту не достаточно компетентен, чтобы спорить на эти темы.
Но благодаря заметке Антона я понял, почему сам лично Васнецова люблю. Это своё отношение не абсолютизирую и никому не навязываю, но вот могу сказать вполне определённо: люблю.
Антон пишет:
Васнецов работает с русской темой через перечисление внешних атрибутов: кольчуги, булавы, шлема, крестьянские рубахи, кафтаны и все такое прочее. Так же как потом будет работать с русской темой Дягилев и художники круга журнала "Мир Искусства". Все эти знаки узнавания в соединении с крепкой академической живописью заставляют современных любителей русского духа буквально канонизировать Васнецова как "самого пресамого русского" художника. И все же, лично я считаю, что русский дух не кольчуге и не в сером волке, он в чем-то Другом.
И это правда. И вот мне-то это как раз нравится. Рубеж XIX-XX веков – это время канонизации национальных мифов, время, когда содержимое народного сознания вытаскивалось вдохновенными интеллигентами и обрекалось в форму, доступную горожанину модерна.
С одной стороны велась работа с эпосом, а с другой – с историей и где-то они смыкались. И вот эта смычка хорошо чувствуется при взгляде на васнецовские полотна. В эпических и сказочных произведениях весьма специфическое отношение к «объектам материальной культуры». Они предельно не похожи на те, что в нашем обыденном мире. Мечи и палицы такие, что за удар ими можно побить сотню. Кафтаны такие, что в рукаве умещаются явства и пития для целой гридницы народу. Кони такие, что «через холмы, через реки перескакивают».
Такое не впишешь в привычные образы из жизни. Меня в детстве всегда затруднял транзит меча-кладенца от Святогора к Илье Муромцу, потому что эти богатыри явно находились в разных «весовых категориях». Но для мифа это норма.
Васнецов же облекает эпос в исторически достоверные костюмы и декорации (да, реконструкторы, поди, оспорят, но то люди особые, так сказать). В нём мифоэпическое смыкается с историческим. Миф через мечи, кольчуги, шеломы и булавы обретает реальную фактуру. Это примерно то же, что Толкин делал в литературе.
А ещё в воскресенье я залип перед «Ковром-самолетом». Я очень долго смотрел на фон, потому что Иван Царевич летит над совершенно типичным северо-западным болотом. Через такие сейчас прокладывают скоростные автомагистрали. Такие за окном встречаются в почти любой поездке по нашим краям. Сейчас смотрел на фото картины – не то. Но при живом созерцании сказочный Иван над предельно реальным болотом – позволяет удивительно близко почувствовать миф.
Конечно, если б я был чуть более квалифицированным созерцателем живописи, то нашел бы и за что покритиковать. Но на моём уровне – полезно лишь хвалить, до критики надо дорасти.
Но благодаря заметке Антона я понял, почему сам лично Васнецова люблю. Это своё отношение не абсолютизирую и никому не навязываю, но вот могу сказать вполне определённо: люблю.
Антон пишет:
Васнецов работает с русской темой через перечисление внешних атрибутов: кольчуги, булавы, шлема, крестьянские рубахи, кафтаны и все такое прочее. Так же как потом будет работать с русской темой Дягилев и художники круга журнала "Мир Искусства". Все эти знаки узнавания в соединении с крепкой академической живописью заставляют современных любителей русского духа буквально канонизировать Васнецова как "самого пресамого русского" художника. И все же, лично я считаю, что русский дух не кольчуге и не в сером волке, он в чем-то Другом.
И это правда. И вот мне-то это как раз нравится. Рубеж XIX-XX веков – это время канонизации национальных мифов, время, когда содержимое народного сознания вытаскивалось вдохновенными интеллигентами и обрекалось в форму, доступную горожанину модерна.
С одной стороны велась работа с эпосом, а с другой – с историей и где-то они смыкались. И вот эта смычка хорошо чувствуется при взгляде на васнецовские полотна. В эпических и сказочных произведениях весьма специфическое отношение к «объектам материальной культуры». Они предельно не похожи на те, что в нашем обыденном мире. Мечи и палицы такие, что за удар ими можно побить сотню. Кафтаны такие, что в рукаве умещаются явства и пития для целой гридницы народу. Кони такие, что «через холмы, через реки перескакивают».
Такое не впишешь в привычные образы из жизни. Меня в детстве всегда затруднял транзит меча-кладенца от Святогора к Илье Муромцу, потому что эти богатыри явно находились в разных «весовых категориях». Но для мифа это норма.
Васнецов же облекает эпос в исторически достоверные костюмы и декорации (да, реконструкторы, поди, оспорят, но то люди особые, так сказать). В нём мифоэпическое смыкается с историческим. Миф через мечи, кольчуги, шеломы и булавы обретает реальную фактуру. Это примерно то же, что Толкин делал в литературе.
А ещё в воскресенье я залип перед «Ковром-самолетом». Я очень долго смотрел на фон, потому что Иван Царевич летит над совершенно типичным северо-западным болотом. Через такие сейчас прокладывают скоростные автомагистрали. Такие за окном встречаются в почти любой поездке по нашим краям. Сейчас смотрел на фото картины – не то. Но при живом созерцании сказочный Иван над предельно реальным болотом – позволяет удивительно близко почувствовать миф.
Конечно, если б я был чуть более квалифицированным созерцателем живописи, то нашел бы и за что покритиковать. Но на моём уровне – полезно лишь хвалить, до критики надо дорасти.
से पुनः पोस्ट किया:
Князь Ярославский
09.03.202512:33
👇🏻на материале русского средневековья мне приходят на память стереотипы о лживых и коварных греках, которые вроде бы были насадителями православия и носителями интеллектуальной античной традиции, и, тем не менее, вызывали отторжение и отвращение у русских монахов, составлявших и переписывавших летописи.
Или знаменитая реплика черниговского князя Святослава Всеволодича (XII век), обращённая к князю-сопернику из другой ветви Рюриковичей: "я не угрин и не лях, но мы с тобой одного деда внуки", означаяающая, что он, как русский князь, имеет права на Русскую землю по рождению, в отличие от иноземных правителей, которые могут опираться только не силу.
Или перепалка русских и татар в житии Петра Царевича (XIV век), где ростовские князья называют потомков святого татарина Петра "не нашей костью", в то время как заезжий татарский посол Ахмыл, напротив, отмечает у них "ханскую кровь" и "наше племя".
Или знаменитая реплика черниговского князя Святослава Всеволодича (XII век), обращённая к князю-сопернику из другой ветви Рюриковичей: "я не угрин и не лях, но мы с тобой одного деда внуки", означаяающая, что он, как русский князь, имеет права на Русскую землю по рождению, в отличие от иноземных правителей, которые могут опираться только не силу.
Или перепалка русских и татар в житии Петра Царевича (XIV век), где ростовские князья называют потомков святого татарина Петра "не нашей костью", в то время как заезжий татарский посол Ахмыл, напротив, отмечает у них "ханскую кровь" и "наше племя".
06.04.202517:51
Юмор – инструмент власти. Впрочем, действующий на всех в разной мере. Не помню точной цитаты, но у Аристотеля в «Риторике» было указание, что «с юношами следует шутить, со стариками говорить о делах».
То есть юмор это орудие более эффективное в отношении молодых. Опыт притупляет восприимчивость к юмору, то есть опытный человек по-прежнему способен воспринимать смешное, однако менее податлив к «власти шутника».
С этой точки зрения весьма любопытно, что в наши дни комики стали разновидностью творческой элиты, а стендап – вариантом социального лифта. В некотором смысле это свидетельство инфантилизации общества.
Да, в прошлом «власть через шутку» тоже присутствует, взять хотя бы институт королевских шутов. Однако шут за ту необычную форму власти, которой обладал при дворе, расплачивался вечным образом «дурака», из которого не мог выйти. Его одновременно принимали не принимали всерьез.
Сегодняшних шутов очень даже принимают всерьёз, они даже президентами становятся. Даже если и юмор у них не очень. Пожалуй, это очередное следствие культа молодости, который царит в нашем обществе. Культа молодости и отсутствия достойного места у старости и опыта. Нам, к сожалению, придётся заново учиться правильно стареть.
То есть юмор это орудие более эффективное в отношении молодых. Опыт притупляет восприимчивость к юмору, то есть опытный человек по-прежнему способен воспринимать смешное, однако менее податлив к «власти шутника».
С этой точки зрения весьма любопытно, что в наши дни комики стали разновидностью творческой элиты, а стендап – вариантом социального лифта. В некотором смысле это свидетельство инфантилизации общества.
Да, в прошлом «власть через шутку» тоже присутствует, взять хотя бы институт королевских шутов. Однако шут за ту необычную форму власти, которой обладал при дворе, расплачивался вечным образом «дурака», из которого не мог выйти. Его одновременно принимали не принимали всерьез.
Сегодняшних шутов очень даже принимают всерьёз, они даже президентами становятся. Даже если и юмор у них не очень. Пожалуй, это очередное следствие культа молодости, который царит в нашем обществе. Культа молодости и отсутствия достойного места у старости и опыта. Нам, к сожалению, придётся заново учиться правильно стареть.
31.03.202518:10
Социология в контовском смысле провалилась. И это хорошо. Французскому позитивисту мечталось заменить ей чуть ли не всё гуманитарное знание. Посчитать и объяснить человека, научиться эффективно прогнозировать социальные явления, потихоньку упразднив тем самым и философию, и историю.
Но не сложилось. Социология заняла свою нишу, но не более того. Причём нишу весьма ограниченную, в которой очень трудно долго оставаться актуальным. Нет, я ни в коем случаю не качу бочку на социологов. Они занимаются важным и нужным делом, в некоторых вопросах они незаменимы. Просто история социологии – это история человеческого поражения. Резкий щелчок по носу заносчивости XIX века.
Социологи не просчитали ни человека, ни общества – просто породили бесчисленное множество концепций, которые устаревают подчас быстрее, чем успевает умереть их автор (они ж все, блин, по сто лет живут). Ну и ещё неплохо справляются с анализом рекламной аудитории, да. Социологи выбрали цифру и эмпирические закономерности, казалось бы, что может быть надёжнее? Но человек к ним не сводим.
Ставка на цифру и закономерность никогда не позволит понять человека и жизнь человеческих сообществ во всей их глубине. Она рождает грандиозный конструкт, в который надо уверовать. Именно уверовать, ведь исчерпывающих рациональных аргументов она не предоставит. А под веру уже можно и аргументацию подобрать.
Конт, кстати, очень интересовался социальной природой самоубийства. Интересно, что бы он сказал, если б увидел каким путём история понесла его детище.
Но не сложилось. Социология заняла свою нишу, но не более того. Причём нишу весьма ограниченную, в которой очень трудно долго оставаться актуальным. Нет, я ни в коем случаю не качу бочку на социологов. Они занимаются важным и нужным делом, в некоторых вопросах они незаменимы. Просто история социологии – это история человеческого поражения. Резкий щелчок по носу заносчивости XIX века.
Социологи не просчитали ни человека, ни общества – просто породили бесчисленное множество концепций, которые устаревают подчас быстрее, чем успевает умереть их автор (они ж все, блин, по сто лет живут). Ну и ещё неплохо справляются с анализом рекламной аудитории, да. Социологи выбрали цифру и эмпирические закономерности, казалось бы, что может быть надёжнее? Но человек к ним не сводим.
Ставка на цифру и закономерность никогда не позволит понять человека и жизнь человеческих сообществ во всей их глубине. Она рождает грандиозный конструкт, в который надо уверовать. Именно уверовать, ведь исчерпывающих рациональных аргументов она не предоставит. А под веру уже можно и аргументацию подобрать.
Конт, кстати, очень интересовался социальной природой самоубийства. Интересно, что бы он сказал, если б увидел каким путём история понесла его детище.
24.03.202516:38
Я часто ругаю леваков, делаю это совершенно искренне, и от слов своих не отказываюсь. Но было бы, наверное, не честно только ругать, потому что многие из них всё ж таки оказали на меня большое влияние. Тут как с традиционализмом, в котором очень точные диагнозы современности соседствуют с совершенно чуждыми мне методами лечения.
Чего греха таить, прочитанный на 3 курсе Маркузе произвёл на меня огромное впечатление. И я благодарен ему за тот страх одномерности, который поселился во мне и помогал всегда идти своим путём. Стал полюсом, в который хотелось не скатываться.
Потом однажды я будто мимоходом прочитал «Истинную жизнь» Алена Бадью и основная максима этой книги тоже осталось со мной удивительно на долго. Мысль, что молодому человеку критически важно пройти царским путём меж двумя видами саморазрушения, не отдав себя ни одну из них. С одной стороны «традиционные» разрушительные практики, в которых молодые порой тратят себя: алкоголь, вещества, беспорядочные связи, бессмысленные тусовки. А с другой – болезненный карьеризм, стремление во чтобы то ни стало попасть в иерархическую систему, которая в конце концов сломает тебя и выплюнет никчёмного и пожёванного. Даже если на вид будет казаться, что ты в этой драке преуспел.
Между этими гомеровскими чудищами лежит узкий ход, который и есть по Бадью «истинная жизнь», и её нельзя упускать.
Или же Георг Лукач, несмотря на все левацкие тейки – это образец качественной работы с культурой в целом и литературой в частности. Последующие культурные успехи постмарксизма во многом заслуга Лукача.
Словом, это тост «за умных леваков». Их можно и нужно читать и слушать, но никогда нельзя доверять им до конца. Потому что «по плодам их узнаете их», а левацкие плоды всякий раз гниют ещё не успев созреть.
Чего греха таить, прочитанный на 3 курсе Маркузе произвёл на меня огромное впечатление. И я благодарен ему за тот страх одномерности, который поселился во мне и помогал всегда идти своим путём. Стал полюсом, в который хотелось не скатываться.
Потом однажды я будто мимоходом прочитал «Истинную жизнь» Алена Бадью и основная максима этой книги тоже осталось со мной удивительно на долго. Мысль, что молодому человеку критически важно пройти царским путём меж двумя видами саморазрушения, не отдав себя ни одну из них. С одной стороны «традиционные» разрушительные практики, в которых молодые порой тратят себя: алкоголь, вещества, беспорядочные связи, бессмысленные тусовки. А с другой – болезненный карьеризм, стремление во чтобы то ни стало попасть в иерархическую систему, которая в конце концов сломает тебя и выплюнет никчёмного и пожёванного. Даже если на вид будет казаться, что ты в этой драке преуспел.
Между этими гомеровскими чудищами лежит узкий ход, который и есть по Бадью «истинная жизнь», и её нельзя упускать.
Или же Георг Лукач, несмотря на все левацкие тейки – это образец качественной работы с культурой в целом и литературой в частности. Последующие культурные успехи постмарксизма во многом заслуга Лукача.
Словом, это тост «за умных леваков». Их можно и нужно читать и слушать, но никогда нельзя доверять им до конца. Потому что «по плодам их узнаете их», а левацкие плоды всякий раз гниют ещё не успев созреть.
से पुनः पोस्ट किया:
Академия журнала «Фома»
19.03.202508:28
Парадоксально, но люди, ушедшие из мира, оставили нам изобретения, без которых невозможно представить жизнь. Какие? Смотрите карточки.
📚 Академия журнала «Фома»: открывай новое вместе с нами
📚 Академия журнала «Фома»: открывай новое вместе с нами
11.03.202518:37
Если цитата не вырвана из контекста, то да, согласиться с этим трудно. Фантастика – очень широкое понятие, но какое направление в ней ни возьми, найдешь представителей разных лагерей, на любой вкус.
Потому что фантастическое допущение – это прежде всего инструмент, который можно принудить служить совершенно противоположным целям.
Инклинги (прежде всего Толкин, Льюис, Уильямс) хорошенько потоптались на всех полях фантастики, оставив там максимально базированный след, но это скорее единичный успех. Дальше ведь кого там только не было.
Да, в фэнтези так и не появилось громких имен, свободных от подражания или спора с Толкиным, но именно желание всем показать в чём же был не прав Профессор породило множество совсем уж не консервативных текстов.
И да, я не раз писал, что фэнтези – это всегда в той или иной степени тоска по «нерасколдованному миру», однако тосковать тоже можно по-разному. Для многих это повод скатиться в лютый нью-эйдж.
Потому что фантастическое допущение – это прежде всего инструмент, который можно принудить служить совершенно противоположным целям.
Инклинги (прежде всего Толкин, Льюис, Уильямс) хорошенько потоптались на всех полях фантастики, оставив там максимально базированный след, но это скорее единичный успех. Дальше ведь кого там только не было.
Да, в фэнтези так и не появилось громких имен, свободных от подражания или спора с Толкиным, но именно желание всем показать в чём же был не прав Профессор породило множество совсем уж не консервативных текстов.
И да, я не раз писал, что фэнтези – это всегда в той или иной степени тоска по «нерасколдованному миру», однако тосковать тоже можно по-разному. Для многих это повод скатиться в лютый нью-эйдж.
09.03.202511:46
Этничность в Средневековье, на мой вкус, один из самых любопытных вопросов в исследованиях об этническом вообще.
К этому примыкает и вопрос о национальном. Потому что в подавляющем большинстве случаев нация – это прорвавшаяся из культурного в политическое этничность.
Ну а любые разговоры о национальном, более-менее подкованные ораторы записывают в эпоху модерна. Так что исследования об этничности в премодерне всегда на вес золота. Тем более, что на русском их совсем уж мало.
Недавно прочитал хорошую работу Клэр Вида «Свои и чужие». Вида работает в Лейденском университете – исследует этнические стереотипы в западноевропейском Средневековье. И в монографии она приводит массу интереснейшего материала, после знакомства с которым диву даешься, как кому-то приходит в голову списывать национальное сугубо в модерн.
Чтоб не пересказывать всё, просто по пунктам перечислю наиболее интересное (на мой взгляд, естественно):
Во-первых, западное Средневековье чаще всего интерпретируют, как век христианского универсализма. И это справедливо. Христианство, действительно, было основным «воображаемым коммьюнити» той эпохи. Тем не менее, оно оставалось скорее зонтичной идентичностью, отделяющей от еретиков, мусульман и язычников. Внутри же христианского мира сущеществовала собственная иерархия и даже конкуренция. Причем выстраивалась она вокруг вопроса о том, кто лучше других служит Богу.
Под это дело ещё мыслители предсхоласты формировали в своих трактатах длиннющие списки «этнических добродетелей и пороков». Даже на таком раннем этапе они уже вполне делили мир на этнические сообщества, которым приписывали опредределенные врожденные черты.
В более поздней традиции от этого не только не отказались, но и развивали. Об «английском пьянстве», «германской ярости», «французской рыцарственности» говорили священники с амвонов, поэты в стихах, придворные правоведы в обоснованиях к политическим решениям.
Таким образом, эти категории просочились в придворную среду. То есть случилось то самое соприкосновение этнического и политического, из которого и рождаются нации модерна. В XIII веке политизация этничности играла уже во всю. Ей обосновавамь экспансия англичан в Уэльс, Ирландию и Шотландию. Цивилизованные англо-нормандцы занимаются покорением менее цивилизованных кельтов – вершится благое дело.
Антиримский регионализм католических епископов тоже опирался на этническое – «римскому высокомерию» противопостовлядись «природные» добродетели англичан, французов, немцев и т.д. Кстати, к концу XIII основаная политическая идея западного Средневековья – империум тоже находилась в кризисе, Священная Римская Империя погружалась тогда в хаос на целые столетия. И на фоне разочарования в империуме, опять таки, политические трактовки этничности вновь давали о себе знать.
По этническому признаку формировались студенческие группировки в университетах и именно в этой среде зародилось множество тематических шуток и анекдотов (прямо как в советской армии). То есть интеллектуальная элита средневековья вращалась в мультиэтничеой среде, хорошо понимала что такое «этнический другой» и активно занималась созданием этнических стереотипов.
А потом они же и разносили усвоенное в университетских центрах, опять таки, по дворам европейских монархов и шумным городам торговых союзов.
Этничность помещалась средневековым человеком в «одомашненное географическое пространство». Сама же география становилась сценой, для развгрываемой божественной драмы, в которой народы становились действующими лицами.
Что изменилось в модерн? Как я уже не раз писал: появились средства для изощрённой культивации этнического, и жесткого проведения этнических границ. А еще на смену христианству потребовалась секулярная религия.
К этому примыкает и вопрос о национальном. Потому что в подавляющем большинстве случаев нация – это прорвавшаяся из культурного в политическое этничность.
Ну а любые разговоры о национальном, более-менее подкованные ораторы записывают в эпоху модерна. Так что исследования об этничности в премодерне всегда на вес золота. Тем более, что на русском их совсем уж мало.
Недавно прочитал хорошую работу Клэр Вида «Свои и чужие». Вида работает в Лейденском университете – исследует этнические стереотипы в западноевропейском Средневековье. И в монографии она приводит массу интереснейшего материала, после знакомства с которым диву даешься, как кому-то приходит в голову списывать национальное сугубо в модерн.
Чтоб не пересказывать всё, просто по пунктам перечислю наиболее интересное (на мой взгляд, естественно):
Во-первых, западное Средневековье чаще всего интерпретируют, как век христианского универсализма. И это справедливо. Христианство, действительно, было основным «воображаемым коммьюнити» той эпохи. Тем не менее, оно оставалось скорее зонтичной идентичностью, отделяющей от еретиков, мусульман и язычников. Внутри же христианского мира сущеществовала собственная иерархия и даже конкуренция. Причем выстраивалась она вокруг вопроса о том, кто лучше других служит Богу.
Под это дело ещё мыслители предсхоласты формировали в своих трактатах длиннющие списки «этнических добродетелей и пороков». Даже на таком раннем этапе они уже вполне делили мир на этнические сообщества, которым приписывали опредределенные врожденные черты.
В более поздней традиции от этого не только не отказались, но и развивали. Об «английском пьянстве», «германской ярости», «французской рыцарственности» говорили священники с амвонов, поэты в стихах, придворные правоведы в обоснованиях к политическим решениям.
Таким образом, эти категории просочились в придворную среду. То есть случилось то самое соприкосновение этнического и политического, из которого и рождаются нации модерна. В XIII веке политизация этничности играла уже во всю. Ей обосновавамь экспансия англичан в Уэльс, Ирландию и Шотландию. Цивилизованные англо-нормандцы занимаются покорением менее цивилизованных кельтов – вершится благое дело.
Антиримский регионализм католических епископов тоже опирался на этническое – «римскому высокомерию» противопостовлядись «природные» добродетели англичан, французов, немцев и т.д. Кстати, к концу XIII основаная политическая идея западного Средневековья – империум тоже находилась в кризисе, Священная Римская Империя погружалась тогда в хаос на целые столетия. И на фоне разочарования в империуме, опять таки, политические трактовки этничности вновь давали о себе знать.
По этническому признаку формировались студенческие группировки в университетах и именно в этой среде зародилось множество тематических шуток и анекдотов (прямо как в советской армии). То есть интеллектуальная элита средневековья вращалась в мультиэтничеой среде, хорошо понимала что такое «этнический другой» и активно занималась созданием этнических стереотипов.
А потом они же и разносили усвоенное в университетских центрах, опять таки, по дворам европейских монархов и шумным городам торговых союзов.
Этничность помещалась средневековым человеком в «одомашненное географическое пространство». Сама же география становилась сценой, для развгрываемой божественной драмы, в которой народы становились действующими лицами.
Что изменилось в модерн? Как я уже не раз писал: появились средства для изощрённой культивации этнического, и жесткого проведения этнических границ. А еще на смену христианству потребовалась секулярная религия.
दिखाया गया 1 - 24 का 160
अधिक कार्यक्षमता अनलॉक करने के लिए लॉगिन करें।