Воистину отчаянно безумный проект — христианство. Но именно потому что оно безумно — потому истинно.
Ничто в мире не предвещает прощения, помилования, воскресения. Никто не простит вам ваше рождение. И за каждый шаг, верный или неверный, проворный или неловкий, придётся заплатить.
Что мир замкнут на беспощадное методичное удушение всех и всяческих и на безразличное порождение новых, обречённых такому же удушению, понимали ещё греки. Трагики с их Роком, Анаксимандр с его возвращением всего в Апейрон, Платон с его попыткой укрыться в мире идей, как известно — вечных и неизменных.
И вот. В мире неоткуда взяться устремлению поверх смерти, нет ни единого на то намека, не говоря уже о гарантиях. Но само это устремление поверх откуда-то есть, есть глубоко зашитая интуиция логоса, некий духовный орган, которым мы ощущаем иное.
И, значит, есть предмет устремления — Бог. И есть Сын — путь. И есть человек, в своей воле к иному готовый неведомым образом откликнуться и пойти за Христом. И умереть (обезуметь) для века, и воскреснуть (изумиться) для вечности.
Едва теплящаяся, порой и вовсе словно навсегда угасшая возможность этого отклика в нас — и есть «свет во тьме», который не от мира, но от Господа.
И потому говорит Павел:
«Кто из вас думает быть мудрым в веке сём, тот будь безумным, чтобы быть мудрым. Ибо мудрость мира есть безумие перед Богом, как написано: уловляет мудрых в лукавстве их».
И потому проповедует Тертуллиан:
«Сын Божий распят — это не стыдно, ибо достойно стыда; и умер Сын Божий — это совершенно достоверно, ибо нелепо; и, погребенный воскрес — это несомненно, ибо невозможно».
