Еще немного поизобретаю велосипед: наверняка кто-то уже об этом писал, но мне эта мысль пришла в голову впервые и хочется ее зафиксировать, чтобы не забыть и не потерять.
Положим, во Франции XVII-XVIII вв. Византию любили (да настолько, что византийские любовные романы становились популярным чтением и выходили их салонные переделки, которые потом еще и на русский переводились). Затем просветители, Вольтер, Руссо и компания. стали клеймить Церковь, историю и Средние века. Особые «пятиминутки ненависти» они уделили Византии с ее исихастами, Юстинианами и Феодорами. Но почему же Средние века в целом пережили Просвещение, а с Империей ромеев случилось полное «проклятие памяти»?
Сейчас подумалось — повторюсь, уверен, что мысль не нова, просто фиксирую ее для памяти, — что, вероятно, дело в том, что в целом Средние века «реабилитровал» романтизм, пришедший на смену эпохе Просвещения. Начался поиск «духа народа», древних героев, «гордиться славою своих предков не только можно, но и должно; не уважать оной есть постыдное малодушие» (с) и прочая. Отсюда интерес к былинам, легендам, народным сказкам и песням, рыцарям, монастырям и всему в том же духе. Тем самым родился в культурной памяти второй лик Средневековья: если первый — это грязь, мракобесие, невежество и жестокость, то второй — это благочестие, доблесть, слава, честь и прочие Вальтер Скотт и «песнь о Вещем Олеге».
Однако у Византии не было своей нации, для которой она могла бы стать предметом национальной гордости: греки вели свою духовную родословную скорее из Афин, чем из Константинополя, и гордились не доблестью Ираклия с Дигенисом, а скорее победой при Марафоне. Про южных славян и русских и говорить нечего: для них Византия была скорее отрицательным персонажем исторической памяти (романтическим славянофилам современные им греки стояли поперек горла, антипатия переходила сразу на Болгаробойцу). Вот и вышло, что героями византийцы могли быть разве что для консервативной публицистики Российской империи, но один Леонтьев вряд ли мог сформировать культурную память о целой цивилизации (да и рисуемые им картины не назовешь симпатичными для широкой публики).
Тем самым выходит, что своя «черная легенда» у Византии была та же, что и у западного Средневековья с его крестоносцами, инквизиторами и мракобесными схоластами, а вот с романтическим мифом не сложилось. В итоге мы так и не имеем, скажем, значимого присутствия Византии в хоть сколько-то массовой культуре: сколько угодно книг и фильмов о рыцарях, но не найти ничего о приключениях протоспафариев, протоиперпансевастов (sarcasm) и прочих кувикулариев.
