«У нас продление уже до двух лет. Вы знаете, моя сокамерница провела в заключении ровно два года за избиение и грабёж группой лиц по предварительному сговору. Насколько я знаю, никто из нас подобных нарушений закона не совершал, и глупо сравнивать позицию насилия и агрессии с позицией противоположной.

Я считаю, что продление меры пресечения нарушает презумпцию невиновности, о чём, я думаю, сейчас скажут наши защитники.

Также хочу отметить и обратить ваше внимание на то, что в СИЗО-5 систематически нарушаются наши права — права заключённых. Например, с декабря нам не выдаются сухие пайки. Систематически мне отказывают в телефонных звонках, несмотря на наличие разрешения от вас, несмотря на то, что заявление подписано начальником и всё оформлено должным образом. Тем не менее я всё равно получаю отказ.

Я до сих пор не получила лечение от терапевта, которое было назначено более месяца назад. Ко многим врачам я до сих пор не попала, хотя с подачи заявления прошло уже восемь месяцев.

Я думаю, важно сказать о том, что условия в СИЗО действительно тяжёлые, и речь идёт уже не о месяце, а о двух годах. Это действительно долгий срок, поэтому прошу вас избрать более мягкую меру пресечения, а именно — домашний арест.»

Ваша честь, я не поняла ничего из того, что было сказано защитой, но тем не менее полностью поддерживаю.

«В настоящее время я не буду входить в обсуждение вопросов об избрании меры пресечения и её дальнейшего продления. Сегодня в очередной раз суд продлевает меру пресечения в отношении моей подзащитной. И, не входя в обсуждение данных вопросов, я хотела бы отметить, что в данный момент в любом случае отсутствуют предусмотренные законом основания для дальнейшего продления меры пресечения в виде содержания Архиповой Анны Николаевны под стражей.

В своём ходатайстве сторона обвинения ссылается на то, что моя подзащитная может оказать влияние на свидетелей обвинения, воспрепятствовать рассмотрению уголовного дела. Хотела бы отметить, что все свидетели по делу допрошены, материалы допросов имеются, и, соответственно, оказать какое-либо давление на свидетелей невозможно.

Во-первых, моя подзащитная никогда не предпринимала попыток оказать давление на свидетелей и не намерена делать этого в будущем.

Что касается воспрепятствования рассмотрению уголовного дела, например, мера пресечения в виде домашнего ареста, о котором мы и ранее заявляли, также накладывает ряд ограничений.

Более того, стороной обвинения не представлено доказательств того, что Архипова Анна Николаевна когда-либо пыталась скрыться от органов дознания или суда, что она либо её родственники каким-то образом пытались оказать давление на других участников дела, на свидетелей, будь то обещание какой-либо выгоды или проведение переговоров. Доказательств этому нет.

Поэтому мы считаем, что в настоящее время своё ходатайство сторона обвинения обосновывает лишь тяжестью предъявленного обвинения. Однако только тяжесть предъявленного обвинения не может являться основанием для дальнейшего продления меры пресечения при отсутствии ряда других обстоятельств, о которых я упомянула выше.

Архипова Анна Николаевна имеет возможность проживания в период судебного следствия по уголовному делу в жилом помещении, расположенном по адресу: город Санкт-Петербург <...>. Она не собирается нарушать установленные судом ограничения в случае замены меры пресечения с заключения под стражей на домашний арест.

Хотела бы обратить внимание на то, что личность моей подзащитной установлена. Она является гражданкой Российской Федерации, у неё имеется регистрация на территории Российской Федерации.

Поэтому я прошу отказать в удовлетворении ходатайства о продлении столь строгой меры пресечения в отношении моей подзащитной и заменить её на домашний арест по адресу: город Санкт-Петербург <...>.

К моему ходатайству я приобщаю свидетельство о государственной регистрации, копию паспорта собственника и заявление.

Также, Ваша честь, я бы хотела обратить внимание на заявление от моей подзащитной о нарушении её прав. На протяжении длительного периода времени Анну Николаевну доставляют в суд без сухих пайков, а также нарушают её право на телефонные звонки. Суд удовлетворяет ходатайство, даёт разрешение на звонки, начальник подписывает необходимые документы, но, тем не менее, её не выводят, звонки не предоставляются, тем самым нарушается её право.

Я просила бы суд обратить на это внимание и направить в адрес следственного изолятора судебное обращение.»

«В ноябре одна чудная девушка напомнила мне одну чудную сотрудницу московского СИЗО — тот же весёлый хвостик, та же походка. Я расплакалась, потому что скучаю. Затем я подумала о том, что и с петербургскими сотрудниками рано или поздно попрощаюсь навсегда, и расплакалась еще сильнее.

Может быть, это что-то в духе стокгольмского синдрома, но я думаю, дело в другом.

За период моего заключения я не встретила ни одного человека, которого бы назвала плохим. Я пыталась, пыталась найти кого-нибудь для неприязни, и каждый раз мои планы рушились.

Да, порой бывают сложности, но куда чаще я сталкивалась с позитивным отношением, чем с негативным. Я видела сочувствие и сопереживание, возмущение делом и я слышала слова «нас попросили на тебя надавить, но мы не будем». И я бы рассказала больше, но по очевидным причинам не могу.

Люди в форме ФСИН не звери, а ЛЮДИ. И зачастую люди понимающие, готовые помочь. Не бездушные машины, хотя в голове может рисоваться именно такой образ.

Я не берусь утверждать, что все сотрудники СИЗО и колоний — безгрешные ангелы, это не так. Мне лишь кажется важным попытаться развеять миф о стереотипном жестком надзирателе.

Все мы — люди. Пожалуйста, помните об этом.»

«Моя Москва в клеточку, потому что смотришь на неё через решётку из автозака. Она есть только утром и вечером, когда машины совершают свои путешествия, выбрасывая или, наоборот, подбирая свой груз — подсудимых. В остальное время суток эта Москва исчезает, как мираж в пустыне, как другое измерение. Люди живут в ней, гуляют, спешат на работу, обнимаются и целуются, они не знают, что за ними зорко наблюдает тот единственный человек, кому она принадлежит. Тот самый, кто успел сесть возле решётки и теперь жадно впитывает всё, проживая и их жизни тоже, ведь ему это недоступно.

Моя Москва была немым фильмом, где кадры быстро сменяли друг друга, а само кино шло с помехами. Эта Москва была прекрасна.»