О важности Пасхи как принципа
Что значит Пасха как принцип? Речь идет о принципе воскресения – третьем наряду с принципами рождения и смерти, что соответствуют в космологии трем ее парадигмальным модусам, в метафизике соответствуют (в обратном порядке) Небытию, Бытию и Сверхбытию (Над-Бытию, Недвойственному Бытию, апофатическому Истоку), в герметическом эзотеризме – нигредо, альбедо и рубедо, то есть работе в черном, белом и красном, а в логике – антитезису, тезису и синтезу.
Какое это имеет значение, будет эффективно показать на контрасте. Так, Западная цивилизация ставит акцент на Рождестве – именно его там празднуют особенно широко – по всему миру растиражирован Christmas с его атрибутикой и традициями. При этом обыватель, не учивший специально английский, вряд ли даже скажет, как по-английски будет «Пасха». Разумеется, Западная цивилизация не ограничивается англоязычным ареалом и даже ареалом германской группы, но именно протестантский мир довел до логического завершения те тенденции, которые присутствовали в романско-католическом и против которых первый, казалось бы, восставал.
Ориентация на Рождество (соответствующее в вышеупомянутых рядах Бытию, альбедо и тезису), во-первых, акцентирует человеческую природу Христа и вообще земной пласт существования (отсюда гуманизм), а во-вторых, оставляя Воскресение как бы вне фокуса, порождает особое напряжение между жизнью как «построжденческой» реальностью и смертью как ее концом – фундаментальный дуализм, который затем распространяется на все остальные уровни (свет-тьма, земля-небо, добро-зло, хаос-порядок, дух-материя, церковь-мир, мужчина-женщина, частное-общее, душа-тело, разум-чувства и так далее). Этот дуализм имплицитно были присущ Западной Церкви еще на заре христианства, эксплицитно был зафиксирован в первые века у Блаженного Августина (Град земной/Град Небесный), а позже только усугублялся вплоть до филиокве (усиление диады Отец-Сын как результат умаления роли Святого Духа) и затем через противостояние гвельфов/гиббелинов к протестантизму и «просвещению» с полной секуляризацией и субъект-объектной топикой.
Православие же ставит в центр внимания именно Пасху и тем самым утверждает тринитаризм. Отсюда принципиальное непонимание между Россией и Западом: обоюдно принимая двумерную картину мира мы, кажется, говорим на одном языке, но поскольку человек Русской цивилизации за 1 и 2, А и Б всегда в скобках видит еще 3 и В (в отличие от западного), те же феномены трактуются им иначе, то есть на самом деле при одинаковом дискурсе и тексте мы имеем другой язык и другой подтекст (отсюда постоянная проблема переноса терминов, которые, будучи заимствованы у Запада, в итоге обретают у нас совершенно особый смысл).
Пасхальное мышление в силу своего тринитаризма парадоксально («иудеям – соблазн, эллинам – безумие») и синтетично – в отличие от синкретичного западного, не видящего в противоположностях органического единства, а потому соединяющего их произвольно-механически. В этом секрет удивительно исторического пути России с ее взлетами, падениями и метаморфозами: если дуалистичный Запад в качестве альтернативы поступательному развитию (прогрессизм, эволюционизм) видит только такую же постепенную деградацию, то мы знаем, что за смертью следует воскресение, а потому всегда жертвенно (подчас самоубийственно) стремимся соединить в себе противоположное и периодически позволяем себе умирать, чтобы воскреснуть с новой славой (отступающая экспансия, развитие через разрыв).
Исповедует ли русский человек Православие или не верует (якобы) вовсе, он – покуда он вообще русский – остается человеком Пасхи. Как тут не вспомнить, что в цветовом символизме Пасхе соответствует красный? А потому, когда мы восклицаем «Да, смерть!», мы всегда подразумеваем «Да, воскресение!».
