Гиперборейские сонеты
20.04.202506:56
Уильям Алабастер (1567 - 1640)
William Alabaster
***
Христос воскрес из мертвых, смерть поправ;
Но ты ли восклицаешь: «Он воскрес»?
Лишь те достойны сих святых словес,
Кто рвется к Богу, небеса избрав.
А если ты не обуздал свой нрав,
Превыше дола не желал небес, –
Порыв твой в суете мирской исчез.
Не говори: «Воскрес Он». Ты неправ:
Безжизнен в сердце у тебя Христос,
Диавол благодать Его унес.
Итак, не будь на ликованье скор:
Надежду в чуде праведных собор
Обрел; а те, чей путь и крив, и кос,
Услышали суровый приговор.
***
Jesus is risen from the infernal mire:
But who art thou that say'st Jesus arose?
Such holy words are only fit for those
Whose souls with Christ above the heavens aspire.
But if thou hast not raisèd thy desire
From earth to heaven, but in the world dost close
Thy love which unto heaven thou shouldst dispose,
Say not that Christ is yet ascended higher,
But yet within thy heart he lieth dead,
And by the devil is impoisonèd.
Rejoice not then in vain of his ascent;
For as his glorious rise doth much augment
All good men's hopes, so unto those that tread
False paths, it is a dreadful argument.
William Alabaster
***
Христос воскрес из мертвых, смерть поправ;
Но ты ли восклицаешь: «Он воскрес»?
Лишь те достойны сих святых словес,
Кто рвется к Богу, небеса избрав.
А если ты не обуздал свой нрав,
Превыше дола не желал небес, –
Порыв твой в суете мирской исчез.
Не говори: «Воскрес Он». Ты неправ:
Безжизнен в сердце у тебя Христос,
Диавол благодать Его унес.
Итак, не будь на ликованье скор:
Надежду в чуде праведных собор
Обрел; а те, чей путь и крив, и кос,
Услышали суровый приговор.
***
Jesus is risen from the infernal mire:
But who art thou that say'st Jesus arose?
Such holy words are only fit for those
Whose souls with Christ above the heavens aspire.
But if thou hast not raisèd thy desire
From earth to heaven, but in the world dost close
Thy love which unto heaven thou shouldst dispose,
Say not that Christ is yet ascended higher,
But yet within thy heart he lieth dead,
And by the devil is impoisonèd.
Rejoice not then in vain of his ascent;
For as his glorious rise doth much augment
All good men's hopes, so unto those that tread
False paths, it is a dreadful argument.
13.04.202517:15
Жан де Ла Сеппед (ок. 1548 – 1623)
Бело предвечного Владыки облаченье,
Белы придворные, в чертогах – белизна,
Белеет дух его, сияя в оперенье,
Бел цвет у Агнчего блестящего руна.
Белеет плат святой; укрылась им Жена,
Что к Агнцу брачному свершает восхожденье;
Белеет мантия, Супругу отдана;
Безвинный, он грядет на Брака совершенье.
Белели ризы; в них Понтифик в век былой
Взывая к Небесам, творил обряд святой.
Белеют ризы; в них – Первосвященник новый.
Бел цвет хитона – им оденется герой.
И победитель сей, на смерть идти готовый,
Бел, одолеет смерть, убитый казнью злой.
Jean de La Ceppède (ca. 1548 – 1623)
Blanc est le vêtement du grand Père sans âge ;
Blancs sont les courtisans de sa blanche maison ;
Blanc est de son Esprit l'étincelant pennage ;
Blanche est de son Agneau la brillante toison ;
Blanc est le crêpe saint dont, pour son cher blason,
Aux noces de l'Agneau l'Epouse s'avantage ;
Blanc est or' le manteau dont par même raison
Cet innocent époux se pare en son noçage ;
Blanc était l'ornement dont le Pontife vieux
S'affublait pour, dévot, offrir ses voeux aux cieux;
Blanc est le parement de ce nouveau Grand-Prêtre ;
Blanche est la robe due au fort victorieux ;
Ce vainqueur, bien qu'il aille la mort se soumettre,
Blanc, sur la dure mort triomphe glorieux.
Бело предвечного Владыки облаченье,
Белы придворные, в чертогах – белизна,
Белеет дух его, сияя в оперенье,
Бел цвет у Агнчего блестящего руна.
Белеет плат святой; укрылась им Жена,
Что к Агнцу брачному свершает восхожденье;
Белеет мантия, Супругу отдана;
Безвинный, он грядет на Брака совершенье.
Белели ризы; в них Понтифик в век былой
Взывая к Небесам, творил обряд святой.
Белеют ризы; в них – Первосвященник новый.
Бел цвет хитона – им оденется герой.
И победитель сей, на смерть идти готовый,
Бел, одолеет смерть, убитый казнью злой.
Jean de La Ceppède (ca. 1548 – 1623)
Blanc est le vêtement du grand Père sans âge ;
Blancs sont les courtisans de sa blanche maison ;
Blanc est de son Esprit l'étincelant pennage ;
Blanche est de son Agneau la brillante toison ;
Blanc est le crêpe saint dont, pour son cher blason,
Aux noces de l'Agneau l'Epouse s'avantage ;
Blanc est or' le manteau dont par même raison
Cet innocent époux se pare en son noçage ;
Blanc était l'ornement dont le Pontife vieux
S'affublait pour, dévot, offrir ses voeux aux cieux;
Blanc est le parement de ce nouveau Grand-Prêtre ;
Blanche est la robe due au fort victorieux ;
Ce vainqueur, bien qu'il aille la mort se soumettre,
Blanc, sur la dure mort triomphe glorieux.
05.04.202510:19
Жоашен дю Белле (1522 - 1560)
XLIII
Я не был никогда лгуном иль ворожеем,
Я соблюдал Христом завещанный закон,
Я воле короля всегда свой слал поклон,
Я не был осужден под стать иным злодеям.
Всегда мой господин мной чтим был и лелеем,
Мной дружества обет всегда был соблюден,
Не вымолвит никто, подняв напрасный стон:
«Доверившись ему, теперь мы сожалеем».
Таким уж создан я. Однако в жизни сей
Я, словно враг богов иль худший из людей,
Злосчастием гоним везде, мой друг Виново:
Но с утешением беду я пережил:
Здесь ходит слух, что я невзгод не заслужил,
А, может, заслужил я жребия иного.
Je ne commis jamais fraude ni maléfice,
Je ne doutai jamais des points de notre foi,
Je n'ai point violé l'ordonnance du roi,
Et n'ai point éprouvé la rigueur de justice :
J'ai fait à mon seigneur fidèlement service,
Je fais pour mes amis ce que je puis et doy,
Et crois que jusqu'ici nul ne se plaint de moi,
Que vers lui j'aye fait quelque mauvais office.
Voilà ce que je suis. Et toutefois, Vineus,
Comme un qui est aux dieux et aux hommes haineux
Le malheur me poursuit et toujours m'importune :
Mais j'ai ce beau confort en mon adversité,
C'est qu'on dit que je n'ai ce malheur mérité,
Et que digne je suis de meilleure fortune.
XLIII
Я не был никогда лгуном иль ворожеем,
Я соблюдал Христом завещанный закон,
Я воле короля всегда свой слал поклон,
Я не был осужден под стать иным злодеям.
Всегда мой господин мной чтим был и лелеем,
Мной дружества обет всегда был соблюден,
Не вымолвит никто, подняв напрасный стон:
«Доверившись ему, теперь мы сожалеем».
Таким уж создан я. Однако в жизни сей
Я, словно враг богов иль худший из людей,
Злосчастием гоним везде, мой друг Виново:
Но с утешением беду я пережил:
Здесь ходит слух, что я невзгод не заслужил,
А, может, заслужил я жребия иного.
Je ne commis jamais fraude ni maléfice,
Je ne doutai jamais des points de notre foi,
Je n'ai point violé l'ordonnance du roi,
Et n'ai point éprouvé la rigueur de justice :
J'ai fait à mon seigneur fidèlement service,
Je fais pour mes amis ce que je puis et doy,
Et crois que jusqu'ici nul ne se plaint de moi,
Que vers lui j'aye fait quelque mauvais office.
Voilà ce que je suis. Et toutefois, Vineus,
Comme un qui est aux dieux et aux hommes haineux
Le malheur me poursuit et toujours m'importune :
Mais j'ai ce beau confort en mon adversité,
C'est qu'on dit que je n'ai ce malheur mérité,
Et que digne je suis de meilleure fortune.
12.03.202518:00
ДМИТРИЙ ГЕРАСИМОВ, 1525
Днесь – век Нерона и Домициана,
Царит разброд в латинских головах,
Но все же святы мощи в их церквах,
Гостеприимны своды Латерана.
Читаю о Молуккских островах
Пространное известье Трансильвана;
Деянья морехода Магеллана
Теперь в рутенских зазвучат словах.
Казалось, мир давно уже поделен,
Здесь правит перс, там – римлянин, там – эллин,
А где же разместится московит?
Но я не зря сюда стопы направил –
На карте начертил Иовий Павел
Гипербореи позабытой вид.
https://t.me/moskovit1480/4986
Днесь – век Нерона и Домициана,
Царит разброд в латинских головах,
Но все же святы мощи в их церквах,
Гостеприимны своды Латерана.
Читаю о Молуккских островах
Пространное известье Трансильвана;
Деянья морехода Магеллана
Теперь в рутенских зазвучат словах.
Казалось, мир давно уже поделен,
Здесь правит перс, там – римлянин, там – эллин,
А где же разместится московит?
Но я не зря сюда стопы направил –
На карте начертил Иовий Павел
Гипербореи позабытой вид.
https://t.me/moskovit1480/4986
31.10.202417:56
Джанет Литтл (1759-1813)
Janet Little
Хэллоуин
Тот, кто за Радостью идет
В театры и салоны,
Там робкой нимфы не найдет –
Она скрываться склонна.
От кружев, мушек, париков
Она бежит в селенья –
У худородных мужиков
Милей увеселенья
В иную ночь.
На Хэллоуин, когда во мгле
Задорно пляшут феи,
И мчатся ведьмы на метле
На шабаш поскорее,
И видно в полуночный час,
Как ловко эльфы скачут,
В деревне сходка собралась:
Парням и девкам, значит,
Гадать в ту ночь.
Раз в год у Дженнет Рид они
Творили волхованье.
Девицы были – лишь взгляни –
Само очарованье.
Лил дождь, стоял ужасный мрак, –
То для парней проверка:
Они не замедляли шаг,
Спеша из Лоудон-Керка
К милашкам в ночь.
Орехи клали на очаг
Гадавшие девицы.
Одним везло, другим – никак
С парнями не слюбиться:
Ведь не горит дурной орех ,
Вот как не подфартило…
И так случилось, что на всех
Орехов не хватило
В мешке в ту ночь.
Затем, свечу под темный свод
Подвесив на жердине,
За яблоком честной народ
Гонялся, рот разиня.
Пусть велика у всех корысть –
Бежит оно из пасти;
Так и не выдалось угрызть
Сей плод запретной страсти
В веселья ночь.
Затем решили, что судьбу
Найдут на дне посуды, –
Кому-то трижды за волшбу
Пришло пустое блюдо.
И на чердак сбежала Молл,
Не встретив утешенья;
Как приговор судьбы тяжел!
Рыдать без утишенья
И день, и ночь!
Беднягу Джеймса била дрожь
Всю эту посиделку,
Он говорил себе: «Не трожь
Проклятую тарелку!»
Джеймс море бед воображал
В посудине порожней,
И все гаданье продрожал,
Решив поосторожней
Побыть в ту ночь.
Потехи, смех и озорство…
В ту ночь друзья-подружки
Резвились более всего,
Начав игру в подушки.
Свой валик Дженет принесла,
И в той игре для хватких
Наградой было – без числа
Лобзаний самых сладких
В такую ночь.
Девятый час пробило вдруг –
И девушки-гадалки
Вскочили на ноги, из рук
Не выпуская прялки.
Все нехотя пошли домой,
Но приняли решенье:
Устроить надо всей гурьбой
Такое развлеченье
В иную ночь.
Оригинал: https://poets.org/poem/halloween-1
Janet Little
Хэллоуин
Тот, кто за Радостью идет
В театры и салоны,
Там робкой нимфы не найдет –
Она скрываться склонна.
От кружев, мушек, париков
Она бежит в селенья –
У худородных мужиков
Милей увеселенья
В иную ночь.
На Хэллоуин, когда во мгле
Задорно пляшут феи,
И мчатся ведьмы на метле
На шабаш поскорее,
И видно в полуночный час,
Как ловко эльфы скачут,
В деревне сходка собралась:
Парням и девкам, значит,
Гадать в ту ночь.
Раз в год у Дженнет Рид они
Творили волхованье.
Девицы были – лишь взгляни –
Само очарованье.
Лил дождь, стоял ужасный мрак, –
То для парней проверка:
Они не замедляли шаг,
Спеша из Лоудон-Керка
К милашкам в ночь.
Орехи клали на очаг
Гадавшие девицы.
Одним везло, другим – никак
С парнями не слюбиться:
Ведь не горит дурной орех ,
Вот как не подфартило…
И так случилось, что на всех
Орехов не хватило
В мешке в ту ночь.
Затем, свечу под темный свод
Подвесив на жердине,
За яблоком честной народ
Гонялся, рот разиня.
Пусть велика у всех корысть –
Бежит оно из пасти;
Так и не выдалось угрызть
Сей плод запретной страсти
В веселья ночь.
Затем решили, что судьбу
Найдут на дне посуды, –
Кому-то трижды за волшбу
Пришло пустое блюдо.
И на чердак сбежала Молл,
Не встретив утешенья;
Как приговор судьбы тяжел!
Рыдать без утишенья
И день, и ночь!
Беднягу Джеймса била дрожь
Всю эту посиделку,
Он говорил себе: «Не трожь
Проклятую тарелку!»
Джеймс море бед воображал
В посудине порожней,
И все гаданье продрожал,
Решив поосторожней
Побыть в ту ночь.
Потехи, смех и озорство…
В ту ночь друзья-подружки
Резвились более всего,
Начав игру в подушки.
Свой валик Дженет принесла,
И в той игре для хватких
Наградой было – без числа
Лобзаний самых сладких
В такую ночь.
Девятый час пробило вдруг –
И девушки-гадалки
Вскочили на ноги, из рук
Не выпуская прялки.
Все нехотя пошли домой,
Но приняли решенье:
Устроить надо всей гурьбой
Такое развлеченье
В иную ночь.
Оригинал: https://poets.org/poem/halloween-1
20.10.202413:21
19.04.202512:40
Жан де Ла Сеппед (ок. 1548 – 1623)
Jean de La Ceppède
Господь, сойди во ад, в душе моей царящий,
Душа моя есть ад духовной слепоты –
Сто угрызений там, укоры их разящи,
Там бесов семеро, и тяжки их кнуты.
У ада моего особые черты,
Отличны от того, где вечный огнь палящий:
Там ждут лишь вечных мук, бескрайней черноты,
А я жду милости, ко мне благоволящей.
По милосердию сойди, Христе, в мой ад,
Усилия мои пусть бесов победят,
Чтоб завтра вознестись, готов страдать сегодня,
Пусть буду я идти, вздыхая о грехах,
Пусть буду с трепетом я ждать суда Господня –
К спасению ведет благочестивый страх.
Fais, mon Sauveur, descente en l'enfer de mon âme ;
Mon âme est un enfer tout noir d'aveuglement,
Que l'acéré tranchant de cent remords entame,
Que sept traîtres démons traitent journellement.
D'un seul point mon enfer le nom d'enfer dément,
Dissemblable à l'enfer de l'éternelle flamme :
C'est qu'on n'espère plus en l'éternel tourment,
Et dans le mien j'espère et ta grâce réclame.
Descend donc par ta grâce, ô Christ, dans mon enfer ;
Fais-moi de ces démons désormais triompher ;
Pour te suivre là-haut, fais qu'ici je pâtisse.
Fais que j'aille toujours mes crimes soupirant ;
Et fais qu'en mon esprit je craigne ta justice,
Car le salut consiste à craindre en espérant.
Jean de La Ceppède
Господь, сойди во ад, в душе моей царящий,
Душа моя есть ад духовной слепоты –
Сто угрызений там, укоры их разящи,
Там бесов семеро, и тяжки их кнуты.
У ада моего особые черты,
Отличны от того, где вечный огнь палящий:
Там ждут лишь вечных мук, бескрайней черноты,
А я жду милости, ко мне благоволящей.
По милосердию сойди, Христе, в мой ад,
Усилия мои пусть бесов победят,
Чтоб завтра вознестись, готов страдать сегодня,
Пусть буду я идти, вздыхая о грехах,
Пусть буду с трепетом я ждать суда Господня –
К спасению ведет благочестивый страх.
Fais, mon Sauveur, descente en l'enfer de mon âme ;
Mon âme est un enfer tout noir d'aveuglement,
Que l'acéré tranchant de cent remords entame,
Que sept traîtres démons traitent journellement.
D'un seul point mon enfer le nom d'enfer dément,
Dissemblable à l'enfer de l'éternelle flamme :
C'est qu'on n'espère plus en l'éternel tourment,
Et dans le mien j'espère et ta grâce réclame.
Descend donc par ta grâce, ô Christ, dans mon enfer ;
Fais-moi de ces démons désormais triompher ;
Pour te suivre là-haut, fais qu'ici je pâtisse.
Fais que j'aille toujours mes crimes soupirant ;
Et fais qu'en mon esprit je craigne ta justice,
Car le salut consiste à craindre en espérant.
11.04.202519:58
ПРИНЦЕССА НА ГОРОШИНЕ
03.04.202516:06
Симеон-Гийом де ла Рок (1551 – 1611)
***
Я жуткой птицей стал во мраке глухоманном;
Оставлен солнца свет, оставлена родня –
Жестокостью Амур преобразил меня,
Чтоб предвещать беду испуганным селянам.
Взываю к скалам я стенаньем непрестанным,
И средь пустынных скал до наступленья дня
Лишь Эхо вторит мне, мой скорбный стон храня,
И умолкаем мы с рассветом нежеланным.
Я солнца яркий свет утратил, и с тех пор
Завеса черноты всегда мне застит взор,
Надежд меня лишив, похитив жизни силы.
Близ солнечных лучей имел я вид орла,
Но прихотью судьбы меня преобразило:
Я раньше светом был, теперь я мрак и мгла.
Siméon-Guillaume de la Roque (1551 – 1611)
***
Je suis le triste oiseau de la nuit solitaire,
Qui fuit sa même espèce et la clarté du jour,
De nouveau transformé par la rigueur d'Amour,
Pour annoncer l'augure au malheureux vulgaire.
J'apprends à ces rochers mon tourment ordinaire,
Ces rochers plus secrets où je fais mon séjour.
Quand j'achève ma plainte, Écho parle à son tour,
Tant que le jour survient qui soudain me fait taire.
Depuis que j'eus perdu mon soleil radieux,
Un voile obscur et noir me vint bander les yeux,
Me dérobant l'espoir qui maintenait ma vie.
J'étais jadis un aigle auprès de sa clarté,
Telle forme à l'instant du sort me fut ravie,
Je vivais de lumière, ore d'obscurité.
***
Я жуткой птицей стал во мраке глухоманном;
Оставлен солнца свет, оставлена родня –
Жестокостью Амур преобразил меня,
Чтоб предвещать беду испуганным селянам.
Взываю к скалам я стенаньем непрестанным,
И средь пустынных скал до наступленья дня
Лишь Эхо вторит мне, мой скорбный стон храня,
И умолкаем мы с рассветом нежеланным.
Я солнца яркий свет утратил, и с тех пор
Завеса черноты всегда мне застит взор,
Надежд меня лишив, похитив жизни силы.
Близ солнечных лучей имел я вид орла,
Но прихотью судьбы меня преобразило:
Я раньше светом был, теперь я мрак и мгла.
Siméon-Guillaume de la Roque (1551 – 1611)
***
Je suis le triste oiseau de la nuit solitaire,
Qui fuit sa même espèce et la clarté du jour,
De nouveau transformé par la rigueur d'Amour,
Pour annoncer l'augure au malheureux vulgaire.
J'apprends à ces rochers mon tourment ordinaire,
Ces rochers plus secrets où je fais mon séjour.
Quand j'achève ma plainte, Écho parle à son tour,
Tant que le jour survient qui soudain me fait taire.
Depuis que j'eus perdu mon soleil radieux,
Un voile obscur et noir me vint bander les yeux,
Me dérobant l'espoir qui maintenait ma vie.
J'étais jadis un aigle auprès de sa clarté,
Telle forme à l'instant du sort me fut ravie,
Je vivais de lumière, ore d'obscurité.
01.02.202522:32
Джон Китс (1795 – 1821)
John Keats
Садясь перечитывать «Короля Лира»
Фантазия, чья златострунна лира,
Сирена яркоперая, не пой!
Оставь напевы зимнею порой,
Захлопни фолиант, немотствуй сиро.
Прощай! Я брани жажду, а не мира;
Бой рьяной плоти с силой роковой
Меня сжигает вновь, и вновь со мной
Горчаще-сладкий вкус плодов Шекспира.
Глава Поэтов! Альбиона тучи!
Вы вековечный создали сюжет;
Пусть я в дубраве странствую дремучей,
Не сон пустой мои блужданья, нет, —
Когда дотла я выгорю в огне,
Вы крылья Феникса дадите мне!
Written Before Re-Reading King Lear
O golden-tongued Romance with serene lute!
Fair plumed Syren! Queen of far away!
Leave melodizing on this wintry day,
Shut up thine olden pages, and be mute.
Adieu! for once again the fierce dispute
Betwixt damnation and impassioned clay
Must I burn through; once more humbly assay
The bitter-sweet of this Shakespearian fruit.
Chief Poet! and ye clouds of Albion,
Begetters of our deep eternal theme,
When through the old oak Forest I am gone,
Let me not wander in a barren dream,
But when I am consumed in the Fire,
Give me new Phoenix wings to fly at my desire.
John Keats
Садясь перечитывать «Короля Лира»
Фантазия, чья златострунна лира,
Сирена яркоперая, не пой!
Оставь напевы зимнею порой,
Захлопни фолиант, немотствуй сиро.
Прощай! Я брани жажду, а не мира;
Бой рьяной плоти с силой роковой
Меня сжигает вновь, и вновь со мной
Горчаще-сладкий вкус плодов Шекспира.
Глава Поэтов! Альбиона тучи!
Вы вековечный создали сюжет;
Пусть я в дубраве странствую дремучей,
Не сон пустой мои блужданья, нет, —
Когда дотла я выгорю в огне,
Вы крылья Феникса дадите мне!
Written Before Re-Reading King Lear
O golden-tongued Romance with serene lute!
Fair plumed Syren! Queen of far away!
Leave melodizing on this wintry day,
Shut up thine olden pages, and be mute.
Adieu! for once again the fierce dispute
Betwixt damnation and impassioned clay
Must I burn through; once more humbly assay
The bitter-sweet of this Shakespearian fruit.
Chief Poet! and ye clouds of Albion,
Begetters of our deep eternal theme,
When through the old oak Forest I am gone,
Let me not wander in a barren dream,
But when I am consumed in the Fire,
Give me new Phoenix wings to fly at my desire.
18.04.202507:08
КОПЬЕ И ГУБКА, 33 по Р.Х.
— Под тяжким млатом сельского циклопа
Росло я, обретая острие.
Взойдя на древо, вознеслось копье
Превыше деревянного ослопа.
— В морях, где утонула Партенопа,
Я родилась, и ремесло мое —
Купанье, стирка, чистка и мытье,
Но увенчалась мною ветвь иссопа;
На службу вместе взял нас легион.
— И вместе довелось нам отличиться.
— Меня наполнил воин Стефатон.
— Я ж вознеслось в Лонгиновой деснице,
И вместе мы коснулись — посмотри! —
Того, над Кем написано: INRI.
— Под тяжким млатом сельского циклопа
Росло я, обретая острие.
Взойдя на древо, вознеслось копье
Превыше деревянного ослопа.
— В морях, где утонула Партенопа,
Я родилась, и ремесло мое —
Купанье, стирка, чистка и мытье,
Но увенчалась мною ветвь иссопа;
На службу вместе взял нас легион.
— И вместе довелось нам отличиться.
— Меня наполнил воин Стефатон.
— Я ж вознеслось в Лонгиновой деснице,
И вместе мы коснулись — посмотри! —
Того, над Кем написано: INRI.
11.04.202519:58
Мой новый вклад в «Легенды и мифы» о небезызвестной сказке Андерсена 👸🏼🛌🫛
01.04.202508:38
Бетурнэ (XIII век)
Le Bétourné
Смотрите, как я потрясен,
Услад любовных не познав:
Средь мудрых я умалишен,
Зато среди безумных – здрав,
Труд ни один мой не свершен,
И кроток в ярости мой нрав.
Богат я, в нищете прожив,
Я разом злобен и учтив,
Я изъясняюсь немотой,
Я глух, но слышу все слова,
Безногий, славлюсь быстротой,
Тружусь, к полудню встав едва.
Я от безделия устал;
Жена верна, но я рогат;
В три горла ел – голодным встал;
Все промотал – и вновь богат.
Скачу в седле я без коня,
Я, возвращаясь, ухожу,
Хоть нет жилища у меня,
Весь двор приемом поражу.
Пьянею, коль вода во рту,
Мне сладка соль и горек мед,
Совру я вам начистоту,
Откуда я веду свой род:
Из немцев да из Пуату.
А что из двух? То Бог сочтет.
Закончу песню навсегда –
Ее споют еще не раз.
Пусть к девушке летит, туда,
Где так Амор меня потряс.
И, коли страсть ей не чужда,
Ответный мне раздастся глас.
Господь! Я счастие тогда
Узнаю в этот добрый час.
Oez com je sui bestornez
Por joie d'amors que je n'aî:
Entre sages sui fous clamez
Et entre les fous assez sai.
Onques ne fis que faire dui;
Quant plus m'aïre plus m'apai.
Je suis mananz et riens ne puis
Avoir; mauves sui et cortois.
Je suis muez por bien parler
Et sorz por clerement oïr,
Contraiz en lit por tost aler
Et colier por toz tens gésir.
Je muir de faim qant sui saous
Et de noient faire sui las;
De ma prode famé sui cous,
Et en gastant le mien amas.
Quant je cheval lez mon cheval,
De mon aler faz mon venir.
Je n'ai ne maison ne ostal :
Si i porroit uns rois gésir.
Aiguë m'enivre plus que vins;
Miel me fait boivre plus que seus;
Prudon sui et lechierres fins,
Et si vos dirai briement quex :
Alemans sui et Poitevins,
Ne l'un ne l'autre, ce scet Diex.
La rotroange finerai
Qui maintes foiz sera chantée.
A la pucele s'en ira
Por cui amors m'ont bestorné.
Si li plaist, si la chantera
Por moi qui la fis en esté.
Et Diex ! se ja se sentira
Mes cors de la soe bonté!
Le Bétourné
Смотрите, как я потрясен,
Услад любовных не познав:
Средь мудрых я умалишен,
Зато среди безумных – здрав,
Труд ни один мой не свершен,
И кроток в ярости мой нрав.
Богат я, в нищете прожив,
Я разом злобен и учтив,
Я изъясняюсь немотой,
Я глух, но слышу все слова,
Безногий, славлюсь быстротой,
Тружусь, к полудню встав едва.
Я от безделия устал;
Жена верна, но я рогат;
В три горла ел – голодным встал;
Все промотал – и вновь богат.
Скачу в седле я без коня,
Я, возвращаясь, ухожу,
Хоть нет жилища у меня,
Весь двор приемом поражу.
Пьянею, коль вода во рту,
Мне сладка соль и горек мед,
Совру я вам начистоту,
Откуда я веду свой род:
Из немцев да из Пуату.
А что из двух? То Бог сочтет.
Закончу песню навсегда –
Ее споют еще не раз.
Пусть к девушке летит, туда,
Где так Амор меня потряс.
И, коли страсть ей не чужда,
Ответный мне раздастся глас.
Господь! Я счастие тогда
Узнаю в этот добрый час.
Oez com je sui bestornez
Por joie d'amors que je n'aî:
Entre sages sui fous clamez
Et entre les fous assez sai.
Onques ne fis que faire dui;
Quant plus m'aïre plus m'apai.
Je suis mananz et riens ne puis
Avoir; mauves sui et cortois.
Je suis muez por bien parler
Et sorz por clerement oïr,
Contraiz en lit por tost aler
Et colier por toz tens gésir.
Je muir de faim qant sui saous
Et de noient faire sui las;
De ma prode famé sui cous,
Et en gastant le mien amas.
Quant je cheval lez mon cheval,
De mon aler faz mon venir.
Je n'ai ne maison ne ostal :
Si i porroit uns rois gésir.
Aiguë m'enivre plus que vins;
Miel me fait boivre plus que seus;
Prudon sui et lechierres fins,
Et si vos dirai briement quex :
Alemans sui et Poitevins,
Ne l'un ne l'autre, ce scet Diex.
La rotroange finerai
Qui maintes foiz sera chantée.
A la pucele s'en ira
Por cui amors m'ont bestorné.
Si li plaist, si la chantera
Por moi qui la fis en esté.
Et Diex ! se ja se sentira
Mes cors de la soe bonté!
Could not access
the media content
the media content
13.01.202509:42
Джон Дэвидсон (1857 – 1909)
John Davidson
Северный пригород
Природы шаг нескор и скуп,
Давно к петлянию привык:
Тысячелетним гибнет дуб,
Недвижен взморщенный ледник.
Но здесь давно привычный мир
Глодают перемен клыки –
Грызут проселок и трактир,
Амбары, мызы, ручейки.
Аляповатые дома,
Смердя изогнутой трубой,
У речки, в поле, у холма
Пейзаж заполнили собой.
И понабиты люди в дом,
Как блюдца с чашками в буфет.
Зимой в нем – как в ведре со льдом,
А летом он как печь нагрет.
Их стуком будит полисмен,
И день тягучий настает;
Спешат, не чая перемен,
Еще до света на завод.
Нехитрой жизнью здесь живут
Те, кто, превозмогая страх,
Вершат свой неприглядный труд,
Не думая о лучших днях,
И робко мыслят средь нужды,
Что, может, место им не здесь;
Их награждают за труды
Тем, что на миг сбавляют спесь.
A NORTHERN SUBURB
Nature selects the longest way,
And winds about in tortuous grooves;
A thousand years the oaks decay;
The wrinkled glacier hardly moves.
But here the whetted fangs of change
Daily devour the old demesne--
The busy farm, the quiet grange,
The wayside inn, the village green.
In gaudy yellow brick and red,
With rooting pipes, like creepers rank,
The shoddy terraces o'erspread
Meadow, and garth, and daisied bank.
With shelves for rooms the houses crowd,
Like draughty cupboards in a row--
Ice--chests when wintry winds are loud,
Ovens when summer breezes blow.
Roused by the fee'd policeman's knock,
And sad that day should come again,
Under the stars the workmen flock
In haste to reach the workmen's train.
For here dwell those who must fulfil
Dull tasks in uncongenial spheres,
Who toil through dread of coming ill,
And not with hope of happier years--
The lowly folk who scarcely dare
Conceive themselves perhaps misplaced,
Whose prize for unremitting care
Is only not to be disgraced.
John Davidson
Северный пригород
Природы шаг нескор и скуп,
Давно к петлянию привык:
Тысячелетним гибнет дуб,
Недвижен взморщенный ледник.
Но здесь давно привычный мир
Глодают перемен клыки –
Грызут проселок и трактир,
Амбары, мызы, ручейки.
Аляповатые дома,
Смердя изогнутой трубой,
У речки, в поле, у холма
Пейзаж заполнили собой.
И понабиты люди в дом,
Как блюдца с чашками в буфет.
Зимой в нем – как в ведре со льдом,
А летом он как печь нагрет.
Их стуком будит полисмен,
И день тягучий настает;
Спешат, не чая перемен,
Еще до света на завод.
Нехитрой жизнью здесь живут
Те, кто, превозмогая страх,
Вершат свой неприглядный труд,
Не думая о лучших днях,
И робко мыслят средь нужды,
Что, может, место им не здесь;
Их награждают за труды
Тем, что на миг сбавляют спесь.
A NORTHERN SUBURB
Nature selects the longest way,
And winds about in tortuous grooves;
A thousand years the oaks decay;
The wrinkled glacier hardly moves.
But here the whetted fangs of change
Daily devour the old demesne--
The busy farm, the quiet grange,
The wayside inn, the village green.
In gaudy yellow brick and red,
With rooting pipes, like creepers rank,
The shoddy terraces o'erspread
Meadow, and garth, and daisied bank.
With shelves for rooms the houses crowd,
Like draughty cupboards in a row--
Ice--chests when wintry winds are loud,
Ovens when summer breezes blow.
Roused by the fee'd policeman's knock,
And sad that day should come again,
Under the stars the workmen flock
In haste to reach the workmen's train.
For here dwell those who must fulfil
Dull tasks in uncongenial spheres,
Who toil through dread of coming ill,
And not with hope of happier years--
The lowly folk who scarcely dare
Conceive themselves perhaps misplaced,
Whose prize for unremitting care
Is only not to be disgraced.
18.10.202415:01
З А В Т Р А
17.04.202519:10
Закари де Витре (ок. 1600 – ок. 1660)
Zacharie de Vitré
***
…и дали Ему в правую руку трость (Мф. 27:29)
Душа моя – тростник, засохший и бесплодный,
Малейшим ветром он колеблем и несом,
Нет сердцевины в нем,
И сущность тростника с непостоянством сходна.
Я мнил – безвредным был тростник мой неугодный;
Нет – тростью я Тебя бью в бешенстве слепом,
Над царственным челом
Напитываю тернь я кровью благородной.
Господь! Чтоб мог я плод явить перед Тобой,
Тростник моей души в крови Своей омой –
И посох прорастет, цветущий, духовитый;
И если эта трость слаба, пуста, мелка,
То пусть ее, подав от перемен защиту,
Несет Твоя рука.
Et arundinem in dextera eius (Matthieu 27:29)
Mon âme est un roseau faible, sec et stérile,
Dépourvu de moelle, et sans fin se mouvant
Au premier gré du vent,
Tant il a d’inconstance en son être fragile.
Au moins si ce roseau ne t’était qu’inutile ;
Mais c’est lui, mon Sauveur, qui te frappe souvent,
Et pousse plus avant
Cet outrageux buisson dont ton beau sang distille.
Mon Jésus, si tu veux retirer quelque fruit
Du roseau de mon âme, après l’avoir produit,
Trempe-le dans ton sang, lui qui le fait répandre ;
Et puisqu’il est si faible, et si vide, et si vain,
Afin que d’inconstance il se puisse défendre,
Porte-le dans ta main.
Zacharie de Vitré
***
…и дали Ему в правую руку трость (Мф. 27:29)
Душа моя – тростник, засохший и бесплодный,
Малейшим ветром он колеблем и несом,
Нет сердцевины в нем,
И сущность тростника с непостоянством сходна.
Я мнил – безвредным был тростник мой неугодный;
Нет – тростью я Тебя бью в бешенстве слепом,
Над царственным челом
Напитываю тернь я кровью благородной.
Господь! Чтоб мог я плод явить перед Тобой,
Тростник моей души в крови Своей омой –
И посох прорастет, цветущий, духовитый;
И если эта трость слаба, пуста, мелка,
То пусть ее, подав от перемен защиту,
Несет Твоя рука.
Et arundinem in dextera eius (Matthieu 27:29)
Mon âme est un roseau faible, sec et stérile,
Dépourvu de moelle, et sans fin se mouvant
Au premier gré du vent,
Tant il a d’inconstance en son être fragile.
Au moins si ce roseau ne t’était qu’inutile ;
Mais c’est lui, mon Sauveur, qui te frappe souvent,
Et pousse plus avant
Cet outrageux buisson dont ton beau sang distille.
Mon Jésus, si tu veux retirer quelque fruit
Du roseau de mon âme, après l’avoir produit,
Trempe-le dans ton sang, lui qui le fait répandre ;
Et puisqu’il est si faible, et si vide, et si vain,
Afin que d’inconstance il se puisse défendre,
Porte-le dans ta main.
07.04.202519:42
Жоашен дю Белле (1522 – 1560)
Joachim du Bellay
CLIV
Поверь же мне, Баиф: смени Парнаса кущи
На здание суда, на тяжбы – Геликон,
На сундучок – свой лавр, а лиры громкий звон –
На многоречье тех, чьи руки загребущи.
Ведь в этом ремесле навар гораздо гуще,
Чем в стихотворчестве; богаче награжден
Услужливый лакей иль озорной буффон.
Плюй на досуг, Баиф, к доходам не ведущий!
Пора уже бросать несмысленных сестриц
И Феба трепотню, и кучу небылиц,
Богатство там одно – зеленый лист лавровый;
Есть у властителей лишь дело до утех:
Им слушать радостно звон денег, звонкий смех,
Чуть зазвучат стихи – в ушах у них засовы.
CLIV
Si tu m’en crois, Baïf, tu changeras Parnasse
Au palais de Paris, Helicon au parquet,
Ton laurier en un sac, et ta lyre au caquet,
De ceux qui pour serrer, la main n’ont jamais lasse.
C’est à ce mestier là, que les biens on amasse,
Non à celuy des vers : où moins y a d’acquet
Qu’au mestier d’un boufon, ou celui d’un naquet.
Fy du plaisir, Baïf, qui sans profit se passe.
Laissons donq, je te pry, ces babillardes Sœurs,
Ce causeur Apollon, et ces vaines douceurs,
Qui pour tout leur tresor n’ont que des lauriers verds :
Aux choses de profit, ou celles qui font rire,
Les grands ont aujourd’huy les oreilles de cire,
Mais ils les ont de fer pour escouter les vers.
Joachim du Bellay
CLIV
Поверь же мне, Баиф: смени Парнаса кущи
На здание суда, на тяжбы – Геликон,
На сундучок – свой лавр, а лиры громкий звон –
На многоречье тех, чьи руки загребущи.
Ведь в этом ремесле навар гораздо гуще,
Чем в стихотворчестве; богаче награжден
Услужливый лакей иль озорной буффон.
Плюй на досуг, Баиф, к доходам не ведущий!
Пора уже бросать несмысленных сестриц
И Феба трепотню, и кучу небылиц,
Богатство там одно – зеленый лист лавровый;
Есть у властителей лишь дело до утех:
Им слушать радостно звон денег, звонкий смех,
Чуть зазвучат стихи – в ушах у них засовы.
CLIV
Si tu m’en crois, Baïf, tu changeras Parnasse
Au palais de Paris, Helicon au parquet,
Ton laurier en un sac, et ta lyre au caquet,
De ceux qui pour serrer, la main n’ont jamais lasse.
C’est à ce mestier là, que les biens on amasse,
Non à celuy des vers : où moins y a d’acquet
Qu’au mestier d’un boufon, ou celui d’un naquet.
Fy du plaisir, Baïf, qui sans profit se passe.
Laissons donq, je te pry, ces babillardes Sœurs,
Ce causeur Apollon, et ces vaines douceurs,
Qui pour tout leur tresor n’ont que des lauriers verds :
Aux choses de profit, ou celles qui font rire,
Les grands ont aujourd’huy les oreilles de cire,
Mais ils les ont de fer pour escouter les vers.
21.03.202516:13
Жоашен дю Белле (1522 – 1560)
Joachim du Bellay
CVIII
Я Геркулесом был, но днесь я принял имя
Пасквино. Пусть теперь посмешищем я стал,
Но прежний труд свершать нисколько не престал:
Чудовищам грожу стихами я своими.
Вот ремесло мое: не соблазнясь ничьими
Посулами, разить пороки наповал;
Но больше силы нет бороться: я устал
Сражаться с Гидрою, что угнездилась в Риме.
Носил я на плечах божественный чертог,
Чтоб великан Атлант вздохнуть свободно мог,
Под тяжестью небес свою склонивший выю.
А ныне я держу отнюдь не небосвод:
Монах испанский мне костяк сейчас гнетет;
Гораздо он грузней, чем тяжести былые.
Пасквино (или Пасквин; отсюда слово «пасквиль») – римская «говорящая статуя», к которой крепились анонимные листовки с дерзкими политическими сатирами.
CVIII
Je fus jadis Hercule, or Pasquin je me nomme,
Pasquin fable du peuple, et qui fais toutefois
Le même office encor que j'ai fait autrefois,
Vu qu'ores par mes vers tant de monstres j'assomme.
Aussi mon vrai métier, c'est de n'épargner homme,
Mais les vices chanter d'une publique voix :
Et si ne puis encor, quelque fort que je sois,
Surmonter la fureur de cet Hydre de Rome.
J'ai porté sur mon col le grand palais des dieux,
Pour soulager Atlas, qui sous le faix des cieux
Courbait las et recru sa grande échine large.
Ores au lieu du ciel, je porte sur mon dos,
Un gros moine espagnol, qui me froisse les os,
Et me pèse trop plus que ma première charge.
Joachim du Bellay
CVIII
Я Геркулесом был, но днесь я принял имя
Пасквино. Пусть теперь посмешищем я стал,
Но прежний труд свершать нисколько не престал:
Чудовищам грожу стихами я своими.
Вот ремесло мое: не соблазнясь ничьими
Посулами, разить пороки наповал;
Но больше силы нет бороться: я устал
Сражаться с Гидрою, что угнездилась в Риме.
Носил я на плечах божественный чертог,
Чтоб великан Атлант вздохнуть свободно мог,
Под тяжестью небес свою склонивший выю.
А ныне я держу отнюдь не небосвод:
Монах испанский мне костяк сейчас гнетет;
Гораздо он грузней, чем тяжести былые.
Пасквино (или Пасквин; отсюда слово «пасквиль») – римская «говорящая статуя», к которой крепились анонимные листовки с дерзкими политическими сатирами.
CVIII
Je fus jadis Hercule, or Pasquin je me nomme,
Pasquin fable du peuple, et qui fais toutefois
Le même office encor que j'ai fait autrefois,
Vu qu'ores par mes vers tant de monstres j'assomme.
Aussi mon vrai métier, c'est de n'épargner homme,
Mais les vices chanter d'une publique voix :
Et si ne puis encor, quelque fort que je sois,
Surmonter la fureur de cet Hydre de Rome.
J'ai porté sur mon col le grand palais des dieux,
Pour soulager Atlas, qui sous le faix des cieux
Courbait las et recru sa grande échine large.
Ores au lieu du ciel, je porte sur mon dos,
Un gros moine espagnol, qui me froisse les os,
Et me pèse trop plus que ma première charge.
07.01.202502:23
ОСЁЛ, 1 ПО Р.Х.
Ex orientis partibus
Adventavit asinus.
Средневековое
В хлеву природу пел осел,
достигнув полного ума.
Н. Заболоцкий
Давно хозяин корму мне не сыпет,
От блох, клещей совсем я изошел,
Едва терплю я этот произвол!..
Воды запас давно уж мною выпит...
В ноздрях моих весьма противно щипет,
Мне на ухо сопит сосед мой вол,
Как невозможно жить, коль ты осёл,
Отсюда бы сбежать... да хоть в Египет!
Но в хлев пришли короны и тюрбаны;
Стоит от благовоний воздух пряный,
Верблюды, драгоценности, масла...
Надеюсь, никому не помешаю,
Коль дерзновенно-скромно примешаю
К младенческому крику рев осла!
Ex orientis partibus
Adventavit asinus.
Средневековое
В хлеву природу пел осел,
достигнув полного ума.
Н. Заболоцкий
Давно хозяин корму мне не сыпет,
От блох, клещей совсем я изошел,
Едва терплю я этот произвол!..
Воды запас давно уж мною выпит...
В ноздрях моих весьма противно щипет,
Мне на ухо сопит сосед мой вол,
Как невозможно жить, коль ты осёл,
Отсюда бы сбежать... да хоть в Египет!
Но в хлев пришли короны и тюрбаны;
Стоит от благовоний воздух пряный,
Верблюды, драгоценности, масла...
Надеюсь, никому не помешаю,
Коль дерзновенно-скромно примешаю
К младенческому крику рев осла!
Shown 1 - 24 of 43
Log in to unlock more functionality.