Кенотаф
06.05.202512:17
Сергей Простаков пережил критику, вывалившуюся на него после невинной рецензии на «Бруталиста», и снова решился высказаться о кино.
Давно хотел сказать, что я не люблю советское детское — всю это бесконечную культуру с фильмами Соловьёва, «Приключениями Электроника» и песней «Прекрасное далеко».
И в 1990-е годы по телевизору до всех «Старых песен о главном» всё это крутилось в дневном эфире, и я бесконечно смотрел на этих молодых людей в красных галстуках и в синей форме. Я не был ни октябрёнком, ни пионером, а жизнь в деревне исключала возможность поехать в так называемый детский лагерь — он был типа у меня за окном. Прибавьте к этому бесконечные причитания старшего поколения на ухудшившееся после падения коммунизма качество жизни: задержка зарплат, инфляция, бесконечные плохие новости по телевизору.
Как результат, я своё детство воспринимал неполноценным, выпавшем на странную и сложную эпоху. Не было у меня ни галстуков, ни спектакля «Маскарад», ни служения чему-то большому и светлому (воспетому Пелевиным, кстати). Наверное, также заворожённо и потупившись советские бейби-бумеры смотрели на доплывшие до них остатки дореволюционной цивилизации.
К этому ещё добавлялось, что в советское кино реальные детские проблемы в большинстве своём доплывали кастрированными. Насилие, буллинг, зависть, неравенство, одиночество, непонимание — показаны в этих фильмах с максимальной кротостью. Уже в лет десять-двенадцать я испытывал неловкость от разговоров героев фильма «Розыгрыш» — люди так говорят и по другому себя ведут. Ну, никого бы не восхитили бы летающие в автобусе бабочки.
Недавно устроил себе марафон этих фильмов. Они сейчас выглядят неплохо — у меня появилось и понимание контекста и дистанция, чтобы оценить их по достоинству, увидеть в них то, что не мог разглядеть, будучи ребёнком.
Понятно, я не могу знать, как смотрели и воспринимали эти фильмы люди, рождённые в 1960-1970-е, когда всё это показывалось впервые. Но в своём детстве я смотрел на эти фильмы, как на фантастику, весточку погибшей цивилизации, которая всем видом говорила о том, что я варвар, а СССР — наш древний Рим.
#простаков #коврик_у_кенотафа
Давно хотел сказать, что я не люблю советское детское — всю это бесконечную культуру с фильмами Соловьёва, «Приключениями Электроника» и песней «Прекрасное далеко».
И в 1990-е годы по телевизору до всех «Старых песен о главном» всё это крутилось в дневном эфире, и я бесконечно смотрел на этих молодых людей в красных галстуках и в синей форме. Я не был ни октябрёнком, ни пионером, а жизнь в деревне исключала возможность поехать в так называемый детский лагерь — он был типа у меня за окном. Прибавьте к этому бесконечные причитания старшего поколения на ухудшившееся после падения коммунизма качество жизни: задержка зарплат, инфляция, бесконечные плохие новости по телевизору.
Как результат, я своё детство воспринимал неполноценным, выпавшем на странную и сложную эпоху. Не было у меня ни галстуков, ни спектакля «Маскарад», ни служения чему-то большому и светлому (воспетому Пелевиным, кстати). Наверное, также заворожённо и потупившись советские бейби-бумеры смотрели на доплывшие до них остатки дореволюционной цивилизации.
К этому ещё добавлялось, что в советское кино реальные детские проблемы в большинстве своём доплывали кастрированными. Насилие, буллинг, зависть, неравенство, одиночество, непонимание — показаны в этих фильмах с максимальной кротостью. Уже в лет десять-двенадцать я испытывал неловкость от разговоров героев фильма «Розыгрыш» — люди так говорят и по другому себя ведут. Ну, никого бы не восхитили бы летающие в автобусе бабочки.
Недавно устроил себе марафон этих фильмов. Они сейчас выглядят неплохо — у меня появилось и понимание контекста и дистанция, чтобы оценить их по достоинству, увидеть в них то, что не мог разглядеть, будучи ребёнком.
Понятно, я не могу знать, как смотрели и воспринимали эти фильмы люди, рождённые в 1960-1970-е, когда всё это показывалось впервые. Но в своём детстве я смотрел на эти фильмы, как на фантастику, весточку погибшей цивилизации, которая всем видом говорила о том, что я варвар, а СССР — наш древний Рим.
#простаков #коврик_у_кенотафа
28.04.202516:03
Счастье сложно описать, трудно уловить, невозможно однозначно определить. Оно может быть совсем неприглядным, неожиданным и странным для окружающих, а иногда над самыми счастливыми минутами мрачно нависают тени грядущих трагедий.
Девушка на бельгийском фестивале электронной музыки Tomorrowland 2024 года делает селфи.
#в_поисках_счастья
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Девушка на бельгийском фестивале электронной музыки Tomorrowland 2024 года делает селфи.
#в_поисках_счастья
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
24.04.202509:31
Willkommen, bienvenue, welcome!
Fremde, etranger, stranger.
Gluklich zu sehen, je suis enchante,
Happy to see you, bleibe, reste, stay
Я вижу эту картину каждый день по много раз — она стоит в качестве заставки у меня на телефоне. У меня было время подумать и о ней, и о женщине на ней изображенной, и об авторе.
Помните пиратские DVD-диски, на которые была записана добрая часть фильмографии какого-нибудь режиссера? Или какая-нибудь тематическая подборка, куда какой-то неведомый автор нарезал в кучу Тарантино, Гая Ричи и непонятный боевик, жалкую пародию на двух предыдущих авторов. Таких дисков в пору моего взросления была огромная куча, и сейчас можно сказать уже уверенно, что это и была самая значимая часть моего первичного кинообразования; торренты в мою жизнь пришли позже.
Мужчина с выбеленным пудрой лицом всматривается в дымчатое искривленное стекло и начинает петь козлиным тенорком приветственную песню. На него направлен луч света. В монтаже мы видим молодого блондина, приезжающего на вокзал. А мужчина все поет, — представьте себе, он конферансье в кабаре. А потом переходит на разговор — у него, оказывается, в английском мощный немецкий акцент. На сцене конферансье окружен аляповато накрашенными девицами — подмигивает и предлагает нам поверить ему на слово, что все они девственницы.
Но в какой-то момент камера показывает нам — всего на несколько секунд, — странную девушку в изломанной позе, в одной руке дымится сигарета с мундштуком, а другая, неестественно изогнутая, опирается на бедро. В одном глазу у нее монокль, а ее лицо не выражает эмоций. Она смотрит на представление в кабаре — и мы вместе с ней вдруг оказываемся в этом месте, где царят свои пошлые и дикие, но все-таки законы; месте, где все как в жизни — на сцене ломают пошлый спектакль, а ты переживаешь в зале и возбуждение, и тоску, и волнение, и страх, и расстройство из-за того, что все кончено. Свет погас и пора выходить.
Наверное, я посмотрел «Кабаре» Боба Фосса в 12 или 13 лет — и навсегда осталось со мной. Уже позже я пойму, что девушка в странной позе — это отсылка к знаменитой картине Отто Дикса «Портрет журналистки Сильвии фон Харден». Неприятная желчная женщина в красно-черном клетчатом платье, которая курит и с отвращением смотрит куда-то в сторону. Это лицо — образ Берлина и эпохи. Берлина по которому несутся автомобили, задумчиво бродят русские эмигранты, катятся на тележках по улицам ветераны Великой войны… Время пахнет кровью и типографской краской, спермой и шампанским. Нет никакой уверенности ни в прошлом, ни в будущем, все удивительно относительно: и на экранах кинотеатрах ползут страшные фигуры — то ли отзвуки недавней войны, то ли тени войны грядущей. Но пока что, прямо сейчас, мир еще не горит, а значит можно развлечься — погоняться за долларом, потанцевать в дансинге. Из угла на тебя посмотрит Сильвия фон Харден — изучит, разберет на детали, поставит оценку и отвернется. Она — современная женщина, ничего не ждет от жизни, никого не рвется учить, а хочет быть абсолютно независимой. Она знает цену и себе, и вам, и этому глупому миру. И она полна внутренней силы.
Ее лицо — это образ переходной эпохи, а вы же знаете, как очаровательны бывают эти времена, когда все думают, что живут в тени большой иллюзии, а на самом деле — будущего страха. Время, прозванное межвоенным, уложенное между двумя грандиозными катастрофами, подарило одному поколению призрачную надежду обмануть человеческое естество. Пропетлять между войнами, не свалиться в канаву, а как-то протанцевать, проплясать, пробежать между капканами. Сильвия фон Харден не оставляет вам шансов — избежать не получится. Нужно помнить о том, что вас ждет, относиться к этому трезво, без сантиментов.
Допивайте свой напиток. Время платить по счету.
Но мир моих юных дней, при всех смехотворных обычаях и сложностях, в которых он погрязал, оставался мирком отважным и крепким, с невозмутимым юмором встречавшим напасти и бестрепетно выходившим на поля далеких сражений, чтобы покончить со свирепой пошлостью Гитлера и Аламилло
#коврик_у_кенотафа #сенников
Fremde, etranger, stranger.
Gluklich zu sehen, je suis enchante,
Happy to see you, bleibe, reste, stay
Я вижу эту картину каждый день по много раз — она стоит в качестве заставки у меня на телефоне. У меня было время подумать и о ней, и о женщине на ней изображенной, и об авторе.
Помните пиратские DVD-диски, на которые была записана добрая часть фильмографии какого-нибудь режиссера? Или какая-нибудь тематическая подборка, куда какой-то неведомый автор нарезал в кучу Тарантино, Гая Ричи и непонятный боевик, жалкую пародию на двух предыдущих авторов. Таких дисков в пору моего взросления была огромная куча, и сейчас можно сказать уже уверенно, что это и была самая значимая часть моего первичного кинообразования; торренты в мою жизнь пришли позже.
Мужчина с выбеленным пудрой лицом всматривается в дымчатое искривленное стекло и начинает петь козлиным тенорком приветственную песню. На него направлен луч света. В монтаже мы видим молодого блондина, приезжающего на вокзал. А мужчина все поет, — представьте себе, он конферансье в кабаре. А потом переходит на разговор — у него, оказывается, в английском мощный немецкий акцент. На сцене конферансье окружен аляповато накрашенными девицами — подмигивает и предлагает нам поверить ему на слово, что все они девственницы.
Но в какой-то момент камера показывает нам — всего на несколько секунд, — странную девушку в изломанной позе, в одной руке дымится сигарета с мундштуком, а другая, неестественно изогнутая, опирается на бедро. В одном глазу у нее монокль, а ее лицо не выражает эмоций. Она смотрит на представление в кабаре — и мы вместе с ней вдруг оказываемся в этом месте, где царят свои пошлые и дикие, но все-таки законы; месте, где все как в жизни — на сцене ломают пошлый спектакль, а ты переживаешь в зале и возбуждение, и тоску, и волнение, и страх, и расстройство из-за того, что все кончено. Свет погас и пора выходить.
Наверное, я посмотрел «Кабаре» Боба Фосса в 12 или 13 лет — и навсегда осталось со мной. Уже позже я пойму, что девушка в странной позе — это отсылка к знаменитой картине Отто Дикса «Портрет журналистки Сильвии фон Харден». Неприятная желчная женщина в красно-черном клетчатом платье, которая курит и с отвращением смотрит куда-то в сторону. Это лицо — образ Берлина и эпохи. Берлина по которому несутся автомобили, задумчиво бродят русские эмигранты, катятся на тележках по улицам ветераны Великой войны… Время пахнет кровью и типографской краской, спермой и шампанским. Нет никакой уверенности ни в прошлом, ни в будущем, все удивительно относительно: и на экранах кинотеатрах ползут страшные фигуры — то ли отзвуки недавней войны, то ли тени войны грядущей. Но пока что, прямо сейчас, мир еще не горит, а значит можно развлечься — погоняться за долларом, потанцевать в дансинге. Из угла на тебя посмотрит Сильвия фон Харден — изучит, разберет на детали, поставит оценку и отвернется. Она — современная женщина, ничего не ждет от жизни, никого не рвется учить, а хочет быть абсолютно независимой. Она знает цену и себе, и вам, и этому глупому миру. И она полна внутренней силы.
Ее лицо — это образ переходной эпохи, а вы же знаете, как очаровательны бывают эти времена, когда все думают, что живут в тени большой иллюзии, а на самом деле — будущего страха. Время, прозванное межвоенным, уложенное между двумя грандиозными катастрофами, подарило одному поколению призрачную надежду обмануть человеческое естество. Пропетлять между войнами, не свалиться в канаву, а как-то протанцевать, проплясать, пробежать между капканами. Сильвия фон Харден не оставляет вам шансов — избежать не получится. Нужно помнить о том, что вас ждет, относиться к этому трезво, без сантиментов.
Допивайте свой напиток. Время платить по счету.
Но мир моих юных дней, при всех смехотворных обычаях и сложностях, в которых он погрязал, оставался мирком отважным и крепким, с невозмутимым юмором встречавшим напасти и бестрепетно выходившим на поля далеких сражений, чтобы покончить со свирепой пошлостью Гитлера и Аламилло
#коврик_у_кенотафа #сенников
15.04.202516:06
Участники издания «Кенотаф» не очень восприимчивы к новомодному жанру пересказа новостей годовой давности минута в минуту. Другое дело, когда речь идёт о событиях действительно отдалённых.
Великое издательство «Альпина нон-фикшн» выпускает на русском языке фундаментальный труд британского историка Колина Джонса «Падение Робеспьера: 24 часа в Париже времён Великой Французской революции». Для многих историков 9 термидора (28 июля) — дата остановки Великой Французской революции, момент прекращения её в самом радикальном варианте. Фактически — антитеза взятию Бастилии. Падение парижской тюрьмы 14 июля 1789 года всегда было поводом поговорить о причинах революций. Термидорианский переворот позволяет проанализировать причины их затухания. Именно этому и посвящена фундаментальная работа Джонса.
Но она написана как бойкий роман о жизни летнего Парижа в конце XVIII века. Историк почти не погружается в пространные размышления и анализ, давая их исподволь, сосредоточившись на жизни города и конкретных действиях исторических персонажей — они сами по себе создают панораму конца революции. Ну, и конечно, такой подход к историческому исследованию кому-то может стать утешением — даже великую историю из учебников всегда творили не великие, а самые что ни на есть обычные, маленькие, даже мелкие люди.
С любезного разрешения издательства «Альпина нон-фикшн» издание «Кенотаф» публикует отрывок книги, посвящённый последним часам перед свержением якобинской диктатуры.
https://teletype.in/@thecenotaph/1794
#кенотаф_отрывок
Великое издательство «Альпина нон-фикшн» выпускает на русском языке фундаментальный труд британского историка Колина Джонса «Падение Робеспьера: 24 часа в Париже времён Великой Французской революции». Для многих историков 9 термидора (28 июля) — дата остановки Великой Французской революции, момент прекращения её в самом радикальном варианте. Фактически — антитеза взятию Бастилии. Падение парижской тюрьмы 14 июля 1789 года всегда было поводом поговорить о причинах революций. Термидорианский переворот позволяет проанализировать причины их затухания. Именно этому и посвящена фундаментальная работа Джонса.
Но она написана как бойкий роман о жизни летнего Парижа в конце XVIII века. Историк почти не погружается в пространные размышления и анализ, давая их исподволь, сосредоточившись на жизни города и конкретных действиях исторических персонажей — они сами по себе создают панораму конца революции. Ну, и конечно, такой подход к историческому исследованию кому-то может стать утешением — даже великую историю из учебников всегда творили не великие, а самые что ни на есть обычные, маленькие, даже мелкие люди.
С любезного разрешения издательства «Альпина нон-фикшн» издание «Кенотаф» публикует отрывок книги, посвящённый последним часам перед свержением якобинской диктатуры.
https://teletype.in/@thecenotaph/1794
#кенотаф_отрывок
07.04.202516:43
Счастье сложно описать, трудно уловить, невозможно однозначно определить. Оно может быть совсем неприглядным, неожиданным и странным для окружающих, а иногда над самыми счастливыми минутами мрачно нависают тени грядущих трагедий.
Пилот-камикадзе Киёси Огава, который атаковал американский авианосец «Банкер-Хилл».
#в_поисках_счастья
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Пилот-камикадзе Киёси Огава, который атаковал американский авианосец «Банкер-Хилл».
#в_поисках_счастья
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
24.03.202510:48
Счастье сложно описать, трудно уловить, невозможно однозначно определить. Оно может быть совсем неприглядным, неожиданным и странным для окружающих, а иногда над самыми счастливыми минутами мрачно нависают тени грядущих трагедий.
Рональд и Нэнси Рейган на отдыхе в Калифорнии в 1964 году.
#в_поисках_счастья
Рональд и Нэнси Рейган на отдыхе в Калифорнии в 1964 году.
#в_поисках_счастья
05.05.202515:51
Сегодня планировался совсем другой пост, но мы вспомнили, что 5 мая родился Сёрен Кьеркегор, без преувеличения сформировавший нас как личностей философ. Собрали некоторые неисчерпывающие фразы из его книг. А когда все сроки выйдут, то обязательно расскажем про собственный прыжок веры — он реально работает.
#цитаты_на_кенотафе
#цитаты_на_кенотафе
28.04.202507:55
Сегодня опросник «Кенотафа» заполнил человек особый — Михаил Калашников, автор великой рассылки об удивительном мире технологий и людей The Scope. Ничто другое так не повлияло на представления участников издания «Кенотаф» на заданную тематику, как это медиа Михаила. Он рассказал нам о практически физиологической реакции на роман Энди Вейера «Проект Аве Мария», Гэндальфе как идеальном топ-менеджере и скуке от последних романов Стивена Кинга.
Литературный персонаж, с которым вы себя наиболее идентифицируете на данном этапе жизни?
Чтобы такой появился, мне придется написать про него книгу самому.
https://teletype.in/@thecenotaph/kalashnikov
#опросник_кенотафа
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Литературный персонаж, с которым вы себя наиболее идентифицируете на данном этапе жизни?
Чтобы такой появился, мне придется написать про него книгу самому.
https://teletype.in/@thecenotaph/kalashnikov
#опросник_кенотафа
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
23.04.202516:38
А в этот вечер напоминаем о нашем культовом разговоре о 1999 годе. Культовый Егор Сенников, знаменитый Константин Сперанский и противоречивый Сергей Простаков на материале того, что когда-то называлось подзабытым словом миллениум, исследуют феномен слома эпох. Мы поговорили об ощущении, которое переживал каждый из нас: время вокруг тебя истончается, незыблемые вещи разрушаются, будущее уже наступило, но ему ещё не придумали названия.
https://www.youtube.com/live/lUU4u5q2Sz4?si=ll_uzPYWUdmwykSB
#стрим_кенотафа
https://www.youtube.com/live/lUU4u5q2Sz4?si=ll_uzPYWUdmwykSB
#стрим_кенотафа
14.04.202508:43
Сегодня тот самый опросник «Кенотафа» попал в руки редактору от Бога и автору телеграм-каналов «Лингвошутки» и «Йӑл (Добрейшая Чувашия») Елене Лукьяновой, которая вспомнила электрички Москва — Сергиев Посад, поговорила о временах «добезцаря» и поругалась на Достоевского.
— Литературный персонаж, с которым вы себя наиболее идентифицируете на данном этапе жизни?
— Меня тронуло, как описывает свою маму главный герой «Щегла», хочется быть для подросшего ребенка такой, как она.
https://teletype.in/@thecenotaph/lukyanova
#опросник_кенотафа
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
— Литературный персонаж, с которым вы себя наиболее идентифицируете на данном этапе жизни?
— Меня тронуло, как описывает свою маму главный герой «Щегла», хочется быть для подросшего ребенка такой, как она.
https://teletype.in/@thecenotaph/lukyanova
#опросник_кенотафа
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
07.04.202507:33
А мы возвращаемся из мартовской спячки.
Начнём с базы.
#цитаты_на_кенотафе
Начнём с базы.
#цитаты_на_кенотафе
21.03.202512:47
На опушке леса
Последний из «Серапионовых братьев». Последняя ученица Гумилева. Страх уходит, но что остается на его месте?
«Что осталось в ней русского?». «Я так рад, что она наконец вернулась на родину!». «Ехать туда — это тронуться с разумом» — это восклицает корреспондентка «Свободы».
Это лишь часть реакций на возвращение в Советский Союз Ирины Одоевцевой, поэтессы, писательница, ученицы Гумилева по «Цеху поэтов». В Ленинград она вернулась спустя 63 года после отъезда. В нью-йоркском эмигрантском «Новом русском слове» отпускают по адресу Одоевцевой едкие реплики: намекают на то, что ее охмурило КГБ, а также говорят, что и эмиграция ее была фиктивная, липовая — дескать, не по идейным соображениям они с Ивановым уехали из Ленинграда, а так — «в свадебное путешествие». Ну понятно, заключает Борис Филиппов (который в США оказался транзитом через работу на Нацистскую Германию во время войны) — перед нами провокация КГБ и советское пускание пыли в глаза, как и вся их фальшивая Перестройка.
В «Литературной газете» панорама мнений — есть недовольные шумихой вокруг Одоевцевой («одна из тех, кто бросил Родину в трудное время, а нам ее преподносят как большого патриота), есть те, кто считают, что распавшаяся связь времен может восстановиться из-за переезда пожилой писательницы. А кто-то верит, что это еще один шаг на пути к победе Перестройки, политический символ обновления Советского Союза. В общем, пока одни Одоевцеву в Ленинграде встречают цветами, другие, как в Советском Союзе, так и вне его, скрежещут зубами.
Одоевцевой 92 года, жизнь прожита — но хочется совершить еще один трюк, чтобы все ее слушали и любили. Когда-то, еще до эмиграции, она с той же целью приходила на все поэтические сборища с огромным бантом на голове — чтобы нельзя было не заметить. Теперь можно и без этого: достаточно предстать мудрым осколком прошлого. Она дает много интервью, где все разговоры только о прошлом: а был ли в вас влюблен Гумилев? А что Ахматова? А как оно было в Париже? Имена, ранее запрещенные даже к упоминанию в печати, рассыпаны по ее ответам — и все это в советской прессе. А она говорит, говорит, говорит…
«Так хочется говорить. Так мы намолчались и набоялись».
Так в одном из последних интервью говорил Вениамин Каверин, последний из «Серапионовых братьев» — литературного объединения, которое еще в 1920-е заявило о том, что качество литературного произведения ставят выше любой политики. «С кем же мы, Серапионовы Братья? Мы с пустынником Серапионом. Мы пишем не для пропаганды. Искусство реально, как сама жизнь». Так они говорили 60 лет назад.
Теперь в живых из братства остался только Каверин, писатель, который в первую очередь всем известен как автор приключенческо-романтичных «Двух капитанов», а уже во вторую своими сказками 1960–1970-х и романами 1920-х. А еще — и может быть прежде всего — своей порядочностью, о которой говорили все люди его знавшие: хоть по Петрограду 1920-х, хоть по Москве 1980-х.
Его поздние статьи и интервью выдержаны вполне в «перестроечном духе». Нет, не про «возвращение к ленинским нормам социализма» — а про поиск мира без страха. Слово «страх» вообще регулярно появляется в его текстах этого более свободного времени. В начале мемуарного «Эпилога» Каверин уточняет, что начал его писать в 1970-х, во времена застоя «когда господствующим ощущением, ставившим непреодолимые преграды развитию и экономики, и культуры, был страх». Он оговаривается, что это не страх как в 1930-х, но все же душащий постоянно. В статье о Зощенко он говорит о странности смеха в мире страха. А рассуждая о том, что такое «достойная жизнь» он говорит, что без открытого разговора о прошлом ее не будет.
Кто-то его, наверное, слышит. Но все же голос звучит так глухо, так далеко — как рассказы Одоевцевой о расстрелянном Гумилеве, как мысли Каверина о том, как на смену социальной революции пришел триумф криминальной «хазы». Как любой, словом, разговор, ведущийся из такого далекого прошлого, что воспринимается исключительно как исторический артефакт.
#сенников
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Последний из «Серапионовых братьев». Последняя ученица Гумилева. Страх уходит, но что остается на его месте?
«Что осталось в ней русского?». «Я так рад, что она наконец вернулась на родину!». «Ехать туда — это тронуться с разумом» — это восклицает корреспондентка «Свободы».
Это лишь часть реакций на возвращение в Советский Союз Ирины Одоевцевой, поэтессы, писательница, ученицы Гумилева по «Цеху поэтов». В Ленинград она вернулась спустя 63 года после отъезда. В нью-йоркском эмигрантском «Новом русском слове» отпускают по адресу Одоевцевой едкие реплики: намекают на то, что ее охмурило КГБ, а также говорят, что и эмиграция ее была фиктивная, липовая — дескать, не по идейным соображениям они с Ивановым уехали из Ленинграда, а так — «в свадебное путешествие». Ну понятно, заключает Борис Филиппов (который в США оказался транзитом через работу на Нацистскую Германию во время войны) — перед нами провокация КГБ и советское пускание пыли в глаза, как и вся их фальшивая Перестройка.
В «Литературной газете» панорама мнений — есть недовольные шумихой вокруг Одоевцевой («одна из тех, кто бросил Родину в трудное время, а нам ее преподносят как большого патриота), есть те, кто считают, что распавшаяся связь времен может восстановиться из-за переезда пожилой писательницы. А кто-то верит, что это еще один шаг на пути к победе Перестройки, политический символ обновления Советского Союза. В общем, пока одни Одоевцеву в Ленинграде встречают цветами, другие, как в Советском Союзе, так и вне его, скрежещут зубами.
Одоевцевой 92 года, жизнь прожита — но хочется совершить еще один трюк, чтобы все ее слушали и любили. Когда-то, еще до эмиграции, она с той же целью приходила на все поэтические сборища с огромным бантом на голове — чтобы нельзя было не заметить. Теперь можно и без этого: достаточно предстать мудрым осколком прошлого. Она дает много интервью, где все разговоры только о прошлом: а был ли в вас влюблен Гумилев? А что Ахматова? А как оно было в Париже? Имена, ранее запрещенные даже к упоминанию в печати, рассыпаны по ее ответам — и все это в советской прессе. А она говорит, говорит, говорит…
«Так хочется говорить. Так мы намолчались и набоялись».
Так в одном из последних интервью говорил Вениамин Каверин, последний из «Серапионовых братьев» — литературного объединения, которое еще в 1920-е заявило о том, что качество литературного произведения ставят выше любой политики. «С кем же мы, Серапионовы Братья? Мы с пустынником Серапионом. Мы пишем не для пропаганды. Искусство реально, как сама жизнь». Так они говорили 60 лет назад.
Теперь в живых из братства остался только Каверин, писатель, который в первую очередь всем известен как автор приключенческо-романтичных «Двух капитанов», а уже во вторую своими сказками 1960–1970-х и романами 1920-х. А еще — и может быть прежде всего — своей порядочностью, о которой говорили все люди его знавшие: хоть по Петрограду 1920-х, хоть по Москве 1980-х.
Его поздние статьи и интервью выдержаны вполне в «перестроечном духе». Нет, не про «возвращение к ленинским нормам социализма» — а про поиск мира без страха. Слово «страх» вообще регулярно появляется в его текстах этого более свободного времени. В начале мемуарного «Эпилога» Каверин уточняет, что начал его писать в 1970-х, во времена застоя «когда господствующим ощущением, ставившим непреодолимые преграды развитию и экономики, и культуры, был страх». Он оговаривается, что это не страх как в 1930-х, но все же душащий постоянно. В статье о Зощенко он говорит о странности смеха в мире страха. А рассуждая о том, что такое «достойная жизнь» он говорит, что без открытого разговора о прошлом ее не будет.
Кто-то его, наверное, слышит. Но все же голос звучит так глухо, так далеко — как рассказы Одоевцевой о расстрелянном Гумилеве, как мысли Каверина о том, как на смену социальной революции пришел триумф криминальной «хазы». Как любой, словом, разговор, ведущийся из такого далекого прошлого, что воспринимается исключительно как исторический артефакт.
#сенников
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
30.04.202517:40
И эти слова классика русской поэзии (Михаила Лермонтова) напоминаем вам перед первыми майскими. Ловите момент.
#цитаты_на_кенотафе
#цитаты_на_кенотафе
25.04.202518:54
У всех есть возможность сказать своё последнее слово — хотя не всегда тот, кто его произносит или пишет, знает, что именно оно окажется последним. В этой рубрике мы очищаем последние слова от налёта времени и даём вам возможность посмотреть на них отвлечённо.
Последние слова великого русского писателя Михаила Шолохова, сказанные им за несколько минут до смерти старшей дочери Светлане.
#последние_слова
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Последние слова великого русского писателя Михаила Шолохова, сказанные им за несколько минут до смерти старшей дочери Светлане.
#последние_слова
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
22.04.202515:23
New Order — Technique (1989), 5/5
Пластинка, на которой музыканты ушли так далеко от Joy Division насколько это вообще было возможно. Здесь они окончательно забылись в балерианском угаре, не думая о грядущем неизбежном похмелье. Перед нами вообще не совсем альбом — это сгусток времени. New Order, которые к концу десятилетия окончательно утвердились в статусе патриархов манчестерской сцены, на Technique опыляют все важнейшие жанры и сцен эпохи, до которых могли дотянуться: синтипоп, хаус, рейв, мадчестер, фанк, и, конечно, свой родной депрессивный пост-панк.
Есть такой спор — Joy Division или New Order? И я всегда был в меньшинстве, потому что группу после Кёртиса всегда ставил в своём личном рейтинге выше. New Order умудряются забираться в самые укромные уголки моего сознания. Прослушивание этой музыки — интимный опыт, моя духовная биография. И началось всё с Technique.
Оглушающий, кислотный хаус Fine Time отправил меня в путешествие, которое было одним из самых удивительных в моей жизни — я и про саму пластинку, и про взаимоотношения с New Order. За Fine Time последовал выверенный список песен, которые балансируют в точке, где сходятся все линии любой перспективы, откуда на них не посмотри. Под эти песни одинаково хорошо и грустить, и веселиться.
Этот баланс между противоположностями, который суть настоящего искусства, вырос из судьбы записи, которая частью прошла в Лондоне, а частью на Ибице, где группа вдоволь надышалась парами психоделических рейвов. Результат оказался не похож не на прежний электронный рок New Order, ни на будущую приверженность гитарам на позднейших альбомах. Добавьте к этому неизбежное ощущение исторического слома от любого года с девяткой на конце. А тут и без падения Берлинской стены чисто музыкальный ход вещей диктовал тревожное и грустное ощущение. «Новая волна» закончилась, будущее только-только рождалась на андеграундных вечеринках, многие большие провозвестники музыки 1980-х куда-то разбежались, переживали нелучшие творческие времена. Собственно, поэтому и оставалось только тосковать, оплакивать, да придаваться кислотно-алкогольным вакханалиям.
Самое, может быть, удивительное в истории этого альбома — это его синглы. New Order cо времён Blue Monday c ними выступали очень уверенно. Но с Technique этого не получилось — лучшие песни альбома синглами так и не стали. Синглы Fine Time, Round & Round, Run 2 показывают актуальность альбома, но не дают понимания его глубины. Концовку Guilty Partner можно было бы назвать лучшей минутой музыки New Order, если бы не Vanishing Point — лучшая песня New Order, по признаю в любви к которой безошибочно опознают друг друга самые преданные фанаты группы. Ну, и финал альбома тут тоже лучший в творчестве группы — Dream Attack.
По сути Technique и есть реальный финал в истории New Order. Альбом 1993 года Republic — грустная похмельная эпитафия давно закончившейся эпохе. Вернулись музыканты в начале 2000-х уже совсем в другом статусе — не законодателей и трендсеттеров, а живых легенд, на музыке которых, под какими бы названиями она не записывалась, выросли почти все актуальные рокеры нулевых.
Что ещё слушать у New Order:
Low-Life (1985) — 5/5
Brotherhood (1986) — 4/5
Substance (1987) — 5/5
Republic (1993) — 4/5
Издание «Кенотаф» в рамках российского законодательства ненавидит наркотики и рейвы.
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
#простаков #альбомы_кенотафа
Пластинка, на которой музыканты ушли так далеко от Joy Division насколько это вообще было возможно. Здесь они окончательно забылись в балерианском угаре, не думая о грядущем неизбежном похмелье. Перед нами вообще не совсем альбом — это сгусток времени. New Order, которые к концу десятилетия окончательно утвердились в статусе патриархов манчестерской сцены, на Technique опыляют все важнейшие жанры и сцен эпохи, до которых могли дотянуться: синтипоп, хаус, рейв, мадчестер, фанк, и, конечно, свой родной депрессивный пост-панк.
Есть такой спор — Joy Division или New Order? И я всегда был в меньшинстве, потому что группу после Кёртиса всегда ставил в своём личном рейтинге выше. New Order умудряются забираться в самые укромные уголки моего сознания. Прослушивание этой музыки — интимный опыт, моя духовная биография. И началось всё с Technique.
Оглушающий, кислотный хаус Fine Time отправил меня в путешествие, которое было одним из самых удивительных в моей жизни — я и про саму пластинку, и про взаимоотношения с New Order. За Fine Time последовал выверенный список песен, которые балансируют в точке, где сходятся все линии любой перспективы, откуда на них не посмотри. Под эти песни одинаково хорошо и грустить, и веселиться.
Этот баланс между противоположностями, который суть настоящего искусства, вырос из судьбы записи, которая частью прошла в Лондоне, а частью на Ибице, где группа вдоволь надышалась парами психоделических рейвов. Результат оказался не похож не на прежний электронный рок New Order, ни на будущую приверженность гитарам на позднейших альбомах. Добавьте к этому неизбежное ощущение исторического слома от любого года с девяткой на конце. А тут и без падения Берлинской стены чисто музыкальный ход вещей диктовал тревожное и грустное ощущение. «Новая волна» закончилась, будущее только-только рождалась на андеграундных вечеринках, многие большие провозвестники музыки 1980-х куда-то разбежались, переживали нелучшие творческие времена. Собственно, поэтому и оставалось только тосковать, оплакивать, да придаваться кислотно-алкогольным вакханалиям.
Самое, может быть, удивительное в истории этого альбома — это его синглы. New Order cо времён Blue Monday c ними выступали очень уверенно. Но с Technique этого не получилось — лучшие песни альбома синглами так и не стали. Синглы Fine Time, Round & Round, Run 2 показывают актуальность альбома, но не дают понимания его глубины. Концовку Guilty Partner можно было бы назвать лучшей минутой музыки New Order, если бы не Vanishing Point — лучшая песня New Order, по признаю в любви к которой безошибочно опознают друг друга самые преданные фанаты группы. Ну, и финал альбома тут тоже лучший в творчестве группы — Dream Attack.
По сути Technique и есть реальный финал в истории New Order. Альбом 1993 года Republic — грустная похмельная эпитафия давно закончившейся эпохе. Вернулись музыканты в начале 2000-х уже совсем в другом статусе — не законодателей и трендсеттеров, а живых легенд, на музыке которых, под какими бы названиями она не записывалась, выросли почти все актуальные рокеры нулевых.
Что ещё слушать у New Order:
Low-Life (1985) — 5/5
Brotherhood (1986) — 4/5
Substance (1987) — 5/5
Republic (1993) — 4/5
Издание «Кенотаф» в рамках российского законодательства ненавидит наркотики и рейвы.
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
#простаков #альбомы_кенотафа
Reposted from:
Stuff and Docs
08.04.202511:45
Сегодня 35 лет «Твин Пиксу» — самое время прочитать (или перечитать) мои тексты-рекапы третьего сезона великого произведения Линча, публиковавшиеся в 2017 году на сайте журнала «Сеанс»
«Твин Пикс», 8 серия: Индивидуальное сознательное
Тут Линч ушел в отрыв, сделав, наверное, самый необычный эпизод телесериала в истории телевидения — «Gotta light?» («Огонька не найдется?»). Отказавшись что бы то ни было рассказывать, он предпочел показывать: в этом сюрреальном действе есть и смысл, и связь со всем остальным сериалом, но при этом оно может восприниматься как вполне самостоятельное произведение искусства, не требующее никакой предварительной подготовки.
«Твин Пикс», 9 серия: Реальность, данная в сновидениях
У нас в руках лишь фрагмент правды, и для того, чтобы найти тех, у кого есть дополнительная информация, придется приложить немало усилий. Это верно не только для «Твин Пикса», но и, вообще, для жизни.
«Твин Пикс», 10 серия: Этюд в бархатных тонах
«Я мечтаю о том, чтобы попасть в место где все началось, в ту звездную ночь, где все началось». Об этом мечтаем и мы — но что же будет, если не будет звезд и останется только тьма?
«Твин Пикс», 11 серия: Сны, пироги и воронки
Линч обладает невероятным талантом писать кадры словно в технике сфумато: не только совы не то, чем кажутся, но даже самые заурядные кадры леса, придорожного кафе или ночного светофора, словно светятся скрытым в дымке внутренним злом, угрозой и опасностью.
«Твин Пикс», 12 серия: Не разговаривайте с незнакомцами по телефону
Дайан вводит координаты, увиденные ею на трупе библиотекарши Рут. Конечно, они ведут в Твин Пикс.
В Америке Линча все пути ведут именно туда.
«Твин Пикс», 13 серия: Песня слышится и не слышится
Линч обожает эти игры. Ему нравится давать зрителям почувствовать, будто они держат все под контролем. Потому что на самом деле все под контролем у режиссера. В любой момент он может просто перевернуть стол и начать играть по совсем другим правилам.
«Твин Пикс», 14 серия: Снятся ли великанам парижские кофейни?
Беллуччи произносит сакраментальную заглавную фразу о снах: We are like the dreamer who dreams and then lives in the dream. But who is the dreamer?
«Твин Пикс», 15 серия: Бульвар Твин Пикс, или Лифт на второй этаж
Дэвид Боуи, конечно, не вернулся — но Джеффрис на месте: хоть он и принял форму пара, выходящего из некого сюрреалистического чайника.
«Твин Пикс», 16 серия: Без стука, без звука
И пока мы несемся к развязке по Внутренней Империи, проезжая мимо Малхолланд Драйва, в баре Roadhouse для нас поет Эдвард Луис Северсон III, более известный миру как Эдди Веддер, лидер Pearl Jam.
Твин Пикс, где я не буду никогда
Тайны, тайны, тайны, выхода из которых нет, а любая попытка их раскрыть оказывается смехотворной. Купер теряет себя — он даже не знает, где он и какой на дворе год. Исхода нет.
«Твин Пикс», 8 серия: Индивидуальное сознательное
Тут Линч ушел в отрыв, сделав, наверное, самый необычный эпизод телесериала в истории телевидения — «Gotta light?» («Огонька не найдется?»). Отказавшись что бы то ни было рассказывать, он предпочел показывать: в этом сюрреальном действе есть и смысл, и связь со всем остальным сериалом, но при этом оно может восприниматься как вполне самостоятельное произведение искусства, не требующее никакой предварительной подготовки.
«Твин Пикс», 9 серия: Реальность, данная в сновидениях
У нас в руках лишь фрагмент правды, и для того, чтобы найти тех, у кого есть дополнительная информация, придется приложить немало усилий. Это верно не только для «Твин Пикса», но и, вообще, для жизни.
«Твин Пикс», 10 серия: Этюд в бархатных тонах
«Я мечтаю о том, чтобы попасть в место где все началось, в ту звездную ночь, где все началось». Об этом мечтаем и мы — но что же будет, если не будет звезд и останется только тьма?
«Твин Пикс», 11 серия: Сны, пироги и воронки
Линч обладает невероятным талантом писать кадры словно в технике сфумато: не только совы не то, чем кажутся, но даже самые заурядные кадры леса, придорожного кафе или ночного светофора, словно светятся скрытым в дымке внутренним злом, угрозой и опасностью.
«Твин Пикс», 12 серия: Не разговаривайте с незнакомцами по телефону
Дайан вводит координаты, увиденные ею на трупе библиотекарши Рут. Конечно, они ведут в Твин Пикс.
В Америке Линча все пути ведут именно туда.
«Твин Пикс», 13 серия: Песня слышится и не слышится
Линч обожает эти игры. Ему нравится давать зрителям почувствовать, будто они держат все под контролем. Потому что на самом деле все под контролем у режиссера. В любой момент он может просто перевернуть стол и начать играть по совсем другим правилам.
«Твин Пикс», 14 серия: Снятся ли великанам парижские кофейни?
Беллуччи произносит сакраментальную заглавную фразу о снах: We are like the dreamer who dreams and then lives in the dream. But who is the dreamer?
«Твин Пикс», 15 серия: Бульвар Твин Пикс, или Лифт на второй этаж
Дэвид Боуи, конечно, не вернулся — но Джеффрис на месте: хоть он и принял форму пара, выходящего из некого сюрреалистического чайника.
«Твин Пикс», 16 серия: Без стука, без звука
И пока мы несемся к развязке по Внутренней Империи, проезжая мимо Малхолланд Драйва, в баре Roadhouse для нас поет Эдвард Луис Северсон III, более известный миру как Эдди Веддер, лидер Pearl Jam.
Твин Пикс, где я не буду никогда
Тайны, тайны, тайны, выхода из которых нет, а любая попытка их раскрыть оказывается смехотворной. Купер теряет себя — он даже не знает, где он и какой на дворе год. Исхода нет.
04.04.202510:36
Расходящиеся тропы: ритуалы прощания
Это еще не конец. Но это уже кода — и цикла, и целой эпохи, которая развела людей, оказавшихся на разных тропах и ушедших по ним вроде так далеко друг от друга, но, на самом деле, все равно оставшихся рядом. Сегодня заглядываем в квартиры пожилых людей, у которых все было, но прошло.
Политик-пенсионер — почти всегда импотент. Он хочет, но уже не может. Все молодится, приосанивается, подкрашивает седеющие виски, намекает, что ему всякое подвластно. А на деле…
Только старые разношенные тапочки, только уютные и теплые брюки, только политические мемуары, только желтая заря, только звезды ледяные. Ничто из этого не заменяет наркотика власти: когда заходишь в зал, все встают, смотрят на тебя, ловят каждое слово. Воздух наэлектризован и ты начинаешь говорить. Крики. Аплодисменты. Политические интриги. Предательства. Роковые победы. Стихи, стихи, стихи…
Он поднял усталые веки,
Он речь говорит. Тишина.
О, голос! Запомнить навеки:
Россия. Свобода. Война.
Теперь все твои былые враги и союзники нигде, не влияют на твою жизнь. Кто умер, кто также пенсионерски доживает свой век. Политик на пенсии — мрачная картина; может лучше сразу застрелиться?
Александр Федорович Керенский живет бесконечно долгую жизнь, как будто в назидание: вот какие последствия бывают у политических ошибок. Смотри и не отворачивайся. Вся эта долгая жизнь теряется в тени ослепительной вспышки 1917 года. И спустя десятилетия каждый его шаг в те несколько месяце разбирается на молекулы: что он сказал тогда? Куда писал потом? Как он не увидел этого?
Пресса обращается к нему в дни больших событий: и вот он исправно комментирует то смерть Сталина, то отставку Хрущева. Он голос из прошлого, человек-тень. В 1965 году приходит на американскую выставку Павла Корина, ученика Нестерова, а затем звонит художнику, лауреату Сталинской и Ленинской премий: «С вами говорит Керенский, я два раза был на вашей выставке. Выражаю вам свое восхищение».
Спустя 2 года ему звонит дочь Сталина Светлана. Интересно, кто кому выражал восхищение?
А его былые противники, большевики-отставники, пережившие и чистки 1930-х, и войну, и смерть Сталина, тоже доживают свой век полузабытыми стариками. Об их жизни после свержения с политического Олимпа мы знаем обрывочно: никто не хочет заглядывать в эту бездну отчаяния, импотенции, былых воспоминаний, стариковского отчаяния, злобы и страха. Рой Медведев рассказывает о том, как Молотову кричали в лицо, что он палач, а он лишь вжимал голову в плечи и шел дальше. Поверить в это можно легко, но также легко представить как в толпе его замечали и те, кому повезло подняться в годы террора — и подходили с благодарностью к сталинскому наркому, жали руку и заглядывали в глаза.
Каганович на старости лет занялся тем, с чего когда-то начинал — и тачал себе сапоги. А также все писал и писал письма с требованием восстановить в партии. Ходил в Ленинку писать мемуары. Обзванивал партийные органы — голос из мертвой эпохи, — и требовал то бесплатную подписку на какой-то журнал, то лекарства, то денег. Бродил по ночам вокруг своего дома. С былыми соратниками не общался — наверное, встречи политических отставников дело еще более неприятное, чем злые слова от тех, кто пострадал от репрессий. Да и что им было друг другу говорить — этим поломанным людям, которые прошли огонь, воду и забвение?
Когда-то все они, участвовали в процессах великого раскола, разметавшего людей в самых неожиданных направлениях, заставившего пойти на невероятные компромиссы, а многих попросту погубившего. Теперь их нет — они смотрят телевизор, глядят в окно и вспоминают минуты, когда еще не было известно, что будет впереди. Когда о смерти можно было думать как об абстракции, а не о том, что уже стучится в двери. Когда восторженный рев и зубовный скрежет были их любимыми звуками.
Раскол заканчивается смертью всех его участников.
Вечерело. Город ник.
В темной сумеречной тени.
#сенников
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Это еще не конец. Но это уже кода — и цикла, и целой эпохи, которая развела людей, оказавшихся на разных тропах и ушедших по ним вроде так далеко друг от друга, но, на самом деле, все равно оставшихся рядом. Сегодня заглядываем в квартиры пожилых людей, у которых все было, но прошло.
Политик-пенсионер — почти всегда импотент. Он хочет, но уже не может. Все молодится, приосанивается, подкрашивает седеющие виски, намекает, что ему всякое подвластно. А на деле…
Только старые разношенные тапочки, только уютные и теплые брюки, только политические мемуары, только желтая заря, только звезды ледяные. Ничто из этого не заменяет наркотика власти: когда заходишь в зал, все встают, смотрят на тебя, ловят каждое слово. Воздух наэлектризован и ты начинаешь говорить. Крики. Аплодисменты. Политические интриги. Предательства. Роковые победы. Стихи, стихи, стихи…
Он поднял усталые веки,
Он речь говорит. Тишина.
О, голос! Запомнить навеки:
Россия. Свобода. Война.
Теперь все твои былые враги и союзники нигде, не влияют на твою жизнь. Кто умер, кто также пенсионерски доживает свой век. Политик на пенсии — мрачная картина; может лучше сразу застрелиться?
Александр Федорович Керенский живет бесконечно долгую жизнь, как будто в назидание: вот какие последствия бывают у политических ошибок. Смотри и не отворачивайся. Вся эта долгая жизнь теряется в тени ослепительной вспышки 1917 года. И спустя десятилетия каждый его шаг в те несколько месяце разбирается на молекулы: что он сказал тогда? Куда писал потом? Как он не увидел этого?
Пресса обращается к нему в дни больших событий: и вот он исправно комментирует то смерть Сталина, то отставку Хрущева. Он голос из прошлого, человек-тень. В 1965 году приходит на американскую выставку Павла Корина, ученика Нестерова, а затем звонит художнику, лауреату Сталинской и Ленинской премий: «С вами говорит Керенский, я два раза был на вашей выставке. Выражаю вам свое восхищение».
Спустя 2 года ему звонит дочь Сталина Светлана. Интересно, кто кому выражал восхищение?
А его былые противники, большевики-отставники, пережившие и чистки 1930-х, и войну, и смерть Сталина, тоже доживают свой век полузабытыми стариками. Об их жизни после свержения с политического Олимпа мы знаем обрывочно: никто не хочет заглядывать в эту бездну отчаяния, импотенции, былых воспоминаний, стариковского отчаяния, злобы и страха. Рой Медведев рассказывает о том, как Молотову кричали в лицо, что он палач, а он лишь вжимал голову в плечи и шел дальше. Поверить в это можно легко, но также легко представить как в толпе его замечали и те, кому повезло подняться в годы террора — и подходили с благодарностью к сталинскому наркому, жали руку и заглядывали в глаза.
Каганович на старости лет занялся тем, с чего когда-то начинал — и тачал себе сапоги. А также все писал и писал письма с требованием восстановить в партии. Ходил в Ленинку писать мемуары. Обзванивал партийные органы — голос из мертвой эпохи, — и требовал то бесплатную подписку на какой-то журнал, то лекарства, то денег. Бродил по ночам вокруг своего дома. С былыми соратниками не общался — наверное, встречи политических отставников дело еще более неприятное, чем злые слова от тех, кто пострадал от репрессий. Да и что им было друг другу говорить — этим поломанным людям, которые прошли огонь, воду и забвение?
Когда-то все они, участвовали в процессах великого раскола, разметавшего людей в самых неожиданных направлениях, заставившего пойти на невероятные компромиссы, а многих попросту погубившего. Теперь их нет — они смотрят телевизор, глядят в окно и вспоминают минуты, когда еще не было известно, что будет впереди. Когда о смерти можно было думать как об абстракции, а не о том, что уже стучится в двери. Когда восторженный рев и зубовный скрежет были их любимыми звуками.
Раскол заканчивается смертью всех его участников.
Вечерело. Город ник.
В темной сумеречной тени.
#сенников
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
18.03.202508:16
Вероятно вы заметили, что издание «Кенотаф» по случаю марта немного затихло, дабы не мешать пению птиц и жужжанию пчёл над подснежниками. Скоро вернёмся.
А пока считаем правильным напомнить вам небольшую цитату из Глеба Олеговича Павловского. В ней он вспоминает, какое впечатление на него произвёл текст Вадима Цымбурского «Остров Россия». Об этом трактате мы писали эссе полтора года назад — не лишним будет напомнить о нём сейчас. Что же касается Павловского, то есть в его словах нечто, что вполне применимо и к этой весне.
#цитаты_на_кенотафе
А пока считаем правильным напомнить вам небольшую цитату из Глеба Олеговича Павловского. В ней он вспоминает, какое впечатление на него произвёл текст Вадима Цымбурского «Остров Россия». Об этом трактате мы писали эссе полтора года назад — не лишним будет напомнить о нём сейчас. Что же касается Павловского, то есть в его словах нечто, что вполне применимо и к этой весне.
#цитаты_на_кенотафе
29.04.202515:01
В этом году всё прогрессивное человечество отмечает четверть века единственному роману Татьяны Толстой — «Кысь». Его она писала по следам Чернобыльской катастрофы 14 лет — ей на днях исполнилось 39 лет.
Мы решили посвятить свежайший выпуск рубрики «Судим по обложке» этому знаменитому роману, который выдержал такое количество переизданий, что хватило на этот выпуск и ещё осталось.
Если вы не согласны с нашим мнением по этому и другим вопросам, пишите в @thecenotaphbot.
#обложки_кенотафа
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Мы решили посвятить свежайший выпуск рубрики «Судим по обложке» этому знаменитому роману, который выдержал такое количество переизданий, что хватило на этот выпуск и ещё осталось.
Если вы не согласны с нашим мнением по этому и другим вопросам, пишите в @thecenotaphbot.
#обложки_кенотафа
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
25.04.202514:33
Последний шаг
Мы дошли по тропе до самого конца. Больше года Егор Сенников следил за тем, как расходились пути-дороги самых разных людей, застигнутых грозой катастрофы в прошлом веке. Сегодня — размышление о том, куда же все они пришли. Проведет нас в последний путь — Леонид Леонов, самый непрочитанный большой русский писатель прошлого века.
Кто-то скажет: Леонид Леонов — гений.
А другой в ответ: а я его вообще не читал, впервые слышу такое имя.
Одни встрепенутся: да что вы, это важнейший русский писатель XX века, прямой продолжатель Горького, человек удивительного таланта и глубины.
А кто-то скептически напишет: не видел в глаза ни одной строчки — и ничего не потерял.
Я не буду об этом спорить: не место здесь. Для условий нашей повести Леонид Леонов интересен прежде всего тем, что судьба ему уготовила остаться последней крупной и яркой фигурой, для которой отъезд во время катастрофы революции и Гражданской войны был реальным выбором, сделанным в сознательном возрасте.
Прапорщик Леонов, современник века, стоял на набережной Архангельска в 1919 году и наблюдал за тем, как иностранные союзники Белой армии грузятся на корабли — и уходят с русского Севера. Американцы и англичане сновали на фоне Соломбальских островов. Будущее запорошено снегом, затянуто туманами. Белая армия здесь обречена — и может правда стоит уйти с англичанами.
Леонов вырос здесь, ему привычны и воды Двины, и деревянные дома на Соломбале, и строгая суровость природы. Его отца-поэта сослали сюда из Москвы за революционную активность, но он и здесь не потерялся — и занялся тем, что знал и любил лучше всего: стал издателем. В его газете Леонид и дебютировал со своими стихами.
Англичане, уходя, предложили и военному руководителю Белой армии на Севере, генералу Миллеру, отправиться вместе с ними. Тот отказался — и потом был вынужден наблюдать, как британцы топили снаряды и оружие, которое было так нужно его армии. Те были уверены, что Миллер не удержится и потому не хотели, чтобы оружие досталось большевикам. Генерал же решил еще побороться, но сил хватило на несколько месяцев — и в начале 1920 года уехал из России и он. Ему еще довелось в нее вернуться — в 1937 году его похитят с парижской улицы агенты НКВД, вывезут в Россию и расстреляют в подвале внутренней тюрьмы на Лубянке.
Предлагали место и отцу Леонова, и самому будущему писателю.
Сделай один шаг — и перед тобой начинают расходиться в самые разные стороны поблескивающие тропы: будешь печататься в «Руле» и спиваться в берлинском кабачке; откроешь свою поэтическую школу; уйдешь во французское Сопротивление и умрешь под пытками в Гестапо (глаза закрываются, а потный немецкий палач, тяжело дыша, пьет воду и смотрит на тебя — живой или уже все?); уедешь в Америку преподавать; устанешь от эмигрантской жизни и вернешься в Россию — навстречу лекциям об упадке Европы и мрачному стуку в дверь под утро; станешь горным инженером в Австралии. Множество путей, на многие мы смотрели в этой повести.
Но шаг этот сделан не был.
Оба Леоновых отказались. В конце февраля 1920 года большевики входят в Архангельск. Судьба Леоновым благоволит — и отцу, и сыну, — старший отделался непродолжительным арестом, младший, Леонид, вновь оказался на войне — теперь за красных.
Разорвали молнии края.
И великий чёрный Сатана,
Изгибаясь ласково и нежно,
Знал, что мчится в вечность без руля,
На груди косматая земля
Ему предстояло найти свой, ни на чей не похожий путь через толщу советской истории. И по нему он прошел дальше многих. Он одиночка, не строил школы, но излучал неясный внутренний свет.
Полный текст и окончание — по ссылке
#сенников
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Мы дошли по тропе до самого конца. Больше года Егор Сенников следил за тем, как расходились пути-дороги самых разных людей, застигнутых грозой катастрофы в прошлом веке. Сегодня — размышление о том, куда же все они пришли. Проведет нас в последний путь — Леонид Леонов, самый непрочитанный большой русский писатель прошлого века.
Кто-то скажет: Леонид Леонов — гений.
А другой в ответ: а я его вообще не читал, впервые слышу такое имя.
Одни встрепенутся: да что вы, это важнейший русский писатель XX века, прямой продолжатель Горького, человек удивительного таланта и глубины.
А кто-то скептически напишет: не видел в глаза ни одной строчки — и ничего не потерял.
Я не буду об этом спорить: не место здесь. Для условий нашей повести Леонид Леонов интересен прежде всего тем, что судьба ему уготовила остаться последней крупной и яркой фигурой, для которой отъезд во время катастрофы революции и Гражданской войны был реальным выбором, сделанным в сознательном возрасте.
Прапорщик Леонов, современник века, стоял на набережной Архангельска в 1919 году и наблюдал за тем, как иностранные союзники Белой армии грузятся на корабли — и уходят с русского Севера. Американцы и англичане сновали на фоне Соломбальских островов. Будущее запорошено снегом, затянуто туманами. Белая армия здесь обречена — и может правда стоит уйти с англичанами.
Леонов вырос здесь, ему привычны и воды Двины, и деревянные дома на Соломбале, и строгая суровость природы. Его отца-поэта сослали сюда из Москвы за революционную активность, но он и здесь не потерялся — и занялся тем, что знал и любил лучше всего: стал издателем. В его газете Леонид и дебютировал со своими стихами.
Англичане, уходя, предложили и военному руководителю Белой армии на Севере, генералу Миллеру, отправиться вместе с ними. Тот отказался — и потом был вынужден наблюдать, как британцы топили снаряды и оружие, которое было так нужно его армии. Те были уверены, что Миллер не удержится и потому не хотели, чтобы оружие досталось большевикам. Генерал же решил еще побороться, но сил хватило на несколько месяцев — и в начале 1920 года уехал из России и он. Ему еще довелось в нее вернуться — в 1937 году его похитят с парижской улицы агенты НКВД, вывезут в Россию и расстреляют в подвале внутренней тюрьмы на Лубянке.
Предлагали место и отцу Леонова, и самому будущему писателю.
Сделай один шаг — и перед тобой начинают расходиться в самые разные стороны поблескивающие тропы: будешь печататься в «Руле» и спиваться в берлинском кабачке; откроешь свою поэтическую школу; уйдешь во французское Сопротивление и умрешь под пытками в Гестапо (глаза закрываются, а потный немецкий палач, тяжело дыша, пьет воду и смотрит на тебя — живой или уже все?); уедешь в Америку преподавать; устанешь от эмигрантской жизни и вернешься в Россию — навстречу лекциям об упадке Европы и мрачному стуку в дверь под утро; станешь горным инженером в Австралии. Множество путей, на многие мы смотрели в этой повести.
Но шаг этот сделан не был.
Оба Леоновых отказались. В конце февраля 1920 года большевики входят в Архангельск. Судьба Леоновым благоволит — и отцу, и сыну, — старший отделался непродолжительным арестом, младший, Леонид, вновь оказался на войне — теперь за красных.
Разорвали молнии края.
И великий чёрный Сатана,
Изгибаясь ласково и нежно,
Знал, что мчится в вечность без руля,
На груди косматая земля
Ему предстояло найти свой, ни на чей не похожий путь через толщу советской истории. И по нему он прошел дальше многих. Он одиночка, не строил школы, но излучал неясный внутренний свет.
Полный текст и окончание — по ссылке
#сенников
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
21.04.202508:05
Счастье сложно описать, трудно уловить, невозможно однозначно определить. Оно может быть совсем неприглядным, неожиданным и странным для окружающих, а иногда над самыми счастливыми минутами мрачно нависают тени грядущих трагедий.
Российский политик Борис Немцов (слева), украинский политик Юлия Тимошенко (в центре) и Пётр Порошенко (справа) во время событий «оранжевой революции» в Киеве в декабре 2004 года.
#в_поисках_счастья
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Российский политик Борис Немцов (слева), украинский политик Юлия Тимошенко (в центре) и Пётр Порошенко (справа) во время событий «оранжевой революции» в Киеве в декабре 2004 года.
#в_поисках_счастья
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
08.04.202508:17
Лаванда — Лаванда (2003), 5/5*
Подлинная жемчужина отечественной музыки позапрошлого десятилетия. На калининградский янтарный берег вынесло двух модников Фила GOOD и Fred’а Колесникова, которые записали непревзойдённую постмодернистскую поделку на русском языке.
Тогда их музыку обозначили полузабытым ярлыком — электроклэш. На стыке 1990-х и 2000-х, в миллениум, так называли творчество разнообразных электронных музыкантов, которые экспериментировали со звучанием неоновых 1980-х. Тогда ещё были свежи воспоминания о тех временах, а бесконечное пережёвывание поп-культуры самой себя не успело набить оскомину — такие эксперименты воспринимались свежо. И ещё не выросло поколение, которое к музыке из тех времён будет относиться всерьёз, возведя её в культ. Электроклэш — это про стёб, про несерьёзность, но такие — очень эстетичные.
И первый альбом «Лаванды» — во всяком случае на русском языке, непревзойдённый образец указанного жанра. Но пластинка выламывается из его ограничений — очевидно же, перед нами один из лучших отечественных альбомов скудного на хорошую музыку позапрошлого десятилетия.
Кажется, у «Лаванды» даже не было физического носителя — альбом распространялся исключительно в сети. Возможно, он — первая русскоязычная запись, которая стала популярна только благодаря Интернету.
Да, и притворяясь ретро-альбомом, группа намного опередила своё время. И оценить это в моменте было нельзя. Во времена дебютного альбома Ланы Дель Рей в ходу был такой термин — инстаграм**-поп. Дескать музыка звучит как ретро, как будто она записана лет сорок назад, но никогда в реальности не существовала — аналог фильтра «1977», нанесённого на айфонную фотографию. Что-то такое было и на первом альбоме «Лаванды» — это песни позднесоветских мажоров, которых никогда не было в реальности.
У «Лаванды» ближе к концу десятилетия появилась мрачная сестра — воронежская «Несмеяна». Первые пели от лица мажоров, которые «в Финляндию поедут в январе» — вторые пели от лица ПТУшниц, которые ждут шубу из Афгана от Андрюши-прапора. При очевидных социальных различиях лирических героев вдохновение для музыки они черпали в перестроечной попсе. Только для «Несмеяны» образцом всегда были размагниченные кассеты с записями кооперативного попа, а для «Лаванды» — музыка победителей поп-фестиваля в Юрмале.
Но в итоге «Лаванду» ждало тоже самое, что часто ждёт творцов, обогнавших своё время. Когда мода на музыку и эстетику 1980-х стала тотальной, когда проекты из пабликов ВК стали главными звёздами нашей сцены, когда аудитория стала нуждаться в лёгкой умной музыке, «Лаванда» просто растворилась.
Что ещё слушать у «Лаванды»:
Lavandasport (2006) — 4/5
#простаков #альбомы_кенотафа
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
*записи группы отсутствуют на актуальных стриммингах
**запрещённая террористическая сеть на территории РФ
Подлинная жемчужина отечественной музыки позапрошлого десятилетия. На калининградский янтарный берег вынесло двух модников Фила GOOD и Fred’а Колесникова, которые записали непревзойдённую постмодернистскую поделку на русском языке.
Тогда их музыку обозначили полузабытым ярлыком — электроклэш. На стыке 1990-х и 2000-х, в миллениум, так называли творчество разнообразных электронных музыкантов, которые экспериментировали со звучанием неоновых 1980-х. Тогда ещё были свежи воспоминания о тех временах, а бесконечное пережёвывание поп-культуры самой себя не успело набить оскомину — такие эксперименты воспринимались свежо. И ещё не выросло поколение, которое к музыке из тех времён будет относиться всерьёз, возведя её в культ. Электроклэш — это про стёб, про несерьёзность, но такие — очень эстетичные.
И первый альбом «Лаванды» — во всяком случае на русском языке, непревзойдённый образец указанного жанра. Но пластинка выламывается из его ограничений — очевидно же, перед нами один из лучших отечественных альбомов скудного на хорошую музыку позапрошлого десятилетия.
Кажется, у «Лаванды» даже не было физического носителя — альбом распространялся исключительно в сети. Возможно, он — первая русскоязычная запись, которая стала популярна только благодаря Интернету.
Да, и притворяясь ретро-альбомом, группа намного опередила своё время. И оценить это в моменте было нельзя. Во времена дебютного альбома Ланы Дель Рей в ходу был такой термин — инстаграм**-поп. Дескать музыка звучит как ретро, как будто она записана лет сорок назад, но никогда в реальности не существовала — аналог фильтра «1977», нанесённого на айфонную фотографию. Что-то такое было и на первом альбоме «Лаванды» — это песни позднесоветских мажоров, которых никогда не было в реальности.
У «Лаванды» ближе к концу десятилетия появилась мрачная сестра — воронежская «Несмеяна». Первые пели от лица мажоров, которые «в Финляндию поедут в январе» — вторые пели от лица ПТУшниц, которые ждут шубу из Афгана от Андрюши-прапора. При очевидных социальных различиях лирических героев вдохновение для музыки они черпали в перестроечной попсе. Только для «Несмеяны» образцом всегда были размагниченные кассеты с записями кооперативного попа, а для «Лаванды» — музыка победителей поп-фестиваля в Юрмале.
Но в итоге «Лаванду» ждало тоже самое, что часто ждёт творцов, обогнавших своё время. Когда мода на музыку и эстетику 1980-х стала тотальной, когда проекты из пабликов ВК стали главными звёздами нашей сцены, когда аудитория стала нуждаться в лёгкой умной музыке, «Лаванда» просто растворилась.
Что ещё слушать у «Лаванды»:
Lavandasport (2006) — 4/5
#простаков #альбомы_кенотафа
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
*записи группы отсутствуют на актуальных стриммингах
**запрещённая террористическая сеть на территории РФ
28.03.202520:57
У всех есть возможность сказать своё последнее слово — хотя не всегда тот, кто его произносит или пишет, знает, что именно оно окажется последним. В этой рубрике мы очищаем последние слова от налёта времени и даём вам возможность посмотреть на них отвлечённо.
Сегодня — последние слова сценария чёрной комедии Алексея Балабанова «Жмурки», посвящённой первоначальному накоплению капитала в России в конце XX века.
#последние_слова
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Сегодня — последние слова сценария чёрной комедии Алексея Балабанова «Жмурки», посвящённой первоначальному накоплению капитала в России в конце XX века.
#последние_слова
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
10.03.202511:52
Счастье сложно описать, трудно уловить, невозможно однозначно определить. Оно может быть совсем неприглядным, неожиданным и странным для окружающих, а иногда над самыми счастливыми минутами мрачно нависают тени грядущих трагедий.
Начало 1990-х годов. Лидер «Центровых» Олег Вагин и лидер «Уралмашевских» Григорий Цыганов на одной из воровских сходок в Свердловске (Екатеринбург) в канун начала большой войны между двумя группировками. В ходе неё Вагин и Цыганов погибнут.
#в_поисках_счастья
Начало 1990-х годов. Лидер «Центровых» Олег Вагин и лидер «Уралмашевских» Григорий Цыганов на одной из воровских сходок в Свердловске (Екатеринбург) в канун начала большой войны между двумя группировками. В ходе неё Вагин и Цыганов погибнут.
#в_поисках_счастья
Shown 1 - 24 of 102
Log in to unlock more functionality.