Stuff and Docs
Various historical stuff.
Feedback chat - https://t.me/chatanddocs
For support and for fun:
Яндекс: https://money.yandex.ru/to/410014905443193/500
Paypal: rudinni@gmail.com
Feedback chat - https://t.me/chatanddocs
For support and for fun:
Яндекс: https://money.yandex.ru/to/410014905443193/500
Paypal: rudinni@gmail.com
TGlist rating
0
0
TypePublic
Verification
Not verifiedTrust
Not trustedLocationРосія
LanguageOther
Channel creation dateMay 31, 2016
Added to TGlist
Jun 05, 2024Linked chat
Чат энд Докс
107
Records
05.02.202523:59
9.3KSubscribers27.01.202515:25
200Citation index18.02.202523:59
19.3KAverage views per post19.02.202509:55
19.3KAverage views per ad post10.05.202521:57
10.16%ER22.02.202523:59
207.26%ERRReposted from:
ērān ud anērān
13.05.202508:57
Узнал от работавшего в Греции коллеги, что в разговорном новогреческом ваш высокий уровень владения языком могут оценить фразой τα μιλάει φαρσί (та милаи фарси), в чём-то близкой нашему "шпрехать".
Как пишут, такая идиома — очевидный пережиток османской эпохи, когда владение персидским (фарси) считалось маркером образованности и высокой культуры вплоть до Балкан.
Ваш утренний оффтоп.
Как пишут, такая идиома — очевидный пережиток османской эпохи, когда владение персидским (фарси) считалось маркером образованности и высокой культуры вплоть до Балкан.
Ваш утренний оффтоп.
Reposted from:
Shakko: об искусстве
05.05.202514:00
Оказывается, у Эгона Шиле это целая серия, около десятка, портретных рисунков с изображением наших военнопленных. Потрясающе.
Посмотреть все работы и прочитать информацию о создании этой серии — я быстренько собрала здесь.
Посмотреть все работы и прочитать информацию о создании этой серии — я быстренько собрала здесь.
08.05.202508:58
Гитлеры приходят и уходят (из объявлений о перемене фамилии, газета "Известия", 1936 год)
15.05.202511:12
О постсоветской татуировке
Первая Российская тату-конвенция, организованная нью-йоркским художником и тату-мастером Кириллом Данелия, прошла 28–29 апреля 1995 года в московском ночном клубе «Эрмитаж». В ней приняли участие более тридцати мастеров из США, Канады, Европы и Новой Зеландии. Среди гостей были многие из самых известных западных тату-художников: Лайл Таттл из Сан-Франциско — изобретатель новых тату-технологий и основатель крупнейшего в мире тату-музея; Шотси Горман и Джек Руди — условно «крёстные отцы» американского тату-искусства с Восточного и Западного побережий соответственно; Дэвид Юркью, организатор первой в истории тату-конвенции, прошедшей в январе 1976 года в отеле Sheraton Astrodome в Хьюстоне; Хэнки Пэнки — самый известный голландский тату-мастер, владелец тату-музея в Амстердаме; а также Франк Вебер из берлинского отделения Hells Angels.
Среди известных российских мастеров были Елена Столяренко и Сергей Павлов, а также представители тату-субкультуры, которых принято называть исключительно по прозвищам: Череп, Кредит, Мышь, Литва (Андрей Литвинов) и Маврик (Маврикий Слепнёв).
Конвенция проходила при поддержке российской инвестиционно-консалтинговой компании STAFF, звукозаписывающего лейбла GALA Records и «братства рокеров» — они же частные телохранители — Ночные Волки. Музыкальная программа включала выступления Константина Кинчева («Алиса»), Гарика Сукачёва («Бригада С»), Александра Скляра («Ва-Банкъ») и группы «Каспар Хаузер». В публике можно было увидеть весь московский бомонд — от молодого режиссёра Андрея И. (фильм Конструктор красного цвета) до лидера Ночных Волков, более известного под обнадёживающим прозвищем «Хирург».
Как показало мероприятие, российская тату-индустрия пока не достигла того уровня экономического развития и социальной легитимации, который позволил бы ей занять место среди других новых, постперестроечных бизнесов. Однако субкультуре помогает выживать старинная русская традиция устной передачи информации, заменяющая рекламу. Тату-мастера, находящиеся по всему миру в пограничном положении по отношению к обществу, одновременно бережно оберегают и щедро передают друг другу материалы, оборудование и знания — внутри рамок признанной субкультуры. Сплочённость сообщества частично компенсирует пока ещё скромный поток клиентов, пришедших «с улицы». При этом развивается прибыльное направление — косметическая татуировка: контур губ, стрелки на веках и т.п.
Один из московских салонов, Tattoo Fan Club Владимира Карелова, оформлен в байкерском стиле и находится в жилом доме по адресу Мещанская, 9-14. Здесь работают молодые мастера, такие как Литва, специализирующийся на тату огромного размера, и Михаил Юров. В отличие от большинства салонов, где есть «табу» на определённые изображения, Tattoo Fan Club запрещает лишь татуировки на половых органах. Свастики не вызывают проблем; пирсинг делают по вторникам. В планах клуба — открыть филиалы в Ялте и Кишинёве.
Единственным успешным тату-бизнесом с уличной витриной в Москве является салон Три Кита на улице Адельманова, 3. Здесь работают такие мастера, как Олень (Михаил Сычёв), Олег Машинцев, Алексей Минашкин и Кисель (Павел Калинин). Три Кита — самый «западный» по стандартам салон в городе, соответствующий нормам APT (Ассоциации профессиональных тату-мастеров) по гигиене: одноразовые иглы, перчатки, автоклав.
Популярные татуировки посткоммунистического периода хорошо знакомы западным мастерам: китайские драконы, скорпионы, черепа, ящерицы, тигры и пантеры с оскалом, добрые львы. Но встречаются и архаичные, традиционно русские символы: белый сокол (воплощение языческого бога Рода), колесо Велеса (тоже из дохристианской Руси), Симаргл — полуптица-полуволк (или пёс), уносящий души павших воинов, а также древние скифские и русские орнаменты. Несмотря на продолжающийся спрос на свастики, ни Христос, ни изображения женщин сейчас не в моде: как объяснили автору, на Христа у новой аудитории нет времени, а женские фигуры всё ещё ассоциируются с принудительной гомосексуальностью.
Цитата по Condee, Nancy. "Body graphics: tattooing the fall of communis
Первая Российская тату-конвенция, организованная нью-йоркским художником и тату-мастером Кириллом Данелия, прошла 28–29 апреля 1995 года в московском ночном клубе «Эрмитаж». В ней приняли участие более тридцати мастеров из США, Канады, Европы и Новой Зеландии. Среди гостей были многие из самых известных западных тату-художников: Лайл Таттл из Сан-Франциско — изобретатель новых тату-технологий и основатель крупнейшего в мире тату-музея; Шотси Горман и Джек Руди — условно «крёстные отцы» американского тату-искусства с Восточного и Западного побережий соответственно; Дэвид Юркью, организатор первой в истории тату-конвенции, прошедшей в январе 1976 года в отеле Sheraton Astrodome в Хьюстоне; Хэнки Пэнки — самый известный голландский тату-мастер, владелец тату-музея в Амстердаме; а также Франк Вебер из берлинского отделения Hells Angels.
Среди известных российских мастеров были Елена Столяренко и Сергей Павлов, а также представители тату-субкультуры, которых принято называть исключительно по прозвищам: Череп, Кредит, Мышь, Литва (Андрей Литвинов) и Маврик (Маврикий Слепнёв).
Конвенция проходила при поддержке российской инвестиционно-консалтинговой компании STAFF, звукозаписывающего лейбла GALA Records и «братства рокеров» — они же частные телохранители — Ночные Волки. Музыкальная программа включала выступления Константина Кинчева («Алиса»), Гарика Сукачёва («Бригада С»), Александра Скляра («Ва-Банкъ») и группы «Каспар Хаузер». В публике можно было увидеть весь московский бомонд — от молодого режиссёра Андрея И. (фильм Конструктор красного цвета) до лидера Ночных Волков, более известного под обнадёживающим прозвищем «Хирург».
Как показало мероприятие, российская тату-индустрия пока не достигла того уровня экономического развития и социальной легитимации, который позволил бы ей занять место среди других новых, постперестроечных бизнесов. Однако субкультуре помогает выживать старинная русская традиция устной передачи информации, заменяющая рекламу. Тату-мастера, находящиеся по всему миру в пограничном положении по отношению к обществу, одновременно бережно оберегают и щедро передают друг другу материалы, оборудование и знания — внутри рамок признанной субкультуры. Сплочённость сообщества частично компенсирует пока ещё скромный поток клиентов, пришедших «с улицы». При этом развивается прибыльное направление — косметическая татуировка: контур губ, стрелки на веках и т.п.
Один из московских салонов, Tattoo Fan Club Владимира Карелова, оформлен в байкерском стиле и находится в жилом доме по адресу Мещанская, 9-14. Здесь работают молодые мастера, такие как Литва, специализирующийся на тату огромного размера, и Михаил Юров. В отличие от большинства салонов, где есть «табу» на определённые изображения, Tattoo Fan Club запрещает лишь татуировки на половых органах. Свастики не вызывают проблем; пирсинг делают по вторникам. В планах клуба — открыть филиалы в Ялте и Кишинёве.
Единственным успешным тату-бизнесом с уличной витриной в Москве является салон Три Кита на улице Адельманова, 3. Здесь работают такие мастера, как Олень (Михаил Сычёв), Олег Машинцев, Алексей Минашкин и Кисель (Павел Калинин). Три Кита — самый «западный» по стандартам салон в городе, соответствующий нормам APT (Ассоциации профессиональных тату-мастеров) по гигиене: одноразовые иглы, перчатки, автоклав.
Популярные татуировки посткоммунистического периода хорошо знакомы западным мастерам: китайские драконы, скорпионы, черепа, ящерицы, тигры и пантеры с оскалом, добрые львы. Но встречаются и архаичные, традиционно русские символы: белый сокол (воплощение языческого бога Рода), колесо Велеса (тоже из дохристианской Руси), Симаргл — полуптица-полуволк (или пёс), уносящий души павших воинов, а также древние скифские и русские орнаменты. Несмотря на продолжающийся спрос на свастики, ни Христос, ни изображения женщин сейчас не в моде: как объяснили автору, на Христа у новой аудитории нет времени, а женские фигуры всё ещё ассоциируются с принудительной гомосексуальностью.
Цитата по Condee, Nancy. "Body graphics: tattooing the fall of communis
Reposted from:
Кенотаф
24.04.202509:34
Willkommen, bienvenue, welcome!
Fremde, etranger, stranger.
Gluklich zu sehen, je suis enchante,
Happy to see you, bleibe, reste, stay
Я вижу эту картину каждый день по много раз — она стоит в качестве заставки у меня на телефоне. У меня было время подумать и о ней, и о женщине на ней изображенной, и об авторе.
Помните пиратские DVD-диски, на которые была записана добрая часть фильмографии какого-нибудь режиссера? Или какая-нибудь тематическая подборка, куда какой-то неведомый автор нарезал в кучу Тарантино, Гая Ричи и непонятный боевик, жалкую пародию на двух предыдущих авторов. Таких дисков в пору моего взросления была огромная куча, и сейчас можно сказать уже уверенно, что это и была самая значимая часть моего первичного кинообразования; торренты в мою жизнь пришли позже.
Мужчина с выбеленным пудрой лицом всматривается в дымчатое искривленное стекло и начинает петь козлиным тенорком приветственную песню. На него направлен луч света. В монтаже мы видим молодого блондина, приезжающего на вокзал. А мужчина все поет, — представьте себе, он конферансье в кабаре. А потом переходит на разговор — у него, оказывается, в английском мощный немецкий акцент. На сцене конферансье окружен аляповато накрашенными девицами — подмигивает и предлагает нам поверить ему на слово, что все они девственницы.
Но в какой-то момент камера показывает нам — всего на несколько секунд, — странную девушку в изломанной позе, в одной руке дымится сигарета с мундштуком, а другая, неестественно изогнутая, опирается на бедро. В одном глазу у нее монокль, а ее лицо не выражает эмоций. Она смотрит на представление в кабаре — и мы вместе с ней вдруг оказываемся в этом месте, где царят свои пошлые и дикие, но все-таки законы; месте, где все как в жизни — на сцене ломают пошлый спектакль, а ты переживаешь в зале и возбуждение, и тоску, и волнение, и страх, и расстройство из-за того, что все кончено. Свет погас и пора выходить.
Наверное, я посмотрел «Кабаре» Боба Фосса в 12 или 13 лет — и навсегда осталось со мной. Уже позже я пойму, что девушка в странной позе — это отсылка к знаменитой картине Отто Дикса «Портрет журналистки Сильвии фон Харден». Неприятная желчная женщина в красно-черном клетчатом платье, которая курит и с отвращением смотрит куда-то в сторону. Это лицо — образ Берлина и эпохи. Берлина по которому несутся автомобили, задумчиво бродят русские эмигранты, катятся на тележках по улицам ветераны Великой войны… Время пахнет кровью и типографской краской, спермой и шампанским. Нет никакой уверенности ни в прошлом, ни в будущем, все удивительно относительно: и на экранах кинотеатрах ползут страшные фигуры — то ли отзвуки недавней войны, то ли тени войны грядущей. Но пока что, прямо сейчас, мир еще не горит, а значит можно развлечься — погоняться за долларом, потанцевать в дансинге. Из угла на тебя посмотрит Сильвия фон Харден — изучит, разберет на детали, поставит оценку и отвернется. Она — современная женщина, ничего не ждет от жизни, никого не рвется учить, а хочет быть абсолютно независимой. Она знает цену и себе, и вам, и этому глупому миру. И она полна внутренней силы.
Ее лицо — это образ переходной эпохи, а вы же знаете, как очаровательны бывают эти времена, когда все думают, что живут в тени большой иллюзии, а на самом деле — будущего страха. Время, прозванное межвоенным, уложенное между двумя грандиозными катастрофами, подарило одному поколению призрачную надежду обмануть человеческое естество. Пропетлять между войнами, не свалиться в канаву, а как-то протанцевать, проплясать, пробежать между капканами. Сильвия фон Харден не оставляет вам шансов — избежать не получится. Нужно помнить о том, что вас ждет, относиться к этому трезво, без сантиментов.
Допивайте свой напиток. Время платить по счету.
Но мир моих юных дней, при всех смехотворных обычаях и сложностях, в которых он погрязал, оставался мирком отважным и крепким, с невозмутимым юмором встречавшим напасти и бестрепетно выходившим на поля далеких сражений, чтобы покончить со свирепой пошлостью Гитлера и Аламилло
#коврик_у_кенотафа #сенников
Fremde, etranger, stranger.
Gluklich zu sehen, je suis enchante,
Happy to see you, bleibe, reste, stay
Я вижу эту картину каждый день по много раз — она стоит в качестве заставки у меня на телефоне. У меня было время подумать и о ней, и о женщине на ней изображенной, и об авторе.
Помните пиратские DVD-диски, на которые была записана добрая часть фильмографии какого-нибудь режиссера? Или какая-нибудь тематическая подборка, куда какой-то неведомый автор нарезал в кучу Тарантино, Гая Ричи и непонятный боевик, жалкую пародию на двух предыдущих авторов. Таких дисков в пору моего взросления была огромная куча, и сейчас можно сказать уже уверенно, что это и была самая значимая часть моего первичного кинообразования; торренты в мою жизнь пришли позже.
Мужчина с выбеленным пудрой лицом всматривается в дымчатое искривленное стекло и начинает петь козлиным тенорком приветственную песню. На него направлен луч света. В монтаже мы видим молодого блондина, приезжающего на вокзал. А мужчина все поет, — представьте себе, он конферансье в кабаре. А потом переходит на разговор — у него, оказывается, в английском мощный немецкий акцент. На сцене конферансье окружен аляповато накрашенными девицами — подмигивает и предлагает нам поверить ему на слово, что все они девственницы.
Но в какой-то момент камера показывает нам — всего на несколько секунд, — странную девушку в изломанной позе, в одной руке дымится сигарета с мундштуком, а другая, неестественно изогнутая, опирается на бедро. В одном глазу у нее монокль, а ее лицо не выражает эмоций. Она смотрит на представление в кабаре — и мы вместе с ней вдруг оказываемся в этом месте, где царят свои пошлые и дикие, но все-таки законы; месте, где все как в жизни — на сцене ломают пошлый спектакль, а ты переживаешь в зале и возбуждение, и тоску, и волнение, и страх, и расстройство из-за того, что все кончено. Свет погас и пора выходить.
Наверное, я посмотрел «Кабаре» Боба Фосса в 12 или 13 лет — и навсегда осталось со мной. Уже позже я пойму, что девушка в странной позе — это отсылка к знаменитой картине Отто Дикса «Портрет журналистки Сильвии фон Харден». Неприятная желчная женщина в красно-черном клетчатом платье, которая курит и с отвращением смотрит куда-то в сторону. Это лицо — образ Берлина и эпохи. Берлина по которому несутся автомобили, задумчиво бродят русские эмигранты, катятся на тележках по улицам ветераны Великой войны… Время пахнет кровью и типографской краской, спермой и шампанским. Нет никакой уверенности ни в прошлом, ни в будущем, все удивительно относительно: и на экранах кинотеатрах ползут страшные фигуры — то ли отзвуки недавней войны, то ли тени войны грядущей. Но пока что, прямо сейчас, мир еще не горит, а значит можно развлечься — погоняться за долларом, потанцевать в дансинге. Из угла на тебя посмотрит Сильвия фон Харден — изучит, разберет на детали, поставит оценку и отвернется. Она — современная женщина, ничего не ждет от жизни, никого не рвется учить, а хочет быть абсолютно независимой. Она знает цену и себе, и вам, и этому глупому миру. И она полна внутренней силы.
Ее лицо — это образ переходной эпохи, а вы же знаете, как очаровательны бывают эти времена, когда все думают, что живут в тени большой иллюзии, а на самом деле — будущего страха. Время, прозванное межвоенным, уложенное между двумя грандиозными катастрофами, подарило одному поколению призрачную надежду обмануть человеческое естество. Пропетлять между войнами, не свалиться в канаву, а как-то протанцевать, проплясать, пробежать между капканами. Сильвия фон Харден не оставляет вам шансов — избежать не получится. Нужно помнить о том, что вас ждет, относиться к этому трезво, без сантиментов.
Допивайте свой напиток. Время платить по счету.
Но мир моих юных дней, при всех смехотворных обычаях и сложностях, в которых он погрязал, оставался мирком отважным и крепким, с невозмутимым юмором встречавшим напасти и бестрепетно выходившим на поля далеких сражений, чтобы покончить со свирепой пошлостью Гитлера и Аламилло
#коврик_у_кенотафа #сенников
06.05.202509:26
Леонид Брежнев получает в подарок револьверы Кольт от бывшего бейсболиста и актера Чака Коннорса, Калифорния, 1973 год
Reposted from:Кенотаф
25.04.202514:35
Последний шаг
Мы дошли по тропе до самого конца. Больше года Егор Сенников следил за тем, как расходились пути-дороги самых разных людей, застигнутых грозой катастрофы в прошлом веке. Сегодня — размышление о том, куда же все они пришли. Проведет нас в последний путь — Леонид Леонов, самый непрочитанный большой русский писатель прошлого века.
Кто-то скажет: Леонид Леонов — гений.
А другой в ответ: а я его вообще не читал, впервые слышу такое имя.
Одни встрепенутся: да что вы, это важнейший русский писатель XX века, прямой продолжатель Горького, человек удивительного таланта и глубины.
А кто-то скептически напишет: не видел в глаза ни одной строчки — и ничего не потерял.
Я не буду об этом спорить: не место здесь. Для условий нашей повести Леонид Леонов интересен прежде всего тем, что судьба ему уготовила остаться последней крупной и яркой фигурой, для которой отъезд во время катастрофы революции и Гражданской войны был реальным выбором, сделанным в сознательном возрасте.
Прапорщик Леонов, современник века, стоял на набережной Архангельска в 1919 году и наблюдал за тем, как иностранные союзники Белой армии грузятся на корабли — и уходят с русского Севера. Американцы и англичане сновали на фоне Соломбальских островов. Будущее запорошено снегом, затянуто туманами. Белая армия здесь обречена — и может правда стоит уйти с англичанами.
Леонов вырос здесь, ему привычны и воды Двины, и деревянные дома на Соломбале, и строгая суровость природы. Его отца-поэта сослали сюда из Москвы за революционную активность, но он и здесь не потерялся — и занялся тем, что знал и любил лучше всего: стал издателем. В его газете Леонид и дебютировал со своими стихами.
Англичане, уходя, предложили и военному руководителю Белой армии на Севере, генералу Миллеру, отправиться вместе с ними. Тот отказался — и потом был вынужден наблюдать, как британцы топили снаряды и оружие, которое было так нужно его армии. Те были уверены, что Миллер не удержится и потому не хотели, чтобы оружие досталось большевикам. Генерал же решил еще побороться, но сил хватило на несколько месяцев — и в начале 1920 года уехал из России и он. Ему еще довелось в нее вернуться — в 1937 году его похитят с парижской улицы агенты НКВД, вывезут в Россию и расстреляют в подвале внутренней тюрьмы на Лубянке.
Предлагали место и отцу Леонова, и самому будущему писателю.
Сделай один шаг — и перед тобой начинают расходиться в самые разные стороны поблескивающие тропы: будешь печататься в «Руле» и спиваться в берлинском кабачке; откроешь свою поэтическую школу; уйдешь во французское Сопротивление и умрешь под пытками в Гестапо (глаза закрываются, а потный немецкий палач, тяжело дыша, пьет воду и смотрит на тебя — живой или уже все?); уедешь в Америку преподавать; устанешь от эмигрантской жизни и вернешься в Россию — навстречу лекциям об упадке Европы и мрачному стуку в дверь под утро; станешь горным инженером в Австралии. Множество путей, на многие мы смотрели в этой повести.
Но шаг этот сделан не был.
Оба Леоновых отказались. В конце февраля 1920 года большевики входят в Архангельск. Судьба Леоновым благоволит — и отцу, и сыну, — старший отделался непродолжительным арестом, младший, Леонид, вновь оказался на войне — теперь за красных.
Разорвали молнии края.
И великий чёрный Сатана,
Изгибаясь ласково и нежно,
Знал, что мчится в вечность без руля,
На груди косматая земля
Ему предстояло найти свой, ни на чей не похожий путь через толщу советской истории. И по нему он прошел дальше многих. Он одиночка, не строил школы, но излучал неясный внутренний свет.
Полный текст и окончание — по ссылке
#сенников
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Мы дошли по тропе до самого конца. Больше года Егор Сенников следил за тем, как расходились пути-дороги самых разных людей, застигнутых грозой катастрофы в прошлом веке. Сегодня — размышление о том, куда же все они пришли. Проведет нас в последний путь — Леонид Леонов, самый непрочитанный большой русский писатель прошлого века.
Кто-то скажет: Леонид Леонов — гений.
А другой в ответ: а я его вообще не читал, впервые слышу такое имя.
Одни встрепенутся: да что вы, это важнейший русский писатель XX века, прямой продолжатель Горького, человек удивительного таланта и глубины.
А кто-то скептически напишет: не видел в глаза ни одной строчки — и ничего не потерял.
Я не буду об этом спорить: не место здесь. Для условий нашей повести Леонид Леонов интересен прежде всего тем, что судьба ему уготовила остаться последней крупной и яркой фигурой, для которой отъезд во время катастрофы революции и Гражданской войны был реальным выбором, сделанным в сознательном возрасте.
Прапорщик Леонов, современник века, стоял на набережной Архангельска в 1919 году и наблюдал за тем, как иностранные союзники Белой армии грузятся на корабли — и уходят с русского Севера. Американцы и англичане сновали на фоне Соломбальских островов. Будущее запорошено снегом, затянуто туманами. Белая армия здесь обречена — и может правда стоит уйти с англичанами.
Леонов вырос здесь, ему привычны и воды Двины, и деревянные дома на Соломбале, и строгая суровость природы. Его отца-поэта сослали сюда из Москвы за революционную активность, но он и здесь не потерялся — и занялся тем, что знал и любил лучше всего: стал издателем. В его газете Леонид и дебютировал со своими стихами.
Англичане, уходя, предложили и военному руководителю Белой армии на Севере, генералу Миллеру, отправиться вместе с ними. Тот отказался — и потом был вынужден наблюдать, как британцы топили снаряды и оружие, которое было так нужно его армии. Те были уверены, что Миллер не удержится и потому не хотели, чтобы оружие досталось большевикам. Генерал же решил еще побороться, но сил хватило на несколько месяцев — и в начале 1920 года уехал из России и он. Ему еще довелось в нее вернуться — в 1937 году его похитят с парижской улицы агенты НКВД, вывезут в Россию и расстреляют в подвале внутренней тюрьмы на Лубянке.
Предлагали место и отцу Леонова, и самому будущему писателю.
Сделай один шаг — и перед тобой начинают расходиться в самые разные стороны поблескивающие тропы: будешь печататься в «Руле» и спиваться в берлинском кабачке; откроешь свою поэтическую школу; уйдешь во французское Сопротивление и умрешь под пытками в Гестапо (глаза закрываются, а потный немецкий палач, тяжело дыша, пьет воду и смотрит на тебя — живой или уже все?); уедешь в Америку преподавать; устанешь от эмигрантской жизни и вернешься в Россию — навстречу лекциям об упадке Европы и мрачному стуку в дверь под утро; станешь горным инженером в Австралии. Множество путей, на многие мы смотрели в этой повести.
Но шаг этот сделан не был.
Оба Леоновых отказались. В конце февраля 1920 года большевики входят в Архангельск. Судьба Леоновым благоволит — и отцу, и сыну, — старший отделался непродолжительным арестом, младший, Леонид, вновь оказался на войне — теперь за красных.
Разорвали молнии края.
И великий чёрный Сатана,
Изгибаясь ласково и нежно,
Знал, что мчится в вечность без руля,
На груди косматая земля
Ему предстояло найти свой, ни на чей не похожий путь через толщу советской истории. И по нему он прошел дальше многих. Он одиночка, не строил школы, но излучал неясный внутренний свет.
Полный текст и окончание — по ссылке
#сенников
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Log in to unlock more functionality.
