Послезавтра год, как Димы нет. И в горевании даты имеют значение. Хотя за этот год не было ни единого дня, когда бы я о нем не думала. Ни одного дня. У меня до сих пор стоит букет, который он подарил мне на день рождения — за пару недель до смерти. Мой день рождения — это была наша последняя встреча вчетвером, с родителями. Наша встреча у меня дома перед его поездом во Псков — последняя наша с ним встреча. А мое последнее сообщение ему так и осталось непрочитанным.
Весь этот год я пытаюсь отвечать на какие-то вопросы о Диме — другим людям, но прежде всего себе. Мне кажется, за этот год я узнала его лучше, ближе. И мне очень жаль, что я не смогу обсудить это с ним.
Разные люди по-разному откликались на участие в нашей книге. Были те, кто отказывался, а некоторые и вовсе молчали. И я понимаю: местами Дима был невыносим, резок, нечувствителен, эгоцентричен. Вместе с тем проходя мысленно его жизненный путь — из разговоров с людьми, по фотографиям в архиве, я понимаю, как непросто ему было. Нет, я даже не могу себе это представить. Сколько душевных сил требовала социальная работа. Если почитать ЖЖ и другие соцсети — там, конечно, все задорно, с огоньком. По-пацански дерзко, постоянная движуха, люди, борьба, победы, негодования по поводу системы. Эта круговерть очень привлекала деятельных и заинтересованных людей, Дима умел вовлечь.
Ну и говорил и писал он отлично. Об этом мне, кстати, не раз говорили люди, которые с ним общались в разные периоды, начиная с раннего подростничества: уже тогда у него была грамотная осмысленная речь, на порядок выше остальных. И вопросы, которые его волновали, довольно быстро стали выходить за пределы дискотек и просто тусовок. А вопросы были всегда. Я думаю, эта чувствительность к миру и желание его понять, какая-то базовая доброта и привели его в социальную работу, а фотография стала проводником в это. Я говорю «базовая доброта» и очень в это верю. Это не про добренького парня, но про какую-то доброту в ядре личности. И это поражает меня еще больше. Знаете, в учебниках о зависимости можно встретить слова о том, что мотив употребить у зависимого человека в конечном счете становится ведущим, и зависимый со временем претерпевает морально-нравственную деградацию. И я продолжаю спрашивать себя: как то, что Дима делал в социальной работе, в фотографии, стало возможным, учитывая его зависимость? Каких усилий ему это стоило? Без пафоса. Просто: КАК?
Я точно знаю, что социальная работа, тесно сплетенная с фотографией, для него были очень важными мотивами жить. Он очень радовался, когда писал мне про подростков в ребцентре, которые шли на поправку. И возврат в последовательную социальную работу с зависимыми подростками для него начал становиться новым смыслом и новой точкой приложения сил. Он хотел, чтобы его фотографии стали свидетельством времени. Без претензий на величие, кстати. Он просто без ложной скромности знал, что может это делать.
Мне его очень не хватает.
Вспомните 15ого февраля про Диму, как умеете. Пусть он там знает, что мы его любим
