Милый Толя! Черт бы тебя побрал за то, что ты вляпал меня во всю эту историю.
Во-первых, я в Ростове. Сижу у Нины и ругаюсь на чем свет стоит. Вагон ваш, конечно, улетел. Лёва достал купѐ, но в таких купѐ ездить все равно, что у турок на колу висеть, да притом я совершенно разуверился во всех ваших возможностях. Это всё за счет твоей молодости и его глупости. В четверг еду в Тифлис и буду рад, если встречусь с Гришей, тогда конец этим мукам.
Ростов — дрянь невероятная, грязь, слякоть и этот «Сегёжа», который торгуется со всеми из-за 2-х коп. С ним всюду со стыда горишь.
Привет Изадоре, Ирме и Илье Ильичу.
Я думаю, что у них воздух проветрился теперь, и они, вероятно, уже забыли нас. Ну, да с глаз долой и из сердца вон, плакать, конечно, не будем.
<…>
И дурак же ты, рыжий!
Да и я не умен, что послушался.
Проклятая Персия!
Сергей.

«По его мнению (Розанова. — М. П.), бывают люди линейные, круглые и квадратные. Меня отнес к линейным <…> На мой вопрос о признаках, характерных для этих трех категорий, сказал, что круглым свойственна неподвижность, спокойствие и благодушие, линейным же стремительность: „они — стрела“. „Квадратности“ отвечает грубость и угловатость („углы“). Себя назвал „линейно-круглым“, т. е. типом неустойчивым, и указал на свои непоследовательности во взглядах. На мой вопрос о Мережковском, Зин. Ник. и Нат. и Тат. Ник. Гиппиус назвал первого линейным, „Тату и Нату“ круглыми (после некоторого раздумья), а З. Ник. — зигзагообразной, „как молния“. „Она — новая“». 

«Высшая мудрость - философствуя, не казаться философствующим и шуткой достигать серьезной цели»

Красочность и выразительность в описаниях природы достигаются только простотой, такими простыми фразами, как «зашло солнце», «стало темно», «пошел дождь» и т. д.»; «Море не смеется, не плачет, оно шумит, плещется, сверкает… Посмотрите у Толстого: солнце всходит, солнце заходит… птички поют… Никто не рыдает и не смеется. А ведь это и есть самое главное — простота…

Читая корректуру, вычеркивайте, где можно, определения существительных и глаголов...»; «Понятно, когда я пишу: «человек сел на траву» <…> Наоборот, неудобопонятно и тяжеловато для мозгов, если я пишу: «высокий, узкогрудый, среднего роста человек с рыжей бородкой сел на зеленую, уже измятую пешеходами траву, сел бесшумно, робко и пугливо оглядываясь.

Читайте побольше, Вам нужно поработать над своим языком, который грешит грубоватостью и вычурностью <…> Читайте больше серьезных книг, где язык строже и дисциплинированнее, чем в беллетристике.

Надо выбрасывать лишнее, очищать фразу от «по мере того», «при помощи», надо заботиться об ее музыкальности и не допускать в одной фразе почти рядом «стала» и «перестала».

По-моему, написав рассказ, следует вычеркивать его начало и конец. Тут мы, беллетристы, больше всего врем…

Когда изображаете горемык и бесталанных и хотите разжалобить читателя, то старайтесь быть холоднее — это дает чужому горю как бы фон, на котором оно вырисуется рельефнее. А то у Вас и герои плачут, и Вы вздыхаете. Да, будьте холодны.

…Мне кажется, что не беллетристы должны решать такие вопросы, как Бог, пессимизм и т. п. Дело беллетриста изобразить только, кто, как и при каких обстоятельствах говорили и думали о Боге или пессимизме. Художник должен быть не судьей своих персонажей и того, о чем говорят они, а только беспристрастным свидетелем. <…> Мое дело только в том, чтобы быть талантливым, то есть уметь отличить важные показания от неважных, уметь освещать фигуры и говорить их языком

Никаких сюжетов не нужно. В жизни нет сюжетов, в ней все перемешано — глубокое с мелким, великое с ничтожным, трагическое со смешным.

Чтобы в беллетристике терпеть возможно меньше неудач или чтобы последние не так резко чувствовались, нужно побольше писать, по 100–200 рассказов в год. В этом секрет.

Душевно благодарю вас, любезнейший Михайло Петрович, — и отпускаю вам все грехи, которые вы намереваетесь сказать священнику на исповеди, — отпустите мне мои — и примите уверения моего уважения и преданности к вам, с коими пребываю ваш покорный
Ф. Тютчев

Что скажете о моем неугомонстве? Вместо того чтобы благодарить вас, любезнейший Михайло Петрович, я к вам с новыми просьбами. — Дайте, ради Бога, что-нибудь Гавриловского. Такое время пришло, что и Гаврилова надо. Ваш Тчв

Услышав сегодня, что вы в Москве, тотчас поехал к вам, любезный Михайло Петрович. Но как поймать удовольствия с первого разу довольно трудно, а должно наперед за ними гоняться, то и не удивило меня, что я не застал вас дома. — Приезжайте, сделайте одолжение, сегодня, если вам можно и если вам хочется одолжить вашего покорного Тютчева.

-Другое [стихотворение]-неудовлетворительно. "Почему? - спросите Вы. -Критик, отдай отчет в твоем чувстве!" Извольте - отдаю. Во-первых: оно напоминает - топом и даже некоторыми подробностями - два стихотворения Пушкина и Тютчева, которые оба гораздо лучше его: "Я помню чудное мгновенье" и "Как ночью на небе звезды". Во-вторых, что такое: "Кинуть привет наизусть!" О, как это некрасиво! Как можно - "восторгать грусть"? "Всю чистоту твоей души", "Звезда и роза" - вялая проза. И, наконец: "На темном небе и в воде" - уж лучше прямо "и в рукомойнике". Еще одно я заметил: все Ваши личные, лирические, любовные, особенно страстные стихотворения - слабее прочих: точно Вы их сочинили и предмета стихов вовсе не существовало. А засим можете взять сапог и каблуком меня по темени, по темени: будь, дескать, вежлив.