Неудобный святой
Святитель Григорий Богослов один из любимейших мною святых.
Благодаря сохрнившемуся его огромному письменному наследию, агиографы не смогли мумифицировать его Житие в елее елейности агиографических штампов.
Порой вредный, капризный и заносчивый, он обижается, ругается. Часто обидно обзывается.
Голоса Отцов Второго Вселенского Собора, на котором его сместили с Константинопольской кафедры, он сравнивает с криками глупых птиц:
«Не буду заседать на собраниях гусей или журавлей, дерущихся между собой без причины, где раздор, где битва, и где, прежде всего, все постыдные тайные дела враждующих собраны в одно место».
А на святителя Василия Великого, самого близкого своего друга, возимел горькую обиду за то, что тот назначил его служить в Сасимы:
«На большой дороге, пролегающей через Каппадокию, есть место обычной остановки проезжих, где одна дорога делится на три, место безводное, не произращающее и былинки, лишённое всех удобств, селение ужасно скучное и тесное. Там всегда пыль, стук от повозок, слезы, рыдания, собиратели налогов, орудия, пытки, цепи, а жители — чужеземцы и бродяги. Такова была церковь в моих Сасимах! Вот какому городу (подлинно это великодушие!) отдал меня тот, кому было мало пятидесяти хорепископов»
И потом долго выказывал святителю Василию Великому негодование; сравнивая его со псом.
«Укоряешь меня в лености и в нерадении, потому что не взял твоих Сасимов, не увлекся епископским духом, не вооружаюсь вместе с вами, чтоб драться, как дерутся между собой псы за брошенный им кусок. А для меня самое важное дело — бездействие. …и думаю, что, если бы все подражали мне, то не было бы беспокойств Церквам, не терпела бы поруганий вера, которую теперь всякий обращает в оружие своей любви к спорам».
В его обзывательной лексике были и обезяьны, и другие разнообразные животные.
А ещё он сверху смотрел на людей малообразованных; не особо утруждал себя в том, чтобы скрывать своё превосходство:
«Одни, вчера или позавчера оторвавшись от чёрной работы, вдруг стали наставниками богословия. Другие, кажется прислуги, не раз битые, сбежавшие от рабьей службы, с важностью философствуют о Непостижимом. Все полно этого рода людьми: улицы, рынки, площади, перекрестки».
Так, где же за всем этим святость, которую в свт. Григории усмотрела Церковь?
Кажется, после таких речей, современная комиссия по канонизации святых и близко бы не приняла документы на прославление.
Но он на самом деле свят. Свят в своей горячей вере, в своей искренности.
После смерти свт. Василия Великого свт. Григорий дописал те книги, которые свт. Василий не успел. И вообще, личные обидки подвинул в сторону, на первое же место поставил верность св. Василия Православию. Первый, кто по настоящему оценил масштаб вселенской значимости тудов св. Василия.
То же касается и Второго Вселенского Собора. Да, он был обижен на «гусей и журавлей», но, понимая значимость этого Собора, сказал её участникам:
«Вы, которых собрал Бог для совещания о делах богоугодных, вопрос обо мне почитайте второстепенным. Чем ни кончится мое дело, хотя осуждают меня напрасно, это не заслуживает внимания такого Собора…»
У св. Григория был невероятно чуткий вкус в богословии. Сложно вспомнить кого-то из святых отцов, со времён апостолов, кто бы также хирургически точно формулировал и концептуализировал православные богословские тезисы. Для св. Григория все эти формулы были не сухой схоластикой, а личным переживанием Живого Бога.
