Показателен также опыт другого французского автора — Жана Буше, чья история затрагивает сразу несколько аспектов, соотносимых с современным понятием моральных прав. В 1503 и 1504 годах типографы Антуан Врар и ле Нуар опубликовали произведение Буше Regnars traversant les perilleuses voyes des folles fiances du monde («Реньяры, пересекающие опасные пути безрассудных привязанностей мира») до того, как автор завершил его редактирование (что нарушило его право на обнародование); указали на титульном листе имя более известного автора — Себастьяна Брантена — вместо имени самого Буше (что нарушило его право на признание авторства); и выпустили текст с множеством ошибок, а также несанкционированными вставками и купюрами (что нарушило его право на неприкосновенность произведения)

В доктрине традиционно утверждается, что отсутствие автономии интерпретации по отношению к интерпретируемому произведению служит основанием для отказа в признании её производным произведением — в отличие, например, от перевода (i).

Однако, по нашему мнению, этот критерий является ложным.

Истинное теоретическое основание различия между произведением и интерпретацией заключается не в зависимости интерпретации от другого произведения, а в степени автономии формы по отношению к своему создателю (ii).

Иначе говоря, произведение духа (œuvre de l’esprit) предполагает, что созданная форма отделима от личности автора и существует как самостоятельный интеллектуальный объект,
тогда как интерпретация — особенно в живом исполнении — неотделима от личности исполнителя, она остаётся тесно связанной с его телесным, голосовым, эмоциональным присутствием, что делает её формой, высказывающей не столько замысел, сколько самого человека.

В конечном счёте, точность должна быть настоящим критерием определения формальной охраны авторским правом; в этом смысле следует толковать и ст. 2(2) Бернской конвенции, которая рассматривает материализацию как дополнительное условие, по отношению к «простой и чистой» защите, и которое может быть навязано государством-участником только посредством оговорки к договору.

Наступление информационного общества должно смягчить жёсткие концептуальные рамки и положить конец искусственному и несправедливому догматизму. Как уже предлагалось, должен быть лишь один критерий охраны: оригинальность или новизна — неважно, что именно.

Идея, обладающая экономической ценностью, которую третьи лица сами признают, пытаясь её присвоить, может быть защищена.
Авторское право — это также вопрос морали.

Оригинальность — это результат интеллектуального творения, несущего «отпечаток личности» своего автора¹. Или, по европейским стандартам, это «интеллектуальное произведение, присущее своему автору» (Директива по компьютерным программам от 14 мая 1991 г., ст. 1, и Директива по базам данных от 11 марта 1996 г., ст. L.112-3 Кодекса интеллектуальной собственности)².

Тем не менее, определение остаётся весьма абстрактным: поскольку художественное творчество предполагает интеллектуальный труд, приводящий к результату, личный вклад должен быть легко различим. Но если вглядеться в судебную практику, выявляющую, например, оригинальность при создании справочников, каталогов, альманахов или даже открывашек (см. ниже и infra, № 35 и след.), становится ясно, что порог оригинальности очень низок. Вот почему следует определять оригинальность через её антоним — банальность.

Банальность означает воспроизведение, пусть и неосознанное, общеизвестных художественных элементов (например, тем, ситуаций, литературных или драматических сюжетов, мелодий), давно используемых другими и не принадлежащих никому — всеобщего достояния, которое специалисты, несколько неудачно, называют термином административного права «публичный домен» (лучше было бы говорить «общий фонд», чтобы не путать с истечением авторского права). Если мы объективируем банальное произведение, то делаем его вещью никого — res nullius.