Все лучшие детские писатели, с которыми я встречался, были на прямой связи с детством. Либо со своим собственным, либо поддерживали отношения глубокой симпатии с детьми вокруг себя, либо то и другое вместе — главное, чтобы была эта связь, эта точка обзора, дающая ясный и не сентиментальный взгляд на детство.

И всё же не стоит забывать: наука — не просто метод; она еще и метафизический бред, обман, рожденный рассуждениями о том, что в мире есть некий порядок, который мы способны не просто обнаружить, но и понять. Это вовсе не означает, что пора оставить грезы разума, главное — начать больше ценить свои кошмары, потому что, может статься, нам как цивилизации уготовано однажды проснуться в собственных страшных снах.

Ей казалось, что мысленное самобичевание должно было оставить видимые следы. Однако мистер Орм не страдал излишней тонкостью восприятия, кроме случаев, затрагивающих его персональное удобство; его эгоизм покрывала густая поросль тончайших чувствилищ, но он не подозревал, что и у других людей может быть подобная оболочка.

Эволюция, хаос, эмерджентность приняли в нас совершенно неожиданный оборот: мы — биологические машины, которые знают, что они — машины, и их эмоциональные реакции на это знание ощущаются ими как реальные. Но ведь они и вправду реальны. Боль мучительна. А счастье делает жизнь прекрасной. Я безжалостно заставляю себя не дрогнув принимать все последствия балансирования на башне из черепах, и иногда мне это даже удается. И все же, к моему стыду и радости, мне ни на миллисекунду не удается отвоевать у себя последний крошечный плацдарм нерациональности. Верить, что с машиной может случиться что-то «хорошее», — бессмысленно, нелепо и нелогично, но я уверен на все сто: если люди испытывают боль реже, а счастье — чаще, это хорошо.