— Ч-что ты делаешь?

Его лицо выражало мольбу, и Мелисса поцеловала. Отчего-то ему было важно ее согласие. Его мягкие губы владели ее ртом, целовали жадно и торопливо, боясь упустить момент. И демоница позволяла ему все, что он хотел, все, что ему было нужно, губительно нужно и важно. Он любил ее губы, ласкал жестко и отчаянно, а потом робко и нежно. Его рот оказался нежнее и слаще, чем думала Лисса, проворнее и искуснее, чем ей бы хотелось, потому что оторваться от него становилось труднее с каждой секундой и тянуло лишь целоваться и отдаться вопреки мыслимым и немыслимым противоречиям, вопреки разумности действий. Самаэль нажимал на какие-то струны ее души, пробуждая если не обожание, то откровенное и порочное древнее желание. Мужчина обладал исключительной уверенностью, держал ее умело, но в то же время заботливо. Его пальцы перебирали ее волосы, трогали лицо с щемящим восторгом, с трепетной необходимостью, а губы плавно начинали играть против правил, сползая то на скулы и шею, то на ключицы, и возвращаясь, не отпуская от томительной развратной муки.
Самаэль не позволял демонице отстраниться, не позволял вырваться, не желал расставаться с ней сейчас, когда ему казалось, реальность изменилась, перевернулась вверх тормашками, что они могли бы сделать друг друга счастливее, а он мог бы забыть, кем являлся. Давненько он не позволял себе испытать счастье, давненько не получал такого кармического удовольствия, не ощущал божественного присутствия, а сейчас он почувствовал, как падает в забытье, как разрушает темное сердце, очерствелое и прогнившее, прожженное в губительном хаосе Тьмы. Лисса была его заветной мечтой, хоть он никогда не требовал от нее ответа, не позволял думать о ней, вычеркнул из памяти, но вот она в его руках, и ускользающее самообладание покидало разум, сдерживать проклятые силы становилось труднее. Он бы хотел привязать ее к себе. Навеки сделать своей. Он бы позаботился о ней, любил бы, но любила бы она? Вечность в обмане, вечность без искренности, вечность в иллюзии счастья, а сейчас она отвечала ему сама и прижималась не менее искренне и без магии. Нужна ли ему магия? На большее Лиссаэль не способна и полюбить его никогда не сможет.

Трон императора, правящего Таррванией почти тысячу лет, шатается: недовольные его тиранией дома выходят из повиновения, а жестокий морской народ больше не хочет оставаться в тени.
Принц Винсент теряет веру в отца, но обретает новую цель. Рейн собирает силы сопротивления. Жизнь Эжена, разрывающегося между любовью и долгом, меняется навсегда. Аниса узнает тайны прошлого, чтобы вернуть право решать своё будущее.
Но даже когда путь ясен, пройти по нему может быть слишком тяжело.

Империя раскалывается, как скорлупа драконьего яйца. Каких чудовищ породит хаос войны?

Чувствую, как на меня устремлены десятки пар глаз. Скоро на меня будут смотреть сотни. Мне нужна провокация.
Мне нужно, чтобы меня заметили. И пусть я рискую быть выгнанной с этого мероприятия, истина проста:
без риска нет кайфа.
Я всегда иду ва-банк и обожаю безумие. Вот и все.
Все взгляды обращены на меня. Софиты бьют по глазам, и я чувствую себя так, словно вышла в прямой эфир государственного канала полностью обнаженной.
По залу проходит взволнованный гомон, в то время как я выше поднимаю голову и расправляю плечи. Возмущение многих присутствующих нарастает,а я с восторгом рассматриваю свое платье в одном из боковых зеркал.
Ручная работа. Перья, которые невозможно достать просто так, и невообразимо чистые кристаллы, сияющие, словно бриллианты. Красное платье огненной птицы, подчеркивающее все изгибы моей фигуры и красивую зону декольте.
Кажется, моя откровенность оскорбила и задела чьи-то чувства и религиозные взгляды. Арабские женщины — жуткие собственницы, а мужчины на официальных мероприятиях не могут себе позволить так откровенно пялиться на провокационно одетую женщину.
Но, помимо осуждающих возгласов, я слышу и восхищенные. Меня можно ненавидеть, можно желать мне смерти или потери всего, чем одарила природа.
Можно любить и обожать, быть одержимыми мной.
Можно обсуждать, критиковать, восхищаться.
Единственное, что остается невозможным, — оставаться ко мне равнодушным.

— Забавно, — произнес Джереми, разглядывая ретро граммофон для пластинок, подаренный когда-то Мэдлин одним из учеников. — Такая раритетная вещь, а выглядит вполне целой и невредимой, даже пластинка не пострадала! Видимо от того, что далеко от окна стоит. Надо же даже работает! — улыбнулся он и мрачную комнату наполнили звуки песни Love me tender в исполнении бессмертного короля рок-н-ролла.
Красивая мелодия придавала разрушенной обстановке даже некоторый романтизм и наводила на мысли о том, что не смотря на хрупкость вещей материальных, музыка и другое духовное начало может жить вечно. Даже чуть дольше, чем сами люди.
— Разрешите вашу руку, мадам? Я приглашаю вас на танец! Когда еще Вам представиться возможность вальсировать среди руин такого прекрасного замка? — шутливо произнес молодой человек.
— Вообще то, я мадемуазель, — улыбнулась Мэдлин, принимая это приглашение.
Так они и кружили несколько минут в своем неумелом танце среди ставших ненужными и мертвыми предметов, покрытых снегом, под мелодию бессмертной музыки. Танец на руинах былого мира. Пожалуй, увидь их со стороны какой-нибудь не в меру творческий человек, и он счел бы это таким же символичным как пир во время чумы.

Пока восхищенно купала руки в воде, заиграла музыка. Я обернулась на звук After Dark. Майкл протянул руку.
— Потанцуй со мной! Там внизу играет ужасная музыка.
Это было чистой правдой. Я улыбнулась, поднимаясь и вкладывая свою, все еще мокрую руку в мозолистую мужскую ладонь. Парень положил телефон на садовый стол в стороне и притянул меня ближе, окутывая своим неповторимым ароматом с примесью машинного масла и мыла.

Позволяю себе в который раз за последний час изучить ее фигуру и невольно любуюсь ею, словно дорогой статуэткой из редкой, я бы даже сказал, редчайшей коллекции. Тонкая талия, округлые бедра с выпуклой упругой задницей, длинные ноги — девушка явно продала душу дьяволу за такое тело, но оно не стоило бы и цента, если бы не то, что скрывает она внутри. В воздухе витает шлейф ее духов — для меня это ягоды, соленая карамель со сливочным послевкусием.
Так пахнет чертов чизкейк, и она — это единственный десерт, который бы я стал есть. Ненавижу сладкое.

— Тогда это нам очень повезло, что мы попали к вам, — заметила Мэдлин.
— Не думаю, здесь ничего не происходит просто так, — опять погружаясь в дебри философии ответил Александр. — И да, запомните то, что я вам пытался донести вначале. Никто никогда не попадает в Междумирье просто так. У нас есть такая поговорка — дорога как жизнь, свернувшая не туда. Ищите, что в вашей жизни вы сделали неправильно, в какой момент повернули не в ту сторону. Поняв причину есть возможность и уйти с дороги.