Арутюнов. Стихотворения
20.04.202518:30
***
Выйдет срок, и сдамся, и утихну,
Но, пока не всасывает омут,
Я смотрю в ушедшее, как в тину,
Где великие деянья тонут,
От бессчётных лет слегка поблекнув,
Чуть нервозны, инстинктивно робки,
С выцветших взирают гобеленов
Псы, олени и единороги,
И росы предутренние капли
Не видны на кружеве решёток...
Это потому, что девы ткали
На материях преображённых
То, чего не помнили, не знали -
Рыцарей с глазами кротких ланей,
Сарацинов-демонов, чьи сабли
Горных струй кривее и прохладней,
И, отдавший дань чужому тщанью,
Измлада стоящий над стремниной,
Только ложь я кожей ощущаю,
Словно жизни гнёт неистребимый.
Выйдет срок, и сдамся, и утихну,
Но, пока не всасывает омут,
Я смотрю в ушедшее, как в тину,
Где великие деянья тонут,
От бессчётных лет слегка поблекнув,
Чуть нервозны, инстинктивно робки,
С выцветших взирают гобеленов
Псы, олени и единороги,
И росы предутренние капли
Не видны на кружеве решёток...
Это потому, что девы ткали
На материях преображённых
То, чего не помнили, не знали -
Рыцарей с глазами кротких ланей,
Сарацинов-демонов, чьи сабли
Горных струй кривее и прохладней,
И, отдавший дань чужому тщанью,
Измлада стоящий над стремниной,
Только ложь я кожей ощущаю,
Словно жизни гнёт неистребимый.
13.04.202511:50
ПРИТЧА
Нимало не выказав скорбных соплей,
Один темнокожий, другой посветлей,
Отчасти себя в катастрофе виня,
Сойдутся и сядут они у огня,
На чёрных руинах в пурге шутовской
Последнему белому скажут с тоской:
- Безумец, что ядерной кнопкой нажат,
За что ты убил себя, бедный наш брат?
Зачем ты так бился в небесную твердь?
Чего ты хотел, без утайки ответь.
- Простите, - ответит, - Что, огненный столп,
Вознёсся я выше всех смертных особ,
Над миром вознесшийся горным хребтом,
И вас презирал я, и прочих притом.
И вот предо мною геенна, как нимб...
Живите и помните, как я погиб.
- Прощаем, - услышит, надорвано сипл,
- Моли, чтоб тебя и Создатель простил.
И в правую руку вложив ему кнут,
В последние ткани его облекут.
Нимало не выказав скорбных соплей,
Один темнокожий, другой посветлей,
Отчасти себя в катастрофе виня,
Сойдутся и сядут они у огня,
На чёрных руинах в пурге шутовской
Последнему белому скажут с тоской:
- Безумец, что ядерной кнопкой нажат,
За что ты убил себя, бедный наш брат?
Зачем ты так бился в небесную твердь?
Чего ты хотел, без утайки ответь.
- Простите, - ответит, - Что, огненный столп,
Вознёсся я выше всех смертных особ,
Над миром вознесшийся горным хребтом,
И вас презирал я, и прочих притом.
И вот предо мною геенна, как нимб...
Живите и помните, как я погиб.
- Прощаем, - услышит, надорвано сипл,
- Моли, чтоб тебя и Создатель простил.
И в правую руку вложив ему кнут,
В последние ткани его облекут.
10.02.202505:45
***
Не втолковать, и не мечтай, кликуше
Превозносящей шваль в кабаке паскудном:
Все они были. Мы же, ничем не хуже,
Не существуем, будто лежим под спудом.
Только представь, как Мандельштам тщедушный,
За волкодава приняв удалого урку,
Спорит уже не с веком, а лишь с чинушей,
Жалуясь Медному Всаднику, точно другу.
Глупость какая - шляться среди гранилен,
Там, где кручина буйная умирала,
Не отвечая, как вестовой Крапилин,
Зверю в шинели с погонами генерала -
Полно. Сокройся в бездне. Твой суд окончен.
Ты насладился нашим страданьем. Празднуй
Шёпот развалин, ржавую гарь обочин,
Руки, обнявшие воздух в мольбе напрасной.
Не втолковать, и не мечтай, кликуше
Превозносящей шваль в кабаке паскудном:
Все они были. Мы же, ничем не хуже,
Не существуем, будто лежим под спудом.
Только представь, как Мандельштам тщедушный,
За волкодава приняв удалого урку,
Спорит уже не с веком, а лишь с чинушей,
Жалуясь Медному Всаднику, точно другу.
Глупость какая - шляться среди гранилен,
Там, где кручина буйная умирала,
Не отвечая, как вестовой Крапилин,
Зверю в шинели с погонами генерала -
Полно. Сокройся в бездне. Твой суд окончен.
Ты насладился нашим страданьем. Празднуй
Шёпот развалин, ржавую гарь обочин,
Руки, обнявшие воздух в мольбе напрасной.
27.01.202506:09
***
Беспокойное ходиков тиканье,
Тихий шёпот, молящий "Иди ко мне" -
Из романов, цеплявших лишь олухов,
Михаил Александрович Шолохов.
Что полуночным филином гукнуто -
Это всё из романов откуда-то,
Не скажу, из каких, но из тех степей,
Где придумывание естественней.
Позади моя осень, и прах бы с ней,
Только жизнь и пошлее, и пафосней
Кобелин там каких-то и брошенок,
Вечным снегом висков подмороженных.
Беспокойное ходиков тиканье,
Тихий шёпот, молящий "Иди ко мне" -
Из романов, цеплявших лишь олухов,
Михаил Александрович Шолохов.
Что полуночным филином гукнуто -
Это всё из романов откуда-то,
Не скажу, из каких, но из тех степей,
Где придумывание естественней.
Позади моя осень, и прах бы с ней,
Только жизнь и пошлее, и пафосней
Кобелин там каких-то и брошенок,
Вечным снегом висков подмороженных.
14.01.202505:27
Побеседовали с Алексеем. Стало традицией
04.01.202513:38
КРЕСТОПИЛЬЩИЦЕ
За окном высоким свет январский замер -
Мучая "исходник" с бранью площадной,
Что ж ты пилишь крестик, девочка-дизайнер,
На соборе древнем, словно пращур твой?
Чёрточка всего-то, невидаль какая,
Гладкий шпиль проходит ложкой мимо рта,
Чисто фарисейски под Христа копая,
Хороводит бесов пришлая орда.
...До чего ж дошла ты - то тату, то пирсинг,
Фиолетов скальп твой, шмотки как труха,
Разговор с подругой лишь о сиськах-письках,
И ещё немного, отрастут рога.
Долго ли до горя, знаешь ли сама хоть?
На полнеба встанет, как закат в крови,
И тогда бы вместо гавканья заплакать,
И заплачь, наверно. Душу не криви.
И тогда, далёк от кирхи и костёла,
Спросит храм, как прадед, в чем печаль твоя -
Повинись, как сможешь, в том, что сдуру стёрла
Не черту, а руки Божие тая.
Видно, мало было пыток изощрённых,
Чтоб спустя столетья в смуте бытовой
У дворцов помпезных и в гнилых трущобах
Руки к нам тянул Он, стёртые тобой.
За окном высоким свет январский замер -
Мучая "исходник" с бранью площадной,
Что ж ты пилишь крестик, девочка-дизайнер,
На соборе древнем, словно пращур твой?
Чёрточка всего-то, невидаль какая,
Гладкий шпиль проходит ложкой мимо рта,
Чисто фарисейски под Христа копая,
Хороводит бесов пришлая орда.
...До чего ж дошла ты - то тату, то пирсинг,
Фиолетов скальп твой, шмотки как труха,
Разговор с подругой лишь о сиськах-письках,
И ещё немного, отрастут рога.
Долго ли до горя, знаешь ли сама хоть?
На полнеба встанет, как закат в крови,
И тогда бы вместо гавканья заплакать,
И заплачь, наверно. Душу не криви.
И тогда, далёк от кирхи и костёла,
Спросит храм, как прадед, в чем печаль твоя -
Повинись, как сможешь, в том, что сдуру стёрла
Не черту, а руки Божие тая.
Видно, мало было пыток изощрённых,
Чтоб спустя столетья в смуте бытовой
У дворцов помпезных и в гнилых трущобах
Руки к нам тянул Он, стёртые тобой.
18.04.202507:24
ДУША И ТЕЛО
Пока не враг мне тело, а слуга,
Достаточно и преданный, и ловкий,
И холод чуден, и жара сладка,
И жития превыше апологий,
И с людом ласков я, и со скотом,
Но бунта жду среди своих железок,
Поскольку знаю, что господский дом
Смиренному рабу и чужд, и мерзок,
Сколь полно ни плати его долгов
И сделок с ним каких ни парафируй,
Таков уж господин, и раб таков,
Что подлежат судьбе непоправимой,
Кто из низин исходит, кто с высот,
Что ни копи и как ни скопидомствуй -
Схлестнёмся мы, но предрешён исход:
К себе вернётся каждый, словно в дом свой.
Пока не враг мне тело, а слуга,
Достаточно и преданный, и ловкий,
И холод чуден, и жара сладка,
И жития превыше апологий,
И с людом ласков я, и со скотом,
Но бунта жду среди своих железок,
Поскольку знаю, что господский дом
Смиренному рабу и чужд, и мерзок,
Сколь полно ни плати его долгов
И сделок с ним каких ни парафируй,
Таков уж господин, и раб таков,
Что подлежат судьбе непоправимой,
Кто из низин исходит, кто с высот,
Что ни копи и как ни скопидомствуй -
Схлестнёмся мы, но предрешён исход:
К себе вернётся каждый, словно в дом свой.
12.04.202514:55
***
Не нравится если, ослепни, оглохни,
Но помни - Британию строили кокни,
А прочую сволочь - под нож,
И не говори, что убийство не метод,
Пусть лордом глядится вон тот вот, а этот
На герцога чем-то похож.
Гляди-ка ты - строг, будто мастер-наставник.
Лет с триста тому бы ходил в горностаях,
А ныне, как мышь на крупу,
Надут он, а истина так субъективна -
Что аристократа, что простолюдина
Видали с тобой мы в гробу,
Ничто нам легенды, что гибнут, утихнув,
Любая геральдика бывших бандитов
Ветшает, а лет за шестьсот
Становится редкой, допустим, как сводня,
Почти не заметной, как милость Господня
Которую видишь раз в год,
И кто б ни наглел, основания шатки -
Ни клювы, ни когти, ни перстни, ни штанги
Не чтут вековых эстафет,
И вэйп не заменит матросскую трубку,
Поскольку родня мы примерно друг другу,
Как Ветхому Новый Завет.
Не нравится если, ослепни, оглохни,
Но помни - Британию строили кокни,
А прочую сволочь - под нож,
И не говори, что убийство не метод,
Пусть лордом глядится вон тот вот, а этот
На герцога чем-то похож.
Гляди-ка ты - строг, будто мастер-наставник.
Лет с триста тому бы ходил в горностаях,
А ныне, как мышь на крупу,
Надут он, а истина так субъективна -
Что аристократа, что простолюдина
Видали с тобой мы в гробу,
Ничто нам легенды, что гибнут, утихнув,
Любая геральдика бывших бандитов
Ветшает, а лет за шестьсот
Становится редкой, допустим, как сводня,
Почти не заметной, как милость Господня
Которую видишь раз в год,
И кто б ни наглел, основания шатки -
Ни клювы, ни когти, ни перстни, ни штанги
Не чтут вековых эстафет,
И вэйп не заменит матросскую трубку,
Поскольку родня мы примерно друг другу,
Как Ветхому Новый Завет.
08.02.202514:03
***
Протокольно как-то - "самосознанье"...
То-то смеху было б листам смородин,
Из которых спелый июнь сказал мне -
Хватит, мальчик, дуться на жизнь. Свободен.
И каким угодно там доминантным
Различил заветное в трелях птичьих -
Ни коллоквиумов, заданий на дом,
Ни занудных практикумов, методичек.
На заре времён приходя в рассудок,
Песне я присваивал "плясовая",
Ни прокатных станов и ни форсунок
Над собой главенство не признавая,
Не ходя со стеком или с повязкой,
Не совсем удачливый, но смешливый,
Я, заложник внешности не славянской,
Не имел намерений быть с йешивой,
Потому что судорогой инфразвука
Ощущал как запах телесно терпкий
Ожиданье пагуб, где бдит разлука
Над вселенской сшибкой иных материй,
И с тех пор, что водка текла, что старка,
Положил себе я прямой константой
Ненавидеть злобу, бояться страха
И смирять гордыню при виде статуй.
Протокольно как-то - "самосознанье"...
То-то смеху было б листам смородин,
Из которых спелый июнь сказал мне -
Хватит, мальчик, дуться на жизнь. Свободен.
И каким угодно там доминантным
Различил заветное в трелях птичьих -
Ни коллоквиумов, заданий на дом,
Ни занудных практикумов, методичек.
На заре времён приходя в рассудок,
Песне я присваивал "плясовая",
Ни прокатных станов и ни форсунок
Над собой главенство не признавая,
Не ходя со стеком или с повязкой,
Не совсем удачливый, но смешливый,
Я, заложник внешности не славянской,
Не имел намерений быть с йешивой,
Потому что судорогой инфразвука
Ощущал как запах телесно терпкий
Ожиданье пагуб, где бдит разлука
Над вселенской сшибкой иных материй,
И с тех пор, что водка текла, что старка,
Положил себе я прямой константой
Ненавидеть злобу, бояться страха
И смирять гордыню при виде статуй.
25.01.202514:51
***
Каково в смиренье кротком,
Ни о чём ни с кем не споря,
Отвоевывать по крохам
То, что отдано без боя,
Ведомо лишь в лазаретах,
Делающих андрогинней
Поневоле разогретых
Моментальной хирургией.
Я, наслушавшийся воплей
О сгущающемся рабстве,
Если горд своей неволей,
Воли недостоин разве?
Жизнь была - совхоз безумный,
И чем дальше, тем бредовей,
Удержание спецурой
Отсеченья территорий,
Века не прошло, и на вот,
Костный хруст в пространстве сонном,
Будто вторгся Джаггернаут
Разметавший нас по склонам,
И с тех пор - нестройный гомон,
Где убий, но не завидуй.
Результат? А за окном он,
Результат неоспоримый.
Каково в смиренье кротком,
Ни о чём ни с кем не споря,
Отвоевывать по крохам
То, что отдано без боя,
Ведомо лишь в лазаретах,
Делающих андрогинней
Поневоле разогретых
Моментальной хирургией.
Я, наслушавшийся воплей
О сгущающемся рабстве,
Если горд своей неволей,
Воли недостоин разве?
Жизнь была - совхоз безумный,
И чем дальше, тем бредовей,
Удержание спецурой
Отсеченья территорий,
Века не прошло, и на вот,
Костный хруст в пространстве сонном,
Будто вторгся Джаггернаут
Разметавший нас по склонам,
И с тех пор - нестройный гомон,
Где убий, но не завидуй.
Результат? А за окном он,
Результат неоспоримый.
转发自:
Шорохов
14.01.202505:27
- Алексей, ты стоял в пикетах за Донбасс еще множество лет назад, за что чья-то добрая рука внесла тебя в отечественный реестр экстремистов. Изменилось ли что-то после фронта, ранения, или ты и после беззаветной службы Родине по-прежнему находишься в этом замечательном реестре, и тебя, ветерана СВО, ходят "предупреждать" накануне праздников, забирают в линейные отделы прямо со станций метро?
Да, Сергей, ситуация получилась достаточно дикая, но по-своему логичная. Ведь для большинства нынешних Z-патриотов, СМИ и госчиновников война началась 24.02. 2022.
Поэтому поддерживать воюющий Донбасс все предыдущие восемь лет, не в соцсетях и стишках, а делом – занятие было, прямо скажем, неблагодарное. И моя ситуация – не худшая. Вспомни, сколько было случаев, когда наших ополченцев без гражданства РФ высылали/пытались выслать на Украину или в Казахстан, где их тут же сажали/грозили посадить за терроризм или наёмничество.
Что касается меня, то в списке экстремистов я оставался ещё после того, как указом Президента получил государственную награду – Медаль Ордена за заслуги перед Отечеством II степени. Ещё и после этого приходили ко мне из районного ОВД и предлагали чуть ли не подписку о невыезде за пределы МО.
Доходило до смешного. Звонят мне на наш ПВД на Херсонщине (в 30 км от ЛБС) из того же ОВД, спрашивают:
- Вы не собираетесь пойти на митинг?
- Я вообще-то на СВО, - говорю, - мне некогда.
Пауза.
- И как там?
- Приезжайте, - говорю, - вам понравится.
В ответ гудки..
https://zavtra.ru/blogs/russkij_pisatel_i_kol_tco_vlasti
Да, Сергей, ситуация получилась достаточно дикая, но по-своему логичная. Ведь для большинства нынешних Z-патриотов, СМИ и госчиновников война началась 24.02. 2022.
Поэтому поддерживать воюющий Донбасс все предыдущие восемь лет, не в соцсетях и стишках, а делом – занятие было, прямо скажем, неблагодарное. И моя ситуация – не худшая. Вспомни, сколько было случаев, когда наших ополченцев без гражданства РФ высылали/пытались выслать на Украину или в Казахстан, где их тут же сажали/грозили посадить за терроризм или наёмничество.
Что касается меня, то в списке экстремистов я оставался ещё после того, как указом Президента получил государственную награду – Медаль Ордена за заслуги перед Отечеством II степени. Ещё и после этого приходили ко мне из районного ОВД и предлагали чуть ли не подписку о невыезде за пределы МО.
Доходило до смешного. Звонят мне на наш ПВД на Херсонщине (в 30 км от ЛБС) из того же ОВД, спрашивают:
- Вы не собираетесь пойти на митинг?
- Я вообще-то на СВО, - говорю, - мне некогда.
Пауза.
- И как там?
- Приезжайте, - говорю, - вам понравится.
В ответ гудки..
https://zavtra.ru/blogs/russkij_pisatel_i_kol_tco_vlasti
31.12.202408:49
***
Да что ж это, Господи, тут за игра -
То бурю пожнёшь, то посеешь ветра,
Но плуг твой сохатый, как молот, серпаст,
И оба - Экклесиаст,
И что тебе эти Париж и Гонконг?
Попробовал быть, расстарался, как мог,
Чтоб жизнь расстилалась, проста и скудна,
Как белый песок со дна,
Но морю вернётся окраска с туник,
И вряд ли теперь ты отыщешь своих,
Провыв на Луну, как последняя шваль,
Что меркнущих дней не жаль
Ни миру, что жив предвкушеньем голгоф,
Как Флавию выписал Индикоплов,
Ни снегу, что, шерстью кристальной зверин,
Горит огоньком с витрин.
Да что ж это, Господи, тут за игра -
То бурю пожнёшь, то посеешь ветра,
Но плуг твой сохатый, как молот, серпаст,
И оба - Экклесиаст,
И что тебе эти Париж и Гонконг?
Попробовал быть, расстарался, как мог,
Чтоб жизнь расстилалась, проста и скудна,
Как белый песок со дна,
Но морю вернётся окраска с туник,
И вряд ли теперь ты отыщешь своих,
Провыв на Луну, как последняя шваль,
Что меркнущих дней не жаль
Ни миру, что жив предвкушеньем голгоф,
Как Флавию выписал Индикоплов,
Ни снегу, что, шерстью кристальной зверин,
Горит огоньком с витрин.
15.04.202507:11
ЗОЛОТОЙ МАЛЬЧИК
Он выходил из панциря. В руках -
Оливковая ветвь. Походка шатка.
Торжествовал, хоть копотью пропах,
Великий век над залежами шлака,
Созвездья свеч трещали, как столы,
Биением согласным чаш заздравных
Пирующим являлся свет из мглы
И озарял невероятный замок,
А мальчик шёл, покрытый с головой
Составом, что препятствовал дыханью,
И лишь под утро в краске золотой
Был обретён под пиршественной тканью.
И был он мал, улыбчив, незлобив,
И, как и я, пришёл в свой век с окраин,
И, мерзости его благословив,
Как он, лежу, и гол, и бездыханен.
Он выходил из панциря. В руках -
Оливковая ветвь. Походка шатка.
Торжествовал, хоть копотью пропах,
Великий век над залежами шлака,
Созвездья свеч трещали, как столы,
Биением согласным чаш заздравных
Пирующим являлся свет из мглы
И озарял невероятный замок,
А мальчик шёл, покрытый с головой
Составом, что препятствовал дыханью,
И лишь под утро в краске золотой
Был обретён под пиршественной тканью.
И был он мал, улыбчив, незлобив,
И, как и я, пришёл в свой век с окраин,
И, мерзости его благословив,
Как он, лежу, и гол, и бездыханен.
10.04.202508:55
Александру Орлову
Откуда мне знать, как так вышло, само ли собой,
Велением воли, игрой полоумных инстинктов,
Несло степняком-суховеем, и вдруг листобой
И вздрогнешь невольно, опять ничего не достигнув.
Такое огромное время прошло надо мной,
Такое, что, помня его, никакого житья нет,
Забыто давно, как с чужбины тянуло домой,
И даже чужбина забыта, а всё-таки тянет
Совлечь с одинокой души заскорузлый покров
И вторгнуться в жизнь, словно егерь в родимый заказник,
И, взрослость свою как смертельный недуг поборов,
Восторгом пылая, стоять на холмах и сбегать с них.
Откуда мне знать, как так вышло, само ли собой,
Велением воли, игрой полоумных инстинктов,
Несло степняком-суховеем, и вдруг листобой
И вздрогнешь невольно, опять ничего не достигнув.
Такое огромное время прошло надо мной,
Такое, что, помня его, никакого житья нет,
Забыто давно, как с чужбины тянуло домой,
И даже чужбина забыта, а всё-таки тянет
Совлечь с одинокой души заскорузлый покров
И вторгнуться в жизнь, словно егерь в родимый заказник,
И, взрослость свою как смертельный недуг поборов,
Восторгом пылая, стоять на холмах и сбегать с них.
03.02.202508:09
ПАССАЖИР
Кто с тобой сроднится, водяная твердь,
Заживо того ты, радость, смолоти:
Нечего мне больше знать или уметь,
Слышать гул машинный в зябком забытьи.
И стальные поршни, счастье, устают,
Перекликиваясь гулко сквозь года...
Восходить по трапу в аскетизм кают
Сделалось привычным, словно плеск винта.
Между хриплых чаек бледен, как вахлак,
Списывавший взвизги, фальшь на тупость игл,
Если бы нуждался в чьих-то похвалах,
Разве б эти руки взял и опустил?
И впиваясь туго ими в леера,
И бросаясь в бездн гремящий изумруд,
Я всего лишь фишка, и страшна игра:
Даже чемпионов под замок запрут.
Пропаду ль совсем, не разобрав, где край
(Третий класс - баулы, сундуки, тюки),
Одного прошу я, нега: протекай,
Рёвом океанским сквозь меня теки.
Кто с тобой сроднится, водяная твердь,
Заживо того ты, радость, смолоти:
Нечего мне больше знать или уметь,
Слышать гул машинный в зябком забытьи.
И стальные поршни, счастье, устают,
Перекликиваясь гулко сквозь года...
Восходить по трапу в аскетизм кают
Сделалось привычным, словно плеск винта.
Между хриплых чаек бледен, как вахлак,
Списывавший взвизги, фальшь на тупость игл,
Если бы нуждался в чьих-то похвалах,
Разве б эти руки взял и опустил?
И впиваясь туго ими в леера,
И бросаясь в бездн гремящий изумруд,
Я всего лишь фишка, и страшна игра:
Даже чемпионов под замок запрут.
Пропаду ль совсем, не разобрав, где край
(Третий класс - баулы, сундуки, тюки),
Одного прошу я, нега: протекай,
Рёвом океанским сквозь меня теки.
23.01.202519:41
***
Кто зрел небесный идеал,
Не уклонится в простоту.
Немало стен я отирал,
Но те мне снятся раз в году,
Где военврач, в укоре добр,
С лица, как неуместность стёр,
Сужающийся коридор
Каталок, склянок, медсестёр.
Одолевая общий гвалт
Меж бойлерной и котловой,
Я падал между квинт и кварт,
Уткнувшись в небо головой,
Закутанным, как в паранджу,
В едва просохшие бинты,
Не зная, что предположу
В предощущении беды,
И было мне виденье там -
Два скальпеля на плоть одну,
Усталую от старых травм,
С которой век не протяну,
И, знающий, как смерть легка,
Чем апперкот кривей, чем хук,
Поэтому удар клинка
Ценю превыше вечных мук.
Кто зрел небесный идеал,
Не уклонится в простоту.
Немало стен я отирал,
Но те мне снятся раз в году,
Где военврач, в укоре добр,
С лица, как неуместность стёр,
Сужающийся коридор
Каталок, склянок, медсестёр.
Одолевая общий гвалт
Меж бойлерной и котловой,
Я падал между квинт и кварт,
Уткнувшись в небо головой,
Закутанным, как в паранджу,
В едва просохшие бинты,
Не зная, что предположу
В предощущении беды,
И было мне виденье там -
Два скальпеля на плоть одну,
Усталую от старых травм,
С которой век не протяну,
И, знающий, как смерть легка,
Чем апперкот кривей, чем хук,
Поэтому удар клинка
Ценю превыше вечных мук.
12.01.202508:51
***
Голливудские штампы: газеты под эстакадой,
Из дешёвых отелей просматриваемое взморье,
Будто занавес, обозначающий свет закатный,
Где пикирует чайка на то, что случится вскоре,
Где такая от века странная атмосфера,
Что для негров мы все с кнутами, в пробковых шлемах,
И с дистанций уже грибоедовского размера
Потирает над нами руки ужасный Шейлок,
Но уже не "Гранмой" берег наш атакован -
Январём, что когда-то держал на коленях Саский,
И гадает чуть ли не вслух паспортистка, кто он,
Перепроверяя - какой-какой? титулярный? статский?
Но едина пшеница и в консулах, и в прелатах,
И судьба на поверку изрядно орнаментальна,
И бессмертна она, как пошлость щитов рекламных,
И не веет в неё давно никакая тайна,
Потому что мертвы пророчества-заклинанья,
И земля безразлична к нейлону, болонье, фетру,
Подгоревшая корка - чёрная, земляная,
Безотзывная к нам, поправшим и стыд, и веру,
И дешевле метро - по гривеннику за слепок -
И посмертные маски с амбре чрезвычайно едким,
И мешки с чудесами, дырявые уж сто лет, как,
И зашить их некому, да и, признаться, некем.
Голливудские штампы: газеты под эстакадой,
Из дешёвых отелей просматриваемое взморье,
Будто занавес, обозначающий свет закатный,
Где пикирует чайка на то, что случится вскоре,
Где такая от века странная атмосфера,
Что для негров мы все с кнутами, в пробковых шлемах,
И с дистанций уже грибоедовского размера
Потирает над нами руки ужасный Шейлок,
Но уже не "Гранмой" берег наш атакован -
Январём, что когда-то держал на коленях Саский,
И гадает чуть ли не вслух паспортистка, кто он,
Перепроверяя - какой-какой? титулярный? статский?
Но едина пшеница и в консулах, и в прелатах,
И судьба на поверку изрядно орнаментальна,
И бессмертна она, как пошлость щитов рекламных,
И не веет в неё давно никакая тайна,
Потому что мертвы пророчества-заклинанья,
И земля безразлична к нейлону, болонье, фетру,
Подгоревшая корка - чёрная, земляная,
Безотзывная к нам, поправшим и стыд, и веру,
И дешевле метро - по гривеннику за слепок -
И посмертные маски с амбре чрезвычайно едким,
И мешки с чудесами, дырявые уж сто лет, как,
И зашить их некому, да и, признаться, некем.
23.11.202419:04
"Сестры" Олеси Шигиной
Театральное (да и любое) искусство или аскетично, или начинает со зрителем неловкую игру в шарады - "найди меня сквозь напластования антуража и многозначительные намеки". Низко, увертливо, в попытке скрыть пустоту.
"Сестрам" Олеси есть, о чём говорить. И как. Они выстроены как дорожный разговор: скрывать нечего и незачем. Разумеется, это "вербатим" - лоскутное одеяло подлинных женских и девических монологов, собранных в единую мозаику. Сюжет? Монолог и есть сюжет.
Я сразу представил себе, как это было бы у проклявшей всех нас Алексеевич: тоска по убитым и искалеченным задушила бы малейший намёк на иной смысл, кроме бессмысленности происходящего. Таковы они все, сначала славившие Дзержинского, а потом врущие про столичные казацкие патрули.
Я представил, как это было бы в клоаке, именуемой "современным театром": экзальтированные дамы и нимфетки на третьей минуте начали бы раскручивать истерическую спираль, и минуте к пятнадцатой уже валялись бы на полу в корчах, вопили бы, как помешанные и трясли бы зрителей за грудки.
У Шигиной никто не беснуется, не исходит слюнями, проклятиями, не надрывается в нестерпимо тонком крике. Слова звучат, как со дна каменного колодца, и выверено, как бой часов. Одна, две, три, четыре судьбы. Пять, шесть, семь.
По очереди.
Курантами.
Сцена полупуста, кабинет классически черный, и лишь на стенах порой - хроника.
Проводила, ждала, потеряла.
Нашла.
Опознала.
Хоронила.
Помнит.
Верна.
Чему это учит?
Что пробуждает?
Архетипическое.
В чем оно?
В плаче Ярославны, в горьких песнях Отечественной.
У нас действительно нет иной судьбы, кроме войны. Ее можно усыпить на несколько десятилетий. Делать вид, что войны нет, что она убита, уничтожена навсегда. Но это иллюзия. Война вечна, пока есть желающие ее и нашей поголовной гибели.
Как они могли отдать мужей и сыновей войне, промелькнет в благополучных, отстраненных. Так и отдали, как тысячи лет отдавали. Характер у мужей и сыновей оказался более твердым, чем у прочих. Они настояли, и те подчинились. Но не только подчинились, а осознали и самое страшное, и самое лучшее из осознаваемого: дыхание Промысла.
Оно смертоносно.
Десятки лет я имел возможность наблюдать конфигурацию солдатских и офицерских судеб, и знал только двух человек, сумевших разорвать войну в себе на мелкие клочки. Развеять по ветру. Не просто прилепиться к мирной жизни, но заново врасти в нее. Уйти о войны в мир четким строевым шагом. Характер.
В основном физические и психические увечья неизбежны, как осенние дожди или зимний снег. Десятками лет люди пытаются их тщательно скрывать, заживо плавясь от ПТСР, необъяснимой тоски и взрывов такого же не объяснимого бешенства, ничего не добиваясь от медицины и прибегая к негодным средствам, ускоряя кончину... и это те, кому повезло.
Нахождение месяцами в бестолковой порой суете, абсурдной ситуации противоречащих друг другу приказов, непомерном физическом труде, постоянном ожидании худшего, в бытовой грязи, "стеснённых бытовых условиях", когда ни помыться, ни побриться, в развалинах, впроголодь - вот на какой наковальне выковывается солдат. Мало кто из непричастных имеет хотя бы отдаленное представление о том, через что приходится проходить.
Крик матери тих - "Я не увидела сына на войне. За два года ни разу, и один раз - на десять минут на московской трассе. Вечер. До Донецка от Волновахи сто километров, до расположения сына - триста, в трубке - голос: "Мама, езжай, пожалуйста, домой, жди меня, как другие мамы! Дома!"
Здесь и пробирает.
Часто снится, раз в полгода - я там, и вдруг входит мать, и начинает что-то раскладывать на "столе", сделанном из крышки холодильника. Достает нашу кастрюлю, и я плачу. Не ем, а плачу, потому что кастрюля пустая. И просыпаюсь от капели по подоконнику.
Надо ли говорить? Что?
Под конец они выходят на сцену к ребятам из хора Инженерных войск - женщины, которых Олеся вдовами не зовёт. Жена, жена, жена. Простые русские лица. Им хлопают стоя так долго, как могут. Они прошли не меньший ад, чем их мужья. И им ещё идти через него. На глазах у всех.
Театральное (да и любое) искусство или аскетично, или начинает со зрителем неловкую игру в шарады - "найди меня сквозь напластования антуража и многозначительные намеки". Низко, увертливо, в попытке скрыть пустоту.
"Сестрам" Олеси есть, о чём говорить. И как. Они выстроены как дорожный разговор: скрывать нечего и незачем. Разумеется, это "вербатим" - лоскутное одеяло подлинных женских и девических монологов, собранных в единую мозаику. Сюжет? Монолог и есть сюжет.
Я сразу представил себе, как это было бы у проклявшей всех нас Алексеевич: тоска по убитым и искалеченным задушила бы малейший намёк на иной смысл, кроме бессмысленности происходящего. Таковы они все, сначала славившие Дзержинского, а потом врущие про столичные казацкие патрули.
Я представил, как это было бы в клоаке, именуемой "современным театром": экзальтированные дамы и нимфетки на третьей минуте начали бы раскручивать истерическую спираль, и минуте к пятнадцатой уже валялись бы на полу в корчах, вопили бы, как помешанные и трясли бы зрителей за грудки.
У Шигиной никто не беснуется, не исходит слюнями, проклятиями, не надрывается в нестерпимо тонком крике. Слова звучат, как со дна каменного колодца, и выверено, как бой часов. Одна, две, три, четыре судьбы. Пять, шесть, семь.
По очереди.
Курантами.
Сцена полупуста, кабинет классически черный, и лишь на стенах порой - хроника.
Проводила, ждала, потеряла.
Нашла.
Опознала.
Хоронила.
Помнит.
Верна.
Чему это учит?
Что пробуждает?
Архетипическое.
В чем оно?
В плаче Ярославны, в горьких песнях Отечественной.
У нас действительно нет иной судьбы, кроме войны. Ее можно усыпить на несколько десятилетий. Делать вид, что войны нет, что она убита, уничтожена навсегда. Но это иллюзия. Война вечна, пока есть желающие ее и нашей поголовной гибели.
Как они могли отдать мужей и сыновей войне, промелькнет в благополучных, отстраненных. Так и отдали, как тысячи лет отдавали. Характер у мужей и сыновей оказался более твердым, чем у прочих. Они настояли, и те подчинились. Но не только подчинились, а осознали и самое страшное, и самое лучшее из осознаваемого: дыхание Промысла.
Оно смертоносно.
Десятки лет я имел возможность наблюдать конфигурацию солдатских и офицерских судеб, и знал только двух человек, сумевших разорвать войну в себе на мелкие клочки. Развеять по ветру. Не просто прилепиться к мирной жизни, но заново врасти в нее. Уйти о войны в мир четким строевым шагом. Характер.
В основном физические и психические увечья неизбежны, как осенние дожди или зимний снег. Десятками лет люди пытаются их тщательно скрывать, заживо плавясь от ПТСР, необъяснимой тоски и взрывов такого же не объяснимого бешенства, ничего не добиваясь от медицины и прибегая к негодным средствам, ускоряя кончину... и это те, кому повезло.
Нахождение месяцами в бестолковой порой суете, абсурдной ситуации противоречащих друг другу приказов, непомерном физическом труде, постоянном ожидании худшего, в бытовой грязи, "стеснённых бытовых условиях", когда ни помыться, ни побриться, в развалинах, впроголодь - вот на какой наковальне выковывается солдат. Мало кто из непричастных имеет хотя бы отдаленное представление о том, через что приходится проходить.
Крик матери тих - "Я не увидела сына на войне. За два года ни разу, и один раз - на десять минут на московской трассе. Вечер. До Донецка от Волновахи сто километров, до расположения сына - триста, в трубке - голос: "Мама, езжай, пожалуйста, домой, жди меня, как другие мамы! Дома!"
Здесь и пробирает.
Часто снится, раз в полгода - я там, и вдруг входит мать, и начинает что-то раскладывать на "столе", сделанном из крышки холодильника. Достает нашу кастрюлю, и я плачу. Не ем, а плачу, потому что кастрюля пустая. И просыпаюсь от капели по подоконнику.
Надо ли говорить? Что?
Под конец они выходят на сцену к ребятам из хора Инженерных войск - женщины, которых Олеся вдовами не зовёт. Жена, жена, жена. Простые русские лица. Им хлопают стоя так долго, как могут. Они прошли не меньший ад, чем их мужья. И им ещё идти через него. На глазах у всех.
14.04.202517:16
С товарищами офицерами. Государственная Дума ФС РФ, 14-е апреля 2025-гг года. Триумфатор не я - Татьяна Селезнева. Первое место в номинации "Поэзия" литературной премии партии "Справедливая Россия" "За правду и справедливость".
04.03.202507:30
***
Ни мёртвых с одра подымать, ни ходить по воде,
Хотя совпадали во многом расцвет и упадок,
Я только и мог, что казаться, а были вон те,
Чьи в школах портреты, и реже таблички на партах.
Обычные лица. Лишь в ком-то порода видна,
Блондины, брюнеты, которых на улицах прорва,
А если единство, черта в нём, пожалуй, одна:
Единожды жили они, а не снова-здорова,
Единожды пали, и там, за пределом канвы,
Поскольку должна быть героям присуща отвага,
Взирают в таких же, как я, и в таких же, как вы,
Казённые снимки на фоне петровского флага.
Ни мёртвых с одра подымать, ни ходить по воде,
Хотя совпадали во многом расцвет и упадок,
Я только и мог, что казаться, а были вон те,
Чьи в школах портреты, и реже таблички на партах.
Обычные лица. Лишь в ком-то порода видна,
Блондины, брюнеты, которых на улицах прорва,
А если единство, черта в нём, пожалуй, одна:
Единожды жили они, а не снова-здорова,
Единожды пали, и там, за пределом канвы,
Поскольку должна быть героям присуща отвага,
Взирают в таких же, как я, и в таких же, как вы,
Казённые снимки на фоне петровского флага.
29.01.202506:39
***
От чуждых слов и дел пустопорожним,
Ничтожной тлёй в учёте валовом,
Влачили дни меня по бездорожьям
Вокзалов, полустанков и платформ.
Кривившийся от мук невыносимых,
Негодный болт ни миру, ни войне,
В тот год я выцветал, как фотоснимок,
Черты пылали, плавились в огне.
Бледнела, обескровлена реформой,
Земля, чей облик путали с вдовой,
И вся зима на ней была притворной,
Бесснежно серой, нищей, плюсовой.
И гулко ухал телефон, как филин,
Как обуянный подлой страстью ярл,
И мнилось мне, что в этом гнев повинен,
Тот бычий гнев, что царства разделял.
И весь я, как персона восковая,
Душой сгорал от скорбного нытья,
В самом себе себя не узнавая,
Тревоге утоленья не найдя.
От чуждых слов и дел пустопорожним,
Ничтожной тлёй в учёте валовом,
Влачили дни меня по бездорожьям
Вокзалов, полустанков и платформ.
Кривившийся от мук невыносимых,
Негодный болт ни миру, ни войне,
В тот год я выцветал, как фотоснимок,
Черты пылали, плавились в огне.
Бледнела, обескровлена реформой,
Земля, чей облик путали с вдовой,
И вся зима на ней была притворной,
Бесснежно серой, нищей, плюсовой.
И гулко ухал телефон, как филин,
Как обуянный подлой страстью ярл,
И мнилось мне, что в этом гнев повинен,
Тот бычий гнев, что царства разделял.
И весь я, как персона восковая,
Душой сгорал от скорбного нытья,
В самом себе себя не узнавая,
Тревоге утоленья не найдя.
20.01.202512:02
***
Невовремя? Я долго не займу.
Пора б и листьям, судя по всему:
Наличность наша боле не ликвидна.
Январь – плюс два. Везде асфальт и глина.
Послушай-ка, я – звук, и лёгок так,
Что весь уж как российский славный птах,
И воздух Твой мне и нектар, и розга,
Как спамер дивный из Днепропетровска,
Что на вопрос о Крыме вдруг обмяк,
Свища в покрытых моросью ветвях
Совсем как выпь или иная плакса,
О чуде обнуления баланса,
И, знаешь ли, он прав: кругом нули,
Волокна сути, кривды, конопли,
И слышен гром, что, в отдаленье грохнув,
Желает отпадения покровов
От сумасшествия «раскрытых чакр»
От яда улиц, где цветёт анчар,
И пустоты, что с каждым часом хлипче,
Но примеряет новое обличье.
…Какие б дни души ни всполошат,
Неведомым покажется ландшафт
Мне, грешному, поскольку сонатина
Январская и впрямь чиста. И дивна.
Невовремя? Я долго не займу.
Пора б и листьям, судя по всему:
Наличность наша боле не ликвидна.
Январь – плюс два. Везде асфальт и глина.
Послушай-ка, я – звук, и лёгок так,
Что весь уж как российский славный птах,
И воздух Твой мне и нектар, и розга,
Как спамер дивный из Днепропетровска,
Что на вопрос о Крыме вдруг обмяк,
Свища в покрытых моросью ветвях
Совсем как выпь или иная плакса,
О чуде обнуления баланса,
И, знаешь ли, он прав: кругом нули,
Волокна сути, кривды, конопли,
И слышен гром, что, в отдаленье грохнув,
Желает отпадения покровов
От сумасшествия «раскрытых чакр»
От яда улиц, где цветёт анчар,
И пустоты, что с каждым часом хлипче,
Но примеряет новое обличье.
…Какие б дни души ни всполошат,
Неведомым покажется ландшафт
Мне, грешному, поскольку сонатина
Январская и впрямь чиста. И дивна.
23.11.202419:04
Свет есть, но плата за него высока. Может быть, именно такая плата. Невозможная. Не переносимая.
"Сестры" - о жертве, о предопределении.
Глумиться над "милитаризмом", "культурой насилия" не получится.
Это о нас. Не обо всех. О первых.
Будут и другие.
"Сестры" - о жертве, о предопределении.
Глумиться над "милитаризмом", "культурой насилия" не получится.
Это о нас. Не обо всех. О первых.
Будут и другие.
显示 1 - 24 共 75
登录以解锁更多功能。