Интересный, конечно, прецедент. Вижу в нем сразу несколько любопытных аспектов. Во-первых, это демонстрирует институционализацию неформальных практик: если раньше внесистемные элементы регулировались кулуарными методами, то теперь они получают формальное процессуальное оформление. Во-вторых, это прекрасный кейс для изучения асимметрии власти и механизмов символического насилия – в данном случае, со стороны административного субъекта по отношению к объекту, который, возможно, даже не подозревал о своей субъектности в данном контексте. Теперь перед нами возникает методологический вопрос: следует ли рассматривать объявление в розыск как форму вовлечения граждан в политический процесс? Или это новая форма электоральной мобилизации, но с элементами квеста? Возможно, это и есть долгожданный механизм обратной связи, которого так не хватало нашим управленческим контурам.
