Отец Гиперсемиотий
04.05.202519:27
Пока Марин Ле Пен оспаривает судебный запрет на участие в выборах (вынесенный на более чем спорном основании), немцы планируют более капитальную меру: полный запрет «Альтернативы для Германии», подготовка к которому идёт довольно бойко.
С одной стороны, мастырится необходимая юридическая база: Федеральное ведомство по защите конституции на днях классифицировало АдГ как «определённо правоэкстремистское движение» («gesichert rechtsextremistische Bestrebung»). Само по себе это решение партию не запрещает, но разрешает вести за партийными членами слежку без каких-либо ограничений, что существенно облегчает организацию провокаций.
С другой стороны, в информационное пространство вбрасываются разнообразные «письма доярок», требующие относиться к врагам <strike>народа</strike> демократии без снисхождения. Публикуются опросы общественного мнения, показывающие страстное желание немцев запретить АдГ, а неравнодушные парламентарии и провинциальные начальники требуют немедленно оградить хрупкую немецкую государственность от тлетворного влияния банды Алисы Вайдель.
Основной — он же единственный — довод запретителей сводится всё к тому же закону Годвина. Как известно, Гитлер пришёл к власти в январе 1933 года, в формальном смысле, вполне легальным образом, после чего немедленно приступил к подавлению политических противников, и уже в июле 33-го в стране осталась только одна партия, НСДАП, а все прочие были либо запрещены, либо «добровольно» распущены. Тиран попользовался демократией, чтобы прийти к власти, а потом вышвырнул использованную демократию в мусорное ведро.
Немцев этот сюжет страшно триггерит. И вот им показывают новую партию и говорят: смотрите, это то, о чём вам рассказывали в школе: тиран подбирается к беззащитной демократии. Триггер громко щёлкает.
На самом деле, это чистая фантазия: и формально, и по сути, у НСДАП и АдГ гораздо больше различий, чем сходств. Но электорату не нужна историческая правда, ему нужна драма — и он её получает. АдГейцам приписывают намерение учредить тиранию, и у Алисы Вайдель в народном воображении немедленно отрастают усы щёточкой и перекашивается чёлка.
Демократия не может защитить себя от Гитлера, но к счастью, у демократии есть немецкое правительство, и оно защитит бедняжку, забанив партию, из которой собирается (инфа 100%) вылупиться новый Гитлер. Единственный способ спасти нацию от выдуманного Гитлера — это поступить так, как в 1933 году поступил Гитлер настоящий.
Мне этот сюжет кажется совершенно комедийным, хотя смеяться над всем этим уже просто нет сил.
С одной стороны, мастырится необходимая юридическая база: Федеральное ведомство по защите конституции на днях классифицировало АдГ как «определённо правоэкстремистское движение» («gesichert rechtsextremistische Bestrebung»). Само по себе это решение партию не запрещает, но разрешает вести за партийными членами слежку без каких-либо ограничений, что существенно облегчает организацию провокаций.
С другой стороны, в информационное пространство вбрасываются разнообразные «письма доярок», требующие относиться к врагам <strike>народа</strike> демократии без снисхождения. Публикуются опросы общественного мнения, показывающие страстное желание немцев запретить АдГ, а неравнодушные парламентарии и провинциальные начальники требуют немедленно оградить хрупкую немецкую государственность от тлетворного влияния банды Алисы Вайдель.
Основной — он же единственный — довод запретителей сводится всё к тому же закону Годвина. Как известно, Гитлер пришёл к власти в январе 1933 года, в формальном смысле, вполне легальным образом, после чего немедленно приступил к подавлению политических противников, и уже в июле 33-го в стране осталась только одна партия, НСДАП, а все прочие были либо запрещены, либо «добровольно» распущены. Тиран попользовался демократией, чтобы прийти к власти, а потом вышвырнул использованную демократию в мусорное ведро.
Немцев этот сюжет страшно триггерит. И вот им показывают новую партию и говорят: смотрите, это то, о чём вам рассказывали в школе: тиран подбирается к беззащитной демократии. Триггер громко щёлкает.
На самом деле, это чистая фантазия: и формально, и по сути, у НСДАП и АдГ гораздо больше различий, чем сходств. Но электорату не нужна историческая правда, ему нужна драма — и он её получает. АдГейцам приписывают намерение учредить тиранию, и у Алисы Вайдель в народном воображении немедленно отрастают усы щёточкой и перекашивается чёлка.
Демократия не может защитить себя от Гитлера, но к счастью, у демократии есть немецкое правительство, и оно защитит бедняжку, забанив партию, из которой собирается (инфа 100%) вылупиться новый Гитлер. Единственный способ спасти нацию от выдуманного Гитлера — это поступить так, как в 1933 году поступил Гитлер настоящий.
Мне этот сюжет кажется совершенно комедийным, хотя смеяться над всем этим уже просто нет сил.
27.04.202516:24
«Взявъ в руцѣ бритву Оккамову, не размахивай ею безъ великой нужды, да не сотвориши самъ себе лоботомию и не уразумееши того, что случися. Братъ Оккамъ мнилъ, яко конспирология есть путь мифотворения явлений случающихся; азъ же мню, яко сие есть возможность начертати срамной удъ на стенѣ храма, идеже жрецы людем овцы наричаютъ.»
Уолтер Чаттон (1290–1343), из помысленного, но благоразумно не изречённого.
Употребив две серии последнего сезона «Чёрного зеркала», имею честь доложить, что уровень левацкого нарративного загрязнения превысил стандартный сериальный максимум.
Далее будут спойлеры, так что следующий пост можно пропустить.
19.04.202516:12
На две недели перед Пасхой в нашей деревне устанавливается микро-коммунизм: можно зайти в кафешку, выпить пива и несложно закусить совершенно бесплатно.
Пасхальные праздники уходят корнями в глубокую древность, это ликование по поводу весны, обновления, плодородия и далее по списку, поэтому деревенский крест, помимо тёрна, увит виноградом и злаками. Бесплатные угощения «чем бог послал» всегда были частью этого нарратива. Однако на дворе цифровой капитализм, так что в кафешечном меню, хоть и нет цен, всё же есть QR код для «подношений».
Весна — это ещё и праздник сумасшествия, поэтому в честь Пасхи в нашем лесу гуляют пластиковые динозавры и поставлен странноватый вертеп с «троном», на котором периодически восседает ряженый заяц и читает детям сказки.
Заяц стал символом Пасхи вовсе не потому, что эти животные особенно плодовиты, как гласит официальная версия — если бы дело было в плодовитости, символом Пасхи стал бы хомяк. В те незапамятные времена, когда складывались традиции, считалось, что зайцы родятся непосредственно из земли, поэтому заяц ассоциируется с весной и, по касательной, с Пасхой.
Ну а заяц, читающий поучительные пасхальные истории на фоне доспехов, ведьминской метлы и бутыли с бражкой — как раз тот уровень безумия, который и создаёт праздничное весеннее настроение.
Не весело только суровым швейцарским овцам и коровам, вынужденным пастись на крутых склонах, предназначенных для бодрого треккинга, а не комфортного нагуливания массы. Но так устроена жизнь: чтобы одни праздновали, другим приходится работать. А кто обещал, что будет справедливо? Никто не обещал.
Тем не менее, юзернейм, Христос воскрес — и ты, даст бог, не пропадёшь.
Пасхальные праздники уходят корнями в глубокую древность, это ликование по поводу весны, обновления, плодородия и далее по списку, поэтому деревенский крест, помимо тёрна, увит виноградом и злаками. Бесплатные угощения «чем бог послал» всегда были частью этого нарратива. Однако на дворе цифровой капитализм, так что в кафешечном меню, хоть и нет цен, всё же есть QR код для «подношений».
Весна — это ещё и праздник сумасшествия, поэтому в честь Пасхи в нашем лесу гуляют пластиковые динозавры и поставлен странноватый вертеп с «троном», на котором периодически восседает ряженый заяц и читает детям сказки.
Заяц стал символом Пасхи вовсе не потому, что эти животные особенно плодовиты, как гласит официальная версия — если бы дело было в плодовитости, символом Пасхи стал бы хомяк. В те незапамятные времена, когда складывались традиции, считалось, что зайцы родятся непосредственно из земли, поэтому заяц ассоциируется с весной и, по касательной, с Пасхой.
Ну а заяц, читающий поучительные пасхальные истории на фоне доспехов, ведьминской метлы и бутыли с бражкой — как раз тот уровень безумия, который и создаёт праздничное весеннее настроение.
Не весело только суровым швейцарским овцам и коровам, вынужденным пастись на крутых склонах, предназначенных для бодрого треккинга, а не комфортного нагуливания массы. Но так устроена жизнь: чтобы одни праздновали, другим приходится работать. А кто обещал, что будет справедливо? Никто не обещал.
Тем не менее, юзернейм, Христос воскрес — и ты, даст бог, не пропадёшь.
12.04.202516:58
В сети много видосиков с проникновенными жалобами на внезапную тарифную трампономику. Ораторы сокрушаются об упадке того, что они называют «the rules-based order», т.е. порядка, основанного на правилах. Никто не говорит о порядке, основанном на законе — все как под копирку горюют о правилах.
Это очень интересная оговорка. Смысл у этого «rules-based» примерно такой же, как у выражения «по понятиям». И именно в этом кроется источник замешательства. Ты чё, дескать, по беспределу чешешь, я по масти живу, за базар отвечаю, людской ход держу, братву грею — чё за предъявы?
Понять жалобщиков можно. После Второй мировой войны на смену британской явно-колониальной системе пришла система американская, которую я бы назвал крипто-колониальной. В этой системе государства-сателлиты сохраняли формальный суверенитет, но фактически были лишены возможности его защитить.
Подвох этой системы был в её неофициальности: метрополия не озаботилась написанием внятных правил для сателлитов/колоний. Ловите эманации, догадывайтесь.
В итоге методом проб и ошибок крипто-колонии выработали свой кодекс, который, как им казалось, гарантировал благосклонность метрополии. Кодекс этот, оказавшийся удивительно похожим на воровские «понятия», исправно функционировал на протяжении десятилетий, и одним из важнейших его аспектов была убеждённость в том, что честность необходима только в отношениях между блатными. Слово же, данное фраеру, не имеет никакой ценности и может быть нарушено в любой момент.
Чего колонии совершенно не ожидали, так это того, что пахан и их держал за фраеров. Сейчас они — тяжело, болезненно, но необратимо — начинают это понимать. Когда они говорят, что «мир изменился», они имеют в виду именно это новообретённое осознание своего истинного места в иерархии международной политики, сильно напоминающей тюремную иерархию.
А в этой иерархии, помимо пахана, есть ведь ещё и хозяин…
Это очень интересная оговорка. Смысл у этого «rules-based» примерно такой же, как у выражения «по понятиям». И именно в этом кроется источник замешательства. Ты чё, дескать, по беспределу чешешь, я по масти живу, за базар отвечаю, людской ход держу, братву грею — чё за предъявы?
Понять жалобщиков можно. После Второй мировой войны на смену британской явно-колониальной системе пришла система американская, которую я бы назвал крипто-колониальной. В этой системе государства-сателлиты сохраняли формальный суверенитет, но фактически были лишены возможности его защитить.
Подвох этой системы был в её неофициальности: метрополия не озаботилась написанием внятных правил для сателлитов/колоний. Ловите эманации, догадывайтесь.
В итоге методом проб и ошибок крипто-колонии выработали свой кодекс, который, как им казалось, гарантировал благосклонность метрополии. Кодекс этот, оказавшийся удивительно похожим на воровские «понятия», исправно функционировал на протяжении десятилетий, и одним из важнейших его аспектов была убеждённость в том, что честность необходима только в отношениях между блатными. Слово же, данное фраеру, не имеет никакой ценности и может быть нарушено в любой момент.
Чего колонии совершенно не ожидали, так это того, что пахан и их держал за фраеров. Сейчас они — тяжело, болезненно, но необратимо — начинают это понимать. Когда они говорят, что «мир изменился», они имеют в виду именно это новообретённое осознание своего истинного места в иерархии международной политики, сильно напоминающей тюремную иерархию.
А в этой иерархии, помимо пахана, есть ведь ещё и хозяин…
06.04.202515:03
[Часть 2 из 3]
Революция случилась в XV веке, когда португальцы додумались объединить оба типа парусов, в результате чего появилась каравелла-редонда, а чуть позже — более мощная каракка. Одновременно с этим происходило бурное развитие огнестрельного оружия, в котором непрерывно улучшался механизм воспламенения пороха. К концу XV века европейцы научились виртуозно пользоваться фитильными замками. Тогда же появились и первые искровые замки, гораздо более надёжные, но поначалу сложные и дорогие.
Ударная комбинация высокотехнологичных кораблей с компактными пушками и доведёнными до ума аркебузами позволила европейцам приступить к завоеванию планеты. Процесс этой жадной и свирепой колонизации был поэтически назван «эпохой Великих географических открытий». Гигантские территории были подчинены и порабощены европейскими монархиями.
Справедливости ради, в среде аборигенов дела с личной свободой обстояли очень по-разному и далеко не всегда блестяще, но европейцы эту ситуацию как минимум не улучшили, на века навязав заморским территориям вассальный инфантилизм, от которого бóльшая часть бывших колоний до сих пор не может избавиться.
Рабство не было изобретено колонизаторами, у этого социального института давние и прочные традиции во всех культурах. Однако именно европейские колонизаторы индустриализировали рабство на невиданном ранее уровне, создав функционировавший с XVI по XIX век «треугольник работорговли». Гружёные оружием, лошадьми, бухлом и всякими цацками корабли шли из Европы в западную Африку, там у местных вождей обменивали товар на рабов, которых доставляли плантаторам Нового Света, а оттуда возвращались в Европу с продукцией плантаций — сахаром, табаком, хлопком и т.д.
Единственное путешествие по этому маршруту могло принести несколько сотен процентов прибыли, но удача сопутствовала не всем: штормовая погода, пираты, болезни, бунты на кораблях и т.д. вносили в трансатлантический бизнес элемент лотереи. Тем не менее, индустрия работорговли оставалась весьма прибыльной и невероятно обогатила как Европу, так и Америку, создав пресловутые «old money» — «старые деньги» — обладатели которых стали респектабельной аристократией и носителями «западных ценностей» на сложных щах.
Промышленная революция с её технологическими прорывами в области механизации процессов создала новый тип рабства: наёмное (по-английски именуемое прямолинейно: «wage slavery», т.е. «зарплатное рабство»). Фабрикам требовались армии работников, которые и понаехали из деревень. Наёмные рабочие в XIX веке вкалывали по 12 — 16 часов в день в ужасных условиях и без какой-либо социальной защиты, не имели собственности и, формально являясь свободными людьми, практически были совершенно бесправны.
В общественной идеологии в ту пору господствовал так называемый «классический либерализм», он же «laissez-faire capitalism», т.е. капитализм с минимальным (или вовсе отсутствующим) вмешательством государства в дела владельцев предприятий. Последние же видели в рабочих инструменты для преобразования капитала в товар — и относились к ним соответственно. В этой парадигме личные свободы полагались рабочему в той же степени, в какой они полагались кувалде в руках этого рабочего.
Однако на протяжении тысячелетий, какие бы формы рабства не изобретались человечеством, оставалась всё же сфера, недосягаемая для рабовладельцев: содержимое мозгов порабощённых каст. Эта проблема довольно эффективно решалась с помощью религии, успешно навязываемой тяглому сословию, но у данной методики было слабое место: зависимость от личного контакта. Ни один священник не мог находиться рядом со своими прихожанами 24 часа в сутки, да и далеко не все они обладали красноречием Фомы Аквинского.
Революция случилась в XV веке, когда португальцы додумались объединить оба типа парусов, в результате чего появилась каравелла-редонда, а чуть позже — более мощная каракка. Одновременно с этим происходило бурное развитие огнестрельного оружия, в котором непрерывно улучшался механизм воспламенения пороха. К концу XV века европейцы научились виртуозно пользоваться фитильными замками. Тогда же появились и первые искровые замки, гораздо более надёжные, но поначалу сложные и дорогие.
Ударная комбинация высокотехнологичных кораблей с компактными пушками и доведёнными до ума аркебузами позволила европейцам приступить к завоеванию планеты. Процесс этой жадной и свирепой колонизации был поэтически назван «эпохой Великих географических открытий». Гигантские территории были подчинены и порабощены европейскими монархиями.
Справедливости ради, в среде аборигенов дела с личной свободой обстояли очень по-разному и далеко не всегда блестяще, но европейцы эту ситуацию как минимум не улучшили, на века навязав заморским территориям вассальный инфантилизм, от которого бóльшая часть бывших колоний до сих пор не может избавиться.
Рабство не было изобретено колонизаторами, у этого социального института давние и прочные традиции во всех культурах. Однако именно европейские колонизаторы индустриализировали рабство на невиданном ранее уровне, создав функционировавший с XVI по XIX век «треугольник работорговли». Гружёные оружием, лошадьми, бухлом и всякими цацками корабли шли из Европы в западную Африку, там у местных вождей обменивали товар на рабов, которых доставляли плантаторам Нового Света, а оттуда возвращались в Европу с продукцией плантаций — сахаром, табаком, хлопком и т.д.
Единственное путешествие по этому маршруту могло принести несколько сотен процентов прибыли, но удача сопутствовала не всем: штормовая погода, пираты, болезни, бунты на кораблях и т.д. вносили в трансатлантический бизнес элемент лотереи. Тем не менее, индустрия работорговли оставалась весьма прибыльной и невероятно обогатила как Европу, так и Америку, создав пресловутые «old money» — «старые деньги» — обладатели которых стали респектабельной аристократией и носителями «западных ценностей» на сложных щах.
Промышленная революция с её технологическими прорывами в области механизации процессов создала новый тип рабства: наёмное (по-английски именуемое прямолинейно: «wage slavery», т.е. «зарплатное рабство»). Фабрикам требовались армии работников, которые и понаехали из деревень. Наёмные рабочие в XIX веке вкалывали по 12 — 16 часов в день в ужасных условиях и без какой-либо социальной защиты, не имели собственности и, формально являясь свободными людьми, практически были совершенно бесправны.
В общественной идеологии в ту пору господствовал так называемый «классический либерализм», он же «laissez-faire capitalism», т.е. капитализм с минимальным (или вовсе отсутствующим) вмешательством государства в дела владельцев предприятий. Последние же видели в рабочих инструменты для преобразования капитала в товар — и относились к ним соответственно. В этой парадигме личные свободы полагались рабочему в той же степени, в какой они полагались кувалде в руках этого рабочего.
Однако на протяжении тысячелетий, какие бы формы рабства не изобретались человечеством, оставалась всё же сфера, недосягаемая для рабовладельцев: содержимое мозгов порабощённых каст. Эта проблема довольно эффективно решалась с помощью религии, успешно навязываемой тяглому сословию, но у данной методики было слабое место: зависимость от личного контакта. Ни один священник не мог находиться рядом со своими прихожанами 24 часа в сутки, да и далеко не все они обладали красноречием Фомы Аквинского.
31.03.202522:01
Я прохладно отношусь к мещанским драмам в стиле социального реализма, а если ещё и заявлена тематика в духе «легко ли быть молодым», то это гарантированно мимо меня. Невыносимое бремя беззаботной юности не вызывает во мне сочувствия. Однако восторженные отзывы о британском сериале «Adolescence» («Переходный возраст») обещали съёмку «одним кадром» и чуть ли не реинкарнацию Догмы-95. Съёмка одним кадром не великая новость, ещё Хичкок этим баловался, но штука в любом случае интересная. В общем, пришлось смотреть.
И действительно, с точки зрения исполнения, сериал прекрасен. Изумительно качественная работа киношников без кривляний на фоне компьютерной графики. А вот с содержанием всё не так отрадно. Далее будут спойлеры.
13-летний британский подросток Джейми добивался расположения одноклассницы Кейти, которая не проявляла к нему интереса и глумилась над ним в Инстаграме. У детей там целый иероглифический язык, построенный на эмодзи: можно написать совершенно безобидную фразу, а эмодзями полноценно оскорбить, чем Кейти и занималась. Она не просто отвергала ухаживания Джейми, но и всячески его чморила, называя «инцелом» («incel» = «involuntary celibate», в терминах моей юности — «тот, кому ни одна тёлка не даст»).
Эмоционально не шибко стабильный парень страдал, но как-то крепился. Однажды его возлюбленная неудачно послала кому-то нюдсы, которые разошлись по всей школе. Девица получила свою долю издевательств, и Джейми решил, что теперь «damsel in distress» станет более сговорчивой. Однако от свидания Кейти отказалась, пояснив, что дела у неё не настолько плохи. Тут уж Джейми по-настоящему расстроился и зарезал надменную одноклассницу.
Сделал он это на освещённой парковке под камерой видеонаблюдения, так что полиция арестовала его уже на следующий день. Дело было совершенно ясным, некоторую интригу поначалу создавало отсутствие орудия преступления, но и его довольно быстро нашли.
Всё.
На таком материале можно потренировать стажёра в региональной газете («печальная луна взирала на парковку, по которой, как по раскалённым гвоздям своей боли, шёл он, сжимая в дрожащей руке нож…»), но на четырёхсерийный фильм там явно не набиралось — если только не снимать одним кадром.
Я поначалу не понял, чем эта прямолинейная, как лопата, история так зацепила народ. Что в этом сюжете настолько ценно, что фильм, под одобрительное урчание тамошнего премьер-министра, собираются показывать в британских школах?
Ответ сыскался во втором эпизоде, где в разговоре полицейских произносится имя Эндрю Тейта. Фильм был явно сделан в рамках пропагандистской полемики с тем, что по-английски называют «manosphere» — антифеминисткой блогосферой, звездой которой и является этот самый Эндрю Тейт.
Считываемый британским обществом посыл фильма в том, что подростки попадают под влияние сетевых антифеминистов, напитываются дремучими домостроевскими ценностями и «токсичной маскулинностью» (что бы это ни значило), и в процессе напитывания — радикализируются. Я не шучу, именно это слово употребляется в каждой второй статье о фильме. Ну а радикализированные недоросли опасны, поскольку они превращаются в злобных монстров и — да вот же, извольте видеть — могут искромсать кухонным ножом одноклассницу, отказывающую им в свидании.
И это, если верить прессе, огромная проблема для Британии.
Что ж, теперь мы знаем, что такое радикализация. Это не то, о чём вы подумали, а обойдённые девичьим вниманием задроты, ищущие моральной поддержки в текстах каких-то экстравагантно упоротых персонажей. Всякий такой задрот — потенциальный убийца, которого обществу надлежит бояться. Вон Джейми-то какой страшный: казённая психологиня, оставшаяся с ним наедине, чуть в обморок от ужаса не хлопнулась, когда он на неё ПОСМОТРЕЛ.
Именно задротов надо остерегаться, а не тех, о ком вы подумали. Кстати, если вы в Британии или ЕС, то лучше о тех, о ком вы подумали — вообще не думать. Хорошего вы о них всё равно ничего не подумаете, а за нехорошие мысли в этой части мира уже нешутейно арестовывают. Так что бойтесь лучше «инцелов», премьер-министр плохого не посоветует.
И действительно, с точки зрения исполнения, сериал прекрасен. Изумительно качественная работа киношников без кривляний на фоне компьютерной графики. А вот с содержанием всё не так отрадно. Далее будут спойлеры.
13-летний британский подросток Джейми добивался расположения одноклассницы Кейти, которая не проявляла к нему интереса и глумилась над ним в Инстаграме. У детей там целый иероглифический язык, построенный на эмодзи: можно написать совершенно безобидную фразу, а эмодзями полноценно оскорбить, чем Кейти и занималась. Она не просто отвергала ухаживания Джейми, но и всячески его чморила, называя «инцелом» («incel» = «involuntary celibate», в терминах моей юности — «тот, кому ни одна тёлка не даст»).
Эмоционально не шибко стабильный парень страдал, но как-то крепился. Однажды его возлюбленная неудачно послала кому-то нюдсы, которые разошлись по всей школе. Девица получила свою долю издевательств, и Джейми решил, что теперь «damsel in distress» станет более сговорчивой. Однако от свидания Кейти отказалась, пояснив, что дела у неё не настолько плохи. Тут уж Джейми по-настоящему расстроился и зарезал надменную одноклассницу.
Сделал он это на освещённой парковке под камерой видеонаблюдения, так что полиция арестовала его уже на следующий день. Дело было совершенно ясным, некоторую интригу поначалу создавало отсутствие орудия преступления, но и его довольно быстро нашли.
Всё.
На таком материале можно потренировать стажёра в региональной газете («печальная луна взирала на парковку, по которой, как по раскалённым гвоздям своей боли, шёл он, сжимая в дрожащей руке нож…»), но на четырёхсерийный фильм там явно не набиралось — если только не снимать одним кадром.
Я поначалу не понял, чем эта прямолинейная, как лопата, история так зацепила народ. Что в этом сюжете настолько ценно, что фильм, под одобрительное урчание тамошнего премьер-министра, собираются показывать в британских школах?
Ответ сыскался во втором эпизоде, где в разговоре полицейских произносится имя Эндрю Тейта. Фильм был явно сделан в рамках пропагандистской полемики с тем, что по-английски называют «manosphere» — антифеминисткой блогосферой, звездой которой и является этот самый Эндрю Тейт.
Считываемый британским обществом посыл фильма в том, что подростки попадают под влияние сетевых антифеминистов, напитываются дремучими домостроевскими ценностями и «токсичной маскулинностью» (что бы это ни значило), и в процессе напитывания — радикализируются. Я не шучу, именно это слово употребляется в каждой второй статье о фильме. Ну а радикализированные недоросли опасны, поскольку они превращаются в злобных монстров и — да вот же, извольте видеть — могут искромсать кухонным ножом одноклассницу, отказывающую им в свидании.
И это, если верить прессе, огромная проблема для Британии.
Что ж, теперь мы знаем, что такое радикализация. Это не то, о чём вы подумали, а обойдённые девичьим вниманием задроты, ищущие моральной поддержки в текстах каких-то экстравагантно упоротых персонажей. Всякий такой задрот — потенциальный убийца, которого обществу надлежит бояться. Вон Джейми-то какой страшный: казённая психологиня, оставшаяся с ним наедине, чуть в обморок от ужаса не хлопнулась, когда он на неё ПОСМОТРЕЛ.
Именно задротов надо остерегаться, а не тех, о ком вы подумали. Кстати, если вы в Британии или ЕС, то лучше о тех, о ком вы подумали — вообще не думать. Хорошего вы о них всё равно ничего не подумаете, а за нехорошие мысли в этой части мира уже нешутейно арестовывают. Так что бойтесь лучше «инцелов», премьер-министр плохого не посоветует.
03.05.202520:02
Трамп выложил в сети свою фотожабу в образе римского папы, на сокрушительно серьёзных щах. Режиссёр этого шоу уже не в силах сдерживаться и, кажется, из чисто спортивного интереса троллит аудиторию, пытаясь понять, в какой момент в их калебасах заискрится сомнение. Но в калебасах непроницаемый туман, и весь мир, с такими же физиономиями, как на трамповской фотожабе, продолжает обсуждать действия этой «администрации».
Становится очевидным, зачем на протяжении последних десятилетий в сознание уважаемой публики внедрялись вымышленные сущности: антропогенное изменение климата, западный системный расизм и восточный нео-чингисханизм, ОРВИ-чума, гендерная идентичность, и прочие дайвёрсити с инклюзиями.
Делегитимизация здравого смысла — суть общественной эволюции в XXI веке.
Современный западный обыватель стал буквально бояться использовать здравый смысл — т.е. базовые логические принципы, приложенные к эмпирическим представлениям об окружающем мире — в качестве инструмента принятия решений и выработки отношения к происходящему вокруг. Называть белое белым, а чёрное чёрным стало, как минимум, неприличным, а в иных юрисдикциях — и противозаконным.
Происходящее сейчас в западной политике — и в европейской ещё пуще, чем в американской — невозможно объяснить, не прибегая к психиатрической терминологии. В связи с этим можно придумать только два осмысленных вопроса: как поскорее изолировать всю эту шоблу в комнатах с мягкой обивкой стен, и какую дозу галоперидола им назначить. Любые другие обсуждения их галлюцинаций должны вестись специалистами в контексте выбора протоколов лечения.
Однако сейчас весь мир обсуждает эту буффонаду всерьёз. Трамп пригрозил, Стармер заверил, Макрон предложил, Мерц пообещал… И никого не смущает, что перед ними — пропойца-сантехник в сделанной из газеты наполеоновской шляпе, рассуждающий о том, как он победит завтра при Ватерлоо. А любые попытки указать на эту шляпу вызывают у обывателя растерянные и испуганные улыбки, как будто речь идёт о чём-то крайне непристойном.
И если завтра Трамп пригрозит взимать подоходный налог семечками подсолнечника, а Макрон предложит назначить римским папой верховного муфтия Египта — все станут обсуждать это так же солидно, как ещё недавно обсуждали Базель III или ядерную программу Ирана.
Публика вовлечена в действо, а режиссёры потихоньку двигают сюжет к кульминации.
Становится очевидным, зачем на протяжении последних десятилетий в сознание уважаемой публики внедрялись вымышленные сущности: антропогенное изменение климата, западный системный расизм и восточный нео-чингисханизм, ОРВИ-чума, гендерная идентичность, и прочие дайвёрсити с инклюзиями.
Делегитимизация здравого смысла — суть общественной эволюции в XXI веке.
Современный западный обыватель стал буквально бояться использовать здравый смысл — т.е. базовые логические принципы, приложенные к эмпирическим представлениям об окружающем мире — в качестве инструмента принятия решений и выработки отношения к происходящему вокруг. Называть белое белым, а чёрное чёрным стало, как минимум, неприличным, а в иных юрисдикциях — и противозаконным.
Происходящее сейчас в западной политике — и в европейской ещё пуще, чем в американской — невозможно объяснить, не прибегая к психиатрической терминологии. В связи с этим можно придумать только два осмысленных вопроса: как поскорее изолировать всю эту шоблу в комнатах с мягкой обивкой стен, и какую дозу галоперидола им назначить. Любые другие обсуждения их галлюцинаций должны вестись специалистами в контексте выбора протоколов лечения.
Однако сейчас весь мир обсуждает эту буффонаду всерьёз. Трамп пригрозил, Стармер заверил, Макрон предложил, Мерц пообещал… И никого не смущает, что перед ними — пропойца-сантехник в сделанной из газеты наполеоновской шляпе, рассуждающий о том, как он победит завтра при Ватерлоо. А любые попытки указать на эту шляпу вызывают у обывателя растерянные и испуганные улыбки, как будто речь идёт о чём-то крайне непристойном.
И если завтра Трамп пригрозит взимать подоходный налог семечками подсолнечника, а Макрон предложит назначить римским папой верховного муфтия Египта — все станут обсуждать это так же солидно, как ещё недавно обсуждали Базель III или ядерную программу Ирана.
Публика вовлечена в действо, а режиссёры потихоньку двигают сюжет к кульминации.
20.04.202520:34
Предыдущий пост нуждается в постскриптуме.
Упомянутая переводчица Valentina Maiolini-Rothbacher — опытнейший профессионал. Она 1970 года рождения, обучалась в хороших учебных заведениях Рима: переводческий бакалавриат в Scuola Superiore per Interpreti e Traduttori и историческая магистратура в Sapienza Università di Roma. Профессионально переводит с 1991-го.
Среди её клиентов — все ветви итальянской власти, международные институции уровня Большой двадцатки и Всемирного банка, частные компании и благотворительные организации. Как долго она работала с Мелони в качестве официального переводчика не вполне понятно, но как минимум с 2022 года.
Это точно не вариант «понабирают по объявлению не пойми кого», и проблемы со здоровьем тоже не при чём. По собственным словам синьоры Майолини-Ротбахер, она просто… растерялась. Человек, 34 года переводивший в самых разных ситуациях, растерялся, когда понадобилось перевести внятную фразу премьерши с родного на основной рабочий язык.
В жизни чего только не бывает, конечно, но мне кажется, дело тут не в растерянности, а в увлечённости ИИ, по отношению к которому я сейчас гораздо менее оптимистично настроен, чем, скажем, год назад.
Ещё недавно моё видение ближайшего будущего нашей софтверной индустрии благоухало утопией: люди сгрузят на ИИ рутинные задачи, а освобождённое время употребят для всяческого креатива. Однако в данный момент я наблюдаю другую тенденцию: ИИ — это не про расширение возможностей, это про упразднение необходимости думать.
Программист — это помесь инженера, учёного, детектива и писателя-фантаста. Ему постоянно приходится работать с задачами, требующими знаний, логики, изобретательности и фантазии. Однако мозг, как и любую другую мышцу, надо постоянно упражнять. Если легкоатлет прекратит бегать, он очень скоро перестанет быть легкоатлетом.
Именно это и происходит в нашей индустрии прямо на глазах, причём «программирование» без программирования, представляющее собой запросы к ИИ в стиле «напиши программу, делающую то-то и то-то» — это отнюдь не что-то постыдное, это остромодное и вполне почтенное занятие, получившее в феврале этого года хайповое название «vibe coding». На Udemy и Coursera уже появились курсы с сертификатами, и я уверен, университеты начнут наборы на подобные курсы уже этим летом.
В самом скором времени задачи, которые нельзя решить запросом к ИИ, будут помечаться как принципиально нерешаемые — первые признаки этого я вижу уже сейчас. На этом программизм как дисциплина закончится. Интрига в том, что случится раньше:
- вымрут нормальные программисты, включая тех, которые написали алгоритмы искинов, или
- искины научатся обслуживать и улучшать свои алгоритмы и хостинговые платформы, подобно тому, как люди обслуживают и лечат свои тела.
Оба варианта для людей проигрышные, разница только в том, кто будет заниматься уничтожением человечества: само человечество в хаосе «тёмных веков» первого варианта, или искины в математически безупречной логике второго варианта.
Но это дело хоть и близкого, но будущего. Вернёмся к нашей переводчице. Люди этой профессии — пионеры применения искинов. Машинный перевод — самая первая задача, с которой ИИ стал справляться по-настоящему хорошо, поскольку анализ и создание текстов — это, собственно, основные функции больших языковых моделей, на что намекает само их название.
Переводчики начали использовать ИИ, как только это стало возможным, и синьора Майолини-Ротбахер вряд ли была исключением. Поэтому я бездоказательно считаю, что случившийся с ней конфуз — следствие того, что она, увлёкшись искинами, интеллектуально деградировала и потеряла способность функционировать самостоятельно.
Что ж, всезнающие толмачи уже сейчас лежит у нас в карманах. Они пока ещё делают много ошибок в распознавании устной речи, но ситуация улучшается на глазах. В самом скором времени белковый переводчик будет выглядеть так же нелепо, как и «оператор ксерокса».
И ровным счётом ничего хорошего, юзернейм, нам с тобой эта перспектива не сулит.
Упомянутая переводчица Valentina Maiolini-Rothbacher — опытнейший профессионал. Она 1970 года рождения, обучалась в хороших учебных заведениях Рима: переводческий бакалавриат в Scuola Superiore per Interpreti e Traduttori и историческая магистратура в Sapienza Università di Roma. Профессионально переводит с 1991-го.
Среди её клиентов — все ветви итальянской власти, международные институции уровня Большой двадцатки и Всемирного банка, частные компании и благотворительные организации. Как долго она работала с Мелони в качестве официального переводчика не вполне понятно, но как минимум с 2022 года.
Это точно не вариант «понабирают по объявлению не пойми кого», и проблемы со здоровьем тоже не при чём. По собственным словам синьоры Майолини-Ротбахер, она просто… растерялась. Человек, 34 года переводивший в самых разных ситуациях, растерялся, когда понадобилось перевести внятную фразу премьерши с родного на основной рабочий язык.
В жизни чего только не бывает, конечно, но мне кажется, дело тут не в растерянности, а в увлечённости ИИ, по отношению к которому я сейчас гораздо менее оптимистично настроен, чем, скажем, год назад.
Ещё недавно моё видение ближайшего будущего нашей софтверной индустрии благоухало утопией: люди сгрузят на ИИ рутинные задачи, а освобождённое время употребят для всяческого креатива. Однако в данный момент я наблюдаю другую тенденцию: ИИ — это не про расширение возможностей, это про упразднение необходимости думать.
Программист — это помесь инженера, учёного, детектива и писателя-фантаста. Ему постоянно приходится работать с задачами, требующими знаний, логики, изобретательности и фантазии. Однако мозг, как и любую другую мышцу, надо постоянно упражнять. Если легкоатлет прекратит бегать, он очень скоро перестанет быть легкоатлетом.
Именно это и происходит в нашей индустрии прямо на глазах, причём «программирование» без программирования, представляющее собой запросы к ИИ в стиле «напиши программу, делающую то-то и то-то» — это отнюдь не что-то постыдное, это остромодное и вполне почтенное занятие, получившее в феврале этого года хайповое название «vibe coding». На Udemy и Coursera уже появились курсы с сертификатами, и я уверен, университеты начнут наборы на подобные курсы уже этим летом.
В самом скором времени задачи, которые нельзя решить запросом к ИИ, будут помечаться как принципиально нерешаемые — первые признаки этого я вижу уже сейчас. На этом программизм как дисциплина закончится. Интрига в том, что случится раньше:
- вымрут нормальные программисты, включая тех, которые написали алгоритмы искинов, или
- искины научатся обслуживать и улучшать свои алгоритмы и хостинговые платформы, подобно тому, как люди обслуживают и лечат свои тела.
Оба варианта для людей проигрышные, разница только в том, кто будет заниматься уничтожением человечества: само человечество в хаосе «тёмных веков» первого варианта, или искины в математически безупречной логике второго варианта.
Но это дело хоть и близкого, но будущего. Вернёмся к нашей переводчице. Люди этой профессии — пионеры применения искинов. Машинный перевод — самая первая задача, с которой ИИ стал справляться по-настоящему хорошо, поскольку анализ и создание текстов — это, собственно, основные функции больших языковых моделей, на что намекает само их название.
Переводчики начали использовать ИИ, как только это стало возможным, и синьора Майолини-Ротбахер вряд ли была исключением. Поэтому я бездоказательно считаю, что случившийся с ней конфуз — следствие того, что она, увлёкшись искинами, интеллектуально деградировала и потеряла способность функционировать самостоятельно.
Что ж, всезнающие толмачи уже сейчас лежит у нас в карманах. Они пока ещё делают много ошибок в распознавании устной речи, но ситуация улучшается на глазах. В самом скором времени белковый переводчик будет выглядеть так же нелепо, как и «оператор ксерокса».
И ровным счётом ничего хорошего, юзернейм, нам с тобой эта перспектива не сулит.
17.04.202521:54
Всегда любуюсь такими людьми. Что для иных армагеддец, то для них покатушки. В сущности, единственная интеллектуально и нравственно оправданная позиция.
09.04.202516:37
В суете эпохи Великих географических открытий, европейцы переоткрыли для себя Китай. В XVI веке португальцы начали с Китаем торговать, а в середине XVII века к процессу подключились британцы. В XVIII веке торговля стала чрезвычайно активной. Европейцы покупали чай, фарфор и шёлк, за которые на Западе платили огромные деньги.
Китайцы считали европейцев варварами и не хотели загаживать традиционные китайские ценности контактами с «чертями» (именно так с XVI века китайцы называли европейцев — черти или дьяволы, 鬼子). Поэтому контакты с заморскими купцами были строго ограничены: торговля могла происходить только в специально отведённых местах, контактировать европейцы могли только со специально назначенными людьми, а изучать китайский язык европейцам воспрещалось.
Покупать европейские товары китайцы не хотели: нам, дескать, ничего от вас, чертей, не надобно. Так, по мелочи — какие-то редкие инструменты, часы, меха и прочий тогдашний луи-витон. Но это была капля в море, несопоставимая с объёмами европейских закупок в Китае.
Европейцы платили за китайские товары серебром, которое перекачивалось в Китай и оттуда не возвращалось. Сначала это не было проблемой, поскольку европейцы вывозили серебро из Центральной и Южной Америки. Но запасы постепенно истощались, колонии получали независимость, и в какой-то момент европейцы начали изымать серебро из экономического оборота, что создало угрозу кризиса. Серебро использовалось как средство обмена и основа для оценки валют. Уменьшение запасов серебра означало обесценивание денег и снижение инвестиционной активности из-за недоступности капитала — надёжный рецепт обрушения экономики.
Идея таможенных тарифов никому в голову не приходила, поскольку импортозаместить китайские товары не получалось. Шёлк в Европе худо-бедно производили ещё со Средневековья, фарфор научились мастырить в начале XVIII века — но чай до середины XIX века можно было купить только в Китае (потом подтянулись Индия с Индонезией). Да и фарфор с шёлком были у китайцев гораздо лучше.
В конце XVIII века решение проблемы торгового дефицита было найдено: опиум. Британцы выращивали его в Индии и продавали в Китай. На наркоту спрос был хорошим, серебро потекло в обратном направлении, а китайцы стали стремительно превращаться в нацию торчков. Китайские власти, не умевшие играть в европейскую дипломатию сделок, директивно запретили торговлю опиумом и конфисковали приличное количество товара. Британцы обвинили китайцев в нарушении принципов свободной торговли и пошли на них войной.
Избиение Китая в процессе так называемых «опиумных войн» шло с 1840 по 1860 год. В итоге китайская монархия потеряла суверенитет, деградировала, и после долгой агонии испустила дух в 1912 году.
А всего-то надо было покупать британские товары и не кочевряжиться. Англосаксы торгового дефицита не прощают.
Китайцы считали европейцев варварами и не хотели загаживать традиционные китайские ценности контактами с «чертями» (именно так с XVI века китайцы называли европейцев — черти или дьяволы, 鬼子). Поэтому контакты с заморскими купцами были строго ограничены: торговля могла происходить только в специально отведённых местах, контактировать европейцы могли только со специально назначенными людьми, а изучать китайский язык европейцам воспрещалось.
Покупать европейские товары китайцы не хотели: нам, дескать, ничего от вас, чертей, не надобно. Так, по мелочи — какие-то редкие инструменты, часы, меха и прочий тогдашний луи-витон. Но это была капля в море, несопоставимая с объёмами европейских закупок в Китае.
Европейцы платили за китайские товары серебром, которое перекачивалось в Китай и оттуда не возвращалось. Сначала это не было проблемой, поскольку европейцы вывозили серебро из Центральной и Южной Америки. Но запасы постепенно истощались, колонии получали независимость, и в какой-то момент европейцы начали изымать серебро из экономического оборота, что создало угрозу кризиса. Серебро использовалось как средство обмена и основа для оценки валют. Уменьшение запасов серебра означало обесценивание денег и снижение инвестиционной активности из-за недоступности капитала — надёжный рецепт обрушения экономики.
Идея таможенных тарифов никому в голову не приходила, поскольку импортозаместить китайские товары не получалось. Шёлк в Европе худо-бедно производили ещё со Средневековья, фарфор научились мастырить в начале XVIII века — но чай до середины XIX века можно было купить только в Китае (потом подтянулись Индия с Индонезией). Да и фарфор с шёлком были у китайцев гораздо лучше.
В конце XVIII века решение проблемы торгового дефицита было найдено: опиум. Британцы выращивали его в Индии и продавали в Китай. На наркоту спрос был хорошим, серебро потекло в обратном направлении, а китайцы стали стремительно превращаться в нацию торчков. Китайские власти, не умевшие играть в европейскую дипломатию сделок, директивно запретили торговлю опиумом и конфисковали приличное количество товара. Британцы обвинили китайцев в нарушении принципов свободной торговли и пошли на них войной.
Избиение Китая в процессе так называемых «опиумных войн» шло с 1840 по 1860 год. В итоге китайская монархия потеряла суверенитет, деградировала, и после долгой агонии испустила дух в 1912 году.
А всего-то надо было покупать британские товары и не кочевряжиться. Англосаксы торгового дефицита не прощают.
06.04.202515:03
[Часть 3 из 3]
В XX веке произошла революция коммуникаций, породившая феномен «Volksempfänger», т.е. «народного приёмника». Собственно «Volksempfänger» был проектом рейхсминистра пропаганды Йозефа Геббельса, который добивался установки в каждом доме надёжного и дешёвого радиоприёмника, с помощью которого пропаганду можно было бы наваливать в мозги жителей рейха непосредственно по месту жительства. Ввиду нарицательности имени рейхсминистра, этот термин тоже можно считать нарицательным.
Со времён Геббельса «народные приёмники» значительно усовершенствовались, обзаведясь качественной картинкой, объёмным звуком и множеством каналов, и их эффективность остаётся чрезвычайно высокой. Собственно, в один из таких «народных приёмников» ты, юзернейм, пялишься прямо сейчас, и читаемый тобой текст с равной вероятностью может служить как ублажению авторской графомании, так и пропаганде — надёжных критериев выявления предназначения этого текста у тебя нет.
Благодаря «фольксэмпфэнгерам» всех разновидностей, ты подвергаешься унифицированному и чрезвычайно интенсивному информационному воздействию, не дающему тебе возможности формировать собственное обоснованное мнение. А чтобы ты не смог избежать этого воздействия или как-то ему сопротивляться, в XXI веке «фольксэмпфэнгеры» приобрели две важнейшие фичи. Они научились, во-первых, следить за каждым твоим шагом, а во-вторых, создавать персонализированный пропагандистский поток, адаптированный к твоим нуждам и особенностям характера, используя машины автоматической генерации качественного текста по заданным параметрам, известные как «большие языковые модели».
Мечта фараонов сбылась: строители пирамид не только безропотно таскают камни, но и просто на физиологическом уровне не могут усомниться в необходимости и сугубой праведности этого действия.
Сопротивляться этому почти невозможно.
В XX веке произошла революция коммуникаций, породившая феномен «Volksempfänger», т.е. «народного приёмника». Собственно «Volksempfänger» был проектом рейхсминистра пропаганды Йозефа Геббельса, который добивался установки в каждом доме надёжного и дешёвого радиоприёмника, с помощью которого пропаганду можно было бы наваливать в мозги жителей рейха непосредственно по месту жительства. Ввиду нарицательности имени рейхсминистра, этот термин тоже можно считать нарицательным.
Со времён Геббельса «народные приёмники» значительно усовершенствовались, обзаведясь качественной картинкой, объёмным звуком и множеством каналов, и их эффективность остаётся чрезвычайно высокой. Собственно, в один из таких «народных приёмников» ты, юзернейм, пялишься прямо сейчас, и читаемый тобой текст с равной вероятностью может служить как ублажению авторской графомании, так и пропаганде — надёжных критериев выявления предназначения этого текста у тебя нет.
Благодаря «фольксэмпфэнгерам» всех разновидностей, ты подвергаешься унифицированному и чрезвычайно интенсивному информационному воздействию, не дающему тебе возможности формировать собственное обоснованное мнение. А чтобы ты не смог избежать этого воздействия или как-то ему сопротивляться, в XXI веке «фольксэмпфэнгеры» приобрели две важнейшие фичи. Они научились, во-первых, следить за каждым твоим шагом, а во-вторых, создавать персонализированный пропагандистский поток, адаптированный к твоим нуждам и особенностям характера, используя машины автоматической генерации качественного текста по заданным параметрам, известные как «большие языковые модели».
Мечта фараонов сбылась: строители пирамид не только безропотно таскают камни, но и просто на физиологическом уровне не могут усомниться в необходимости и сугубой праведности этого действия.
Сопротивляться этому почти невозможно.
27.03.202520:00
Искусство может порождать смыслы самыми разными способами, включая неочевидные.
Вот, скажем, есть два замечательных немецких сериала: «Das Boot» (2018 — 2023) и «Kleo» (2022 — 2024). Первый — вдохновлённая одноимённым кино-хитом 1981 года масштабная военная драма, разворачивающаяся в 1942 и 1943 годах в пяти разных странах. Второй — бодрый гибрид абсурдистской комедии и боевика, обыгрывающий непростые взаимоотношения гротескно стереотипных «Ossi» и «Wessi»* в контексте коллапса ГДР.
Один из главных героев сериала «Kleo» — обаятельно придурковатый западноберлинский полицейский, по самую макушку набитый Западными Ценностями, которыми он назидательно делится со своей напарницей, миловидной терминаторшей из Штази (остроумный оммаж дуэту Шварценеггер-Белуши из «Красной жары»). В «Das Boot» этот же актёр играет — отлично, кстати, играет — роль жизнерадостного сволочного карьериста из SS, страстно увлечённого теорией и практикой геноцида.
Один из персонажей второго плана в «Kleo» — рейвер-наркоман, постоянно находящийся в изменённом состоянии сознания, произносящий странные фразы и делающий странные вещи. В «Das Boot» этот же актёр воплотил образ унтер-офицера гитлеровского ВМФ, добросовестного и скучного служаки.
Глядя на эти метаморфозы, вдруг с какой-то ликующей отчётливостью осознаёшь, что это всё неимоверно жизненно, поскольку мир и в самом деле — театр. В том, что мы называем «жизнью», переход человека из одного агрегатного состояния в другое — например, из высоконравственного полицейского в эсэсовского палача и обратно — не сложнее смены костюма между сценами.
Для этого не нужно проходить через фундаментальную духовную трансформацию, столь любимую классическими писателями, достаточно просто перебежать на другую съёмочную площадку, была бы мотивация бегать. А на новом месте выяснится, что ничего особо не поменялось и, к примеру, эсэсовское людоедство тоже по-своему высоконравственно, просто некоторые базовые установки надо немного модифицировать — и можно пользоваться.
Мы, собственно, и бегаем по съёмочным площадкам — но, как правило, недалеко, в силу социальной стратификации. Это создаёт иллюзию некой этической девственности, каковой мы и гордимся. Но если судьба погонит нас на площадку подальше — побежим и подальше. Не мы такие, жизнь такая… и т.д.
__________________________
* Жаргонные названия восточных и западных немцев.
Вот, скажем, есть два замечательных немецких сериала: «Das Boot» (2018 — 2023) и «Kleo» (2022 — 2024). Первый — вдохновлённая одноимённым кино-хитом 1981 года масштабная военная драма, разворачивающаяся в 1942 и 1943 годах в пяти разных странах. Второй — бодрый гибрид абсурдистской комедии и боевика, обыгрывающий непростые взаимоотношения гротескно стереотипных «Ossi» и «Wessi»* в контексте коллапса ГДР.
Один из главных героев сериала «Kleo» — обаятельно придурковатый западноберлинский полицейский, по самую макушку набитый Западными Ценностями, которыми он назидательно делится со своей напарницей, миловидной терминаторшей из Штази (остроумный оммаж дуэту Шварценеггер-Белуши из «Красной жары»). В «Das Boot» этот же актёр играет — отлично, кстати, играет — роль жизнерадостного сволочного карьериста из SS, страстно увлечённого теорией и практикой геноцида.
Один из персонажей второго плана в «Kleo» — рейвер-наркоман, постоянно находящийся в изменённом состоянии сознания, произносящий странные фразы и делающий странные вещи. В «Das Boot» этот же актёр воплотил образ унтер-офицера гитлеровского ВМФ, добросовестного и скучного служаки.
Глядя на эти метаморфозы, вдруг с какой-то ликующей отчётливостью осознаёшь, что это всё неимоверно жизненно, поскольку мир и в самом деле — театр. В том, что мы называем «жизнью», переход человека из одного агрегатного состояния в другое — например, из высоконравственного полицейского в эсэсовского палача и обратно — не сложнее смены костюма между сценами.
Для этого не нужно проходить через фундаментальную духовную трансформацию, столь любимую классическими писателями, достаточно просто перебежать на другую съёмочную площадку, была бы мотивация бегать. А на новом месте выяснится, что ничего особо не поменялось и, к примеру, эсэсовское людоедство тоже по-своему высоконравственно, просто некоторые базовые установки надо немного модифицировать — и можно пользоваться.
Мы, собственно, и бегаем по съёмочным площадкам — но, как правило, недалеко, в силу социальной стратификации. Это создаёт иллюзию некой этической девственности, каковой мы и гордимся. Но если судьба погонит нас на площадку подальше — побежим и подальше. Не мы такие, жизнь такая… и т.д.
__________________________
* Жаргонные названия восточных и западных немцев.
01.05.202516:33
Очень занятно было наблюдать за распространением информационных волн в понедельник, когда Испанию и Португалию накрыл блэкаут. У нас большая команда в Испании, так что во внутренних чатах народ наводил шороху, очевидно, копируя посты из своих любимых инфо-помоек.
Как это ни парадоксально, у инженерья иммунитет на манипулятивную парашу ничуть не сильнее, чем у кассира из сельпо — ну а массовые «гиковские» каналы поголовно подментованы точно так же, как и любые другие. При этом для гиков надо писать быстро и внятно, в итоге по тому, что репостят братья-инженеры, можно составить качественное представление о силе и направлении информационного ветра. А сравнивая время публикации (т.е. слива) и самого события, можно судить о степени неслучайности этого события.
Сразу после блэкаута люди отписались, что:
— это хакерская атака,
— помимо Испании и Португалии, затронуты Германия, Финляндия, Италия и Греция.
Нарративы резко изменились в течение дня, однако причина произошедшего остаётся загадкой, а расследование инцидента было засекречено испанским судом.
Из этого можно заключить — а можно и не заключать, как угодно — что планировалось нечто масштабное, своего рода энергетический Глайвиц, но в последний момент процесс тормознули.
Грызутся? Или не могут определиться со стратегией?
Как это ни парадоксально, у инженерья иммунитет на манипулятивную парашу ничуть не сильнее, чем у кассира из сельпо — ну а массовые «гиковские» каналы поголовно подментованы точно так же, как и любые другие. При этом для гиков надо писать быстро и внятно, в итоге по тому, что репостят братья-инженеры, можно составить качественное представление о силе и направлении информационного ветра. А сравнивая время публикации (т.е. слива) и самого события, можно судить о степени неслучайности этого события.
Сразу после блэкаута люди отписались, что:
— это хакерская атака,
— помимо Испании и Португалии, затронуты Германия, Финляндия, Италия и Греция.
Нарративы резко изменились в течение дня, однако причина произошедшего остаётся загадкой, а расследование инцидента было засекречено испанским судом.
Из этого можно заключить — а можно и не заключать, как угодно — что планировалось нечто масштабное, своего рода энергетический Глайвиц, но в последний момент процесс тормознули.
Грызутся? Или не могут определиться со стратегией?
20.04.202507:03
На недавней встрече Трампа с итальянской предводительницей Джорджей Мелони произошёл занятный инцидент.
Как и в ходе другой знаменитой пресс-конференции, Трамп общался со своей гостьей в Овальном кабинете в присутствии журналистов. Уважающая протокол Мелони привезла с собой переводчицу — у которой, судя по всему, были серьёзные проблемы не только с английским, но и с родным итальянским. Слушая запинающееся невнятное бормотание переводчицы, Мелони какое-то время ёрзала, потом резким жестом велела той заткнуться и со словами «погоди, я сама» перешла на английский (который она знает весьма прилично).
Профессия умирает прямо на глазах, в прямом эфире.
Как и в ходе другой знаменитой пресс-конференции, Трамп общался со своей гостьей в Овальном кабинете в присутствии журналистов. Уважающая протокол Мелони привезла с собой переводчицу — у которой, судя по всему, были серьёзные проблемы не только с английским, но и с родным итальянским. Слушая запинающееся невнятное бормотание переводчицы, Мелони какое-то время ёрзала, потом резким жестом велела той заткнуться и со словами «погоди, я сама» перешла на английский (который она знает весьма прилично).
Профессия умирает прямо на глазах, в прямом эфире.
17.04.202518:35
Пишут, во французской части Швейцарии середина апреля выглядит как-то так. С одной стороны, так им и надо: там леваки, там Грета бродит, там голосуют за фигню. А с другой стороны, снег в горах и нам не помешал бы для водоснабжения. В общем, разрываюсь: то ли завидовать, то ли злорадствовать.
07.04.202519:39
Апрель. Говядина зацвела.
05.04.202516:02
За какой-то досужей надобностью полез смотреть список самых коммерчески успешных поп-исполнителей. В первой десятке между Led Zeppelin и Pink Floyd увидел имя Rihanna — и потрясённо осознал, что не представляю себе, кто это. Смутно помню, что женского пола, и кажется, смуглая, но покажи мне фотографию — не узнаю. Что поёт — тоже без понятия.
Офигеть, человек — явление в поп-музыке почти того же порядка, что и Майкл Джексон какой-нибудь, а я о ней толком даже не слышал. Это вообще как?
Конечно, тут же зарядил в спотифайке. Оказался очень неплохой R&B, прекрасный голос, чистое исполнение, как без мясистого кантри, так и без завывающей мелизмы, столь любимых американской публикой. Выяснилось, что отличный трек про зонтик («ю кэн стэнд анда ма амба рэла, эла, эла, э, э») — её работа.
Послушал не без удовольствия. Вообще-то R&B совершенно не мой стиль, но блин, я же откуда-то знаю и Whitney Houston, и Beyoncé, и даже прастиосспади Alicia Keys — а тут слепое пятно какое-то.
У меня одного такая поп-амнезия, или это распространённое явление?
Офигеть, человек — явление в поп-музыке почти того же порядка, что и Майкл Джексон какой-нибудь, а я о ней толком даже не слышал. Это вообще как?
Конечно, тут же зарядил в спотифайке. Оказался очень неплохой R&B, прекрасный голос, чистое исполнение, как без мясистого кантри, так и без завывающей мелизмы, столь любимых американской публикой. Выяснилось, что отличный трек про зонтик («ю кэн стэнд анда ма амба рэла, эла, эла, э, э») — её работа.
Послушал не без удовольствия. Вообще-то R&B совершенно не мой стиль, но блин, я же откуда-то знаю и Whitney Houston, и Beyoncé, и даже прастиосспади Alicia Keys — а тут слепое пятно какое-то.
У меня одного такая поп-амнезия, или это распространённое явление?
25.03.202511:11
Популярная цитата-бастард, приписываемая полудюжине людей, гласит: нет ничего смешнее слова "жопа", написанного печатными буквами. Со мной это работает безошибочно, даже в переводе.
Но иногда философия забарывает комизм. Реклама туалетного фонтанчика, производимого соседней фабрикой, характеризует этот предмет как "кратчайший путь к чистой попе".
Кратчайший путь.
В этой картине незримо присутствует рулон бумаги, как образ длинного и извилистого пути, который может трагическим образом прерваться в самый неподходящий момент. Но истинная альтернатива рулону - фонтан, бьющий из фаянсовой чаши, оптимальный путь к освобождению от скверны и страданий, удар благословенного моисеева посоха: "и ты ударишь в скалу, и пойдет из нее вода" (Исход 17:6).
Не знаю, как у вас, но в нашей деревне без должного философского обоснования в туалет не ходят.
Но иногда философия забарывает комизм. Реклама туалетного фонтанчика, производимого соседней фабрикой, характеризует этот предмет как "кратчайший путь к чистой попе".
Кратчайший путь.
В этой картине незримо присутствует рулон бумаги, как образ длинного и извилистого пути, который может трагическим образом прерваться в самый неподходящий момент. Но истинная альтернатива рулону - фонтан, бьющий из фаянсовой чаши, оптимальный путь к освобождению от скверны и страданий, удар благословенного моисеева посоха: "и ты ударишь в скалу, и пойдет из нее вода" (Исход 17:6).
Не знаю, как у вас, но в нашей деревне без должного философского обоснования в туалет не ходят.
27.04.202516:25
Героине первой серии заменяют часть мозга высокотехнологичным биоимплантом, управляемым с корпоративного сервера и оплачиваемым по подписной модели. Базовая подписка стоит завлекательно дёшево, но компания-производитель немедленно начинает выдавливать из пары — у героини есть муж, но нет детей — деньги на более дорогие пакеты, делая жизнь с базовой подпиской невыносимой. Денег у пары нет, компания не хочет входить в их положение, и всё кончается очень плохо.
С бухгалтерией у сценаристов непорядок. Героиня работает учительницей, её муж — сварщиком, так что при самых скверных раскладах, они зарабатывают на двоих не меньше 8-9 тысяч в месяц, и при этом 800 долларов за месячную подписку для них — неподъёмные деньги. Но помимо этого, история выглядит весьма правдоподобной. Корпорация, установившая имплант, рисуется эдаким образцовым злодеем, бессердечным и алчным, готовым буквально укокошить собственных клиентов ради достаточно небольших барышей.
Ты глянь, чего творят, возмущается добродушный зритель — и морально готовится к принятию очередной порции государственных регламентов, ограничивающих бизнес. Ведь капиталисты — злодеи, готовые зубами загрызть родную маму за хорошую прибыль, а государство — справедливый, мудрый и добрый родитель, заботящийся о своих чадах.
На самом-то деле, капиталисты, находящиеся в условиях суровой конкуренции и боящиеся испортить репутацию неудачным судебным процессом, гораздо более вменяемы в смысле отношения к клиентам, чем государства, движимые идеологическими и коррупционными мотивами. Это подтверждается тем очевидным фактом, что все злополучия, свалившиеся на головы электората в последние годы — вокизм, климатическая истерия, ковидная афёра, войны — инициированы именно государствами. Разумеется, государства эти срослись с транснациональными корпорациями, не имеющими ничего общего с классическим капитализмом, но как их не назови, это именно государства — уж какие есть.
Именно в руки этого монстра добрый зритель, всплакнувший над сериальной манипуляшкой, с мстительным удовольствием отдаст контроль над частным бизнесом, чтобы держать алчных капиталюг в ежовых рукавицах.
Вторая серия к страху перед капиталистами пристёгивает неизжитый страх электората перед компьютерами. В этой серии гениальная блондинка сооружает у себя дома квантовый компьютер, способный менять мир. Героиня буквально наговаривает в микрофон команды, корректирующие реальность, квантовый компилятор преобразует команды в программу, и последняя переключает текущую версию вселенной в её альтернативную редакцию, в которую встроены высказанные пожелания. То есть говоришь в микрофон: «я королева мира» — опа! — и ты королева мира.
Механизм перехода между параллельными реальностями не описан, упоминаются только некие «телесные частоты», которые переключаются квантовой программой — иными словами, фантастическая составляющая по сути заменена магией. Тем не менее, антагонист в фильме очерчен предельно конкретно: это владелец мощной серверной фермы, использующий последнюю в своих порочных интересах.
Если в первой серии технологиями бесконтрольно распоряжались ради получения прибыли, то во второй серии — с целью мести. В обоих случаях, однако, проблема заключалась именно в самостоятельности — или, как сейчас принято говорить, агентности — злодеев.
Так что добрые зрители, придя в ужас от того, какой страшной властью могут обладать технологии, с облегчением отдадут контроль над технологиями доброму и справедливому государству, чтобы держать этих безумных гениев в ежовых рукавицах.
В итоге в ежовых рукавицах окажутся зрители, но большинство из них так никогда и не поймёт, в каком месте они свернули не туда.
Теперь самая главная интрига — появится ли в оставшихся четырёх сериях доброе и справедливое государство в роли deus ex machina. Чур не спойлерить!
С бухгалтерией у сценаристов непорядок. Героиня работает учительницей, её муж — сварщиком, так что при самых скверных раскладах, они зарабатывают на двоих не меньше 8-9 тысяч в месяц, и при этом 800 долларов за месячную подписку для них — неподъёмные деньги. Но помимо этого, история выглядит весьма правдоподобной. Корпорация, установившая имплант, рисуется эдаким образцовым злодеем, бессердечным и алчным, готовым буквально укокошить собственных клиентов ради достаточно небольших барышей.
Ты глянь, чего творят, возмущается добродушный зритель — и морально готовится к принятию очередной порции государственных регламентов, ограничивающих бизнес. Ведь капиталисты — злодеи, готовые зубами загрызть родную маму за хорошую прибыль, а государство — справедливый, мудрый и добрый родитель, заботящийся о своих чадах.
На самом-то деле, капиталисты, находящиеся в условиях суровой конкуренции и боящиеся испортить репутацию неудачным судебным процессом, гораздо более вменяемы в смысле отношения к клиентам, чем государства, движимые идеологическими и коррупционными мотивами. Это подтверждается тем очевидным фактом, что все злополучия, свалившиеся на головы электората в последние годы — вокизм, климатическая истерия, ковидная афёра, войны — инициированы именно государствами. Разумеется, государства эти срослись с транснациональными корпорациями, не имеющими ничего общего с классическим капитализмом, но как их не назови, это именно государства — уж какие есть.
Именно в руки этого монстра добрый зритель, всплакнувший над сериальной манипуляшкой, с мстительным удовольствием отдаст контроль над частным бизнесом, чтобы держать алчных капиталюг в ежовых рукавицах.
Вторая серия к страху перед капиталистами пристёгивает неизжитый страх электората перед компьютерами. В этой серии гениальная блондинка сооружает у себя дома квантовый компьютер, способный менять мир. Героиня буквально наговаривает в микрофон команды, корректирующие реальность, квантовый компилятор преобразует команды в программу, и последняя переключает текущую версию вселенной в её альтернативную редакцию, в которую встроены высказанные пожелания. То есть говоришь в микрофон: «я королева мира» — опа! — и ты королева мира.
Механизм перехода между параллельными реальностями не описан, упоминаются только некие «телесные частоты», которые переключаются квантовой программой — иными словами, фантастическая составляющая по сути заменена магией. Тем не менее, антагонист в фильме очерчен предельно конкретно: это владелец мощной серверной фермы, использующий последнюю в своих порочных интересах.
Если в первой серии технологиями бесконтрольно распоряжались ради получения прибыли, то во второй серии — с целью мести. В обоих случаях, однако, проблема заключалась именно в самостоятельности — или, как сейчас принято говорить, агентности — злодеев.
Так что добрые зрители, придя в ужас от того, какой страшной властью могут обладать технологии, с облегчением отдадут контроль над технологиями доброму и справедливому государству, чтобы держать этих безумных гениев в ежовых рукавицах.
В итоге в ежовых рукавицах окажутся зрители, но большинство из них так никогда и не поймёт, в каком месте они свернули не туда.
Теперь самая главная интрига — появится ли в оставшихся четырёх сериях доброе и справедливое государство в роли deus ex machina. Чур не спойлерить!
19.04.202523:39
Домучил второй сезон Severance — и чувствую себя обманутым.
Кино-фантастика очень редко радует новыми идеями, поэтому первый сезон этого шоу стал сенсацией: технологически индуцированное диссоциативное расстройство идентичности, офис, из которого нельзя выйти, невозможность общения со своим параллельным эго — всё это было неожиданно свежо, остроумно и многозначительно. На фоне бесконечных суперлюдей и зомби история смотрелась отлично.
Первый сезон, как и положено, подвесил Главный Вопрос: нафига нужны все эти навороты — и закончился. Второй сезон на самых серьёзных щах посулил ответ, но в итоге предложил какую-то низкобюджетную бормотуху: альтернативные личности нужны для того, чтобы сгружать на них неприятный житейский опыт. Грубо говоря, боишься дантиста — переключись в другую личность, пусть она страдает.
Ну ОК, с дантистом этот фокус проканает (хотя непонятно, зачем нужен высокотехнологичный мозговой имплант там, где достаточно недорогого местного наркоза). Но как это сработает в более сложных ситуациях — сериал пытается обыгрывать неудачную беременность, например — авторы отвечать даже не пытаются, так что фантастическая составляющая истории, при всём богатстве замысла, остаётся крайне невнятной. Кроме того, сценаристы соорудили диалогов серий на пять, а продюсеры решили делать все десять, в итоге сезон получился невыносимо затянутым.
В общем, люди придумали интересный мир, но так и не поняли, что с ним делать. Тем не менее, сериал продлили на третий сезон, что совершенно естественно, учитывая высочайшие рейтинги второго сезона.
Рейтинги эти — великая для меня тайна. Кто эти 19 тысяч человек, поставивших последнему эпизоду сезона 10 баллов из 10 возможных на IMDB (у эпизода немыслимый рейтинг 9.5), что они там разглядели? Наверное, это офисный планктон, оценивший изобретательную пародию на офисную жизнь, ради которой — а не ради фантастики — сериал, по всей видимости, и затевался. Корпоративный сюрреализм с его собственной строго ритуализированной религией и жертвоприношениями специально выращиваемых коз — наиболее проработанная часть сюжета, очевидно, находящая живейший отклик среди целевой аудитории.
Если так, то в следующем сезоне нас ждёт полноценная экранизация Дилберта.
Кино-фантастика очень редко радует новыми идеями, поэтому первый сезон этого шоу стал сенсацией: технологически индуцированное диссоциативное расстройство идентичности, офис, из которого нельзя выйти, невозможность общения со своим параллельным эго — всё это было неожиданно свежо, остроумно и многозначительно. На фоне бесконечных суперлюдей и зомби история смотрелась отлично.
Первый сезон, как и положено, подвесил Главный Вопрос: нафига нужны все эти навороты — и закончился. Второй сезон на самых серьёзных щах посулил ответ, но в итоге предложил какую-то низкобюджетную бормотуху: альтернативные личности нужны для того, чтобы сгружать на них неприятный житейский опыт. Грубо говоря, боишься дантиста — переключись в другую личность, пусть она страдает.
Ну ОК, с дантистом этот фокус проканает (хотя непонятно, зачем нужен высокотехнологичный мозговой имплант там, где достаточно недорогого местного наркоза). Но как это сработает в более сложных ситуациях — сериал пытается обыгрывать неудачную беременность, например — авторы отвечать даже не пытаются, так что фантастическая составляющая истории, при всём богатстве замысла, остаётся крайне невнятной. Кроме того, сценаристы соорудили диалогов серий на пять, а продюсеры решили делать все десять, в итоге сезон получился невыносимо затянутым.
В общем, люди придумали интересный мир, но так и не поняли, что с ним делать. Тем не менее, сериал продлили на третий сезон, что совершенно естественно, учитывая высочайшие рейтинги второго сезона.
Рейтинги эти — великая для меня тайна. Кто эти 19 тысяч человек, поставивших последнему эпизоду сезона 10 баллов из 10 возможных на IMDB (у эпизода немыслимый рейтинг 9.5), что они там разглядели? Наверное, это офисный планктон, оценивший изобретательную пародию на офисную жизнь, ради которой — а не ради фантастики — сериал, по всей видимости, и затевался. Корпоративный сюрреализм с его собственной строго ритуализированной религией и жертвоприношениями специально выращиваемых коз — наиболее проработанная часть сюжета, очевидно, находящая живейший отклик среди целевой аудитории.
Если так, то в следующем сезоне нас ждёт полноценная экранизация Дилберта.
12.04.202519:10
Длинные тени.
06.04.202515:03
[Часть 1 из 3]
В конце XVIII века в Америке активно обсуждали отмену рабства, которое выглядело экономически бесперспективным. Качество и производительность труда рабов были низкими, мотивировать их было особо нечем, и для эпохи соревновательной индустриализации всё это совершенно не годилось.
Моральные аспекты этой системы американских колонистов тоже беспокоили, хотя и в довольно специфическом ключе. Их мало смущала сама идея рабовладения, тем более, что они искренне считали негров неполноценными. Однако, по мнению тогдашней интеллигенции, присущий рабству деспотизм растлевающе влиял на общественные нравы: хозяева были вынуждены постоянно упражняться в суровых методах подавления рабов, и это приучало общество к жестокости.
В принятой в 1787 году конституции рабство не запрещалось, но и не провозглашалось и даже не упоминалось ни разу. Если экстраполировать американские общественные настроения той поры, дело постепенно шло к повсеместной отмене рабства где-нибудь в 1810-х.
Всё внезапно изменилось в 1793 году, когда Илай Уитни изобрёл машину для очистки хлопка («сotton gin»), увеличившую производительность труда рабов-хлопкоочистителей в 50 раз. Выращивание хлопка стало чрезвычайно прибыльным, и рабовладельческие плантации превратились в модный объект инвестирования, подобно «доткомам» конца 1990-х и нынешнему «искусственному интеллекту». Вчерашние аболиционисты стали инвесторами.
Отмена рабства отодвинулась на добрых полвека, а не случись в Штатах гражданской войны — кто знает, как бы оно повернулось. Вполне допускаю, что и в XX веке на фордовских конвейерах где-нибудь в Теннесси трудились бы рабы, а убеждённый нацист Генри Форд ещё и подвёл бы под это дело какую-нибудь убедительную теоретическую базу.
Коттон-джин — самый, пожалуй, выразительный пример того, что технологический прогресс и личная свобода находятся в противофазе. Но не единственный, конечно. Вся история человечества, начиная с Неолитической революции, это история порабощения людей технологиями.
Началось всё с ирригации. Масштабные проекты орошения были невозможны без мощных централизованных государств, которые, с одной стороны, обеспечивали мелиораторов требуемой рабсилой, а с другой, полностью контролировали доступ к водным ресурсам. Для этой общественной системы есть забавный термин: гидравлическая деспотия.
Древние римляне придумали бетон, разработали методы строительства дорог и довели до совершенства осадные машины. Используя своё техническое превосходство, они не просто поработили огромные территории — само по себе это не штука, Александр Македонский не даст соврать — но и научилась ими эффективно править.
Изобретённое франками в VIII веке н.э. стремя резко повысило эффективность тяжеловооружённой конницы и, по сути, создало военный класс конных рыцарей в том виде, в каком они существовали на протяжении всего европейского Средневековья до начала XVI века. В видах вознаграждения рыцарей и обеспечения их всем необходимым для службы королю, Каролинги создали систему феодального вассалитета, в основе своей опиравшуюся на закрепощённых крестьян.
Таким образом, незначительное технологическое новшество — стремя — споспешествовало масштабной социальной трансформации (хотя и не было единственной предпосылкой этой трансформации, конечно). Сравнительно свободный общинный строй был вытеснен жёсткой феодальной иерархией, в нижней страте которой оказались потерявшие личную свободу земледельцы.
Говоря о стародавнем хай-теке, нельзя не упомянуть мореплавание. С незапамятных времён были известны прямые паруса, которые хорошо функционировали только при попутном ветре, поэтому на древних кораблях всегда требовались гребцы. Римляне изобрели косой парус (вошедший в историю как «латинский»), под которым можно было ходить против ветра. Манёвренные корабли под латинским парусом отлично подходили для плавания по Средиземному морю и вдоль африканского берега, но в силу конструктивных особенностей и недостаточной тяги, были непригодны для дальних путешествий.
В конце XVIII века в Америке активно обсуждали отмену рабства, которое выглядело экономически бесперспективным. Качество и производительность труда рабов были низкими, мотивировать их было особо нечем, и для эпохи соревновательной индустриализации всё это совершенно не годилось.
Моральные аспекты этой системы американских колонистов тоже беспокоили, хотя и в довольно специфическом ключе. Их мало смущала сама идея рабовладения, тем более, что они искренне считали негров неполноценными. Однако, по мнению тогдашней интеллигенции, присущий рабству деспотизм растлевающе влиял на общественные нравы: хозяева были вынуждены постоянно упражняться в суровых методах подавления рабов, и это приучало общество к жестокости.
В принятой в 1787 году конституции рабство не запрещалось, но и не провозглашалось и даже не упоминалось ни разу. Если экстраполировать американские общественные настроения той поры, дело постепенно шло к повсеместной отмене рабства где-нибудь в 1810-х.
Всё внезапно изменилось в 1793 году, когда Илай Уитни изобрёл машину для очистки хлопка («сotton gin»), увеличившую производительность труда рабов-хлопкоочистителей в 50 раз. Выращивание хлопка стало чрезвычайно прибыльным, и рабовладельческие плантации превратились в модный объект инвестирования, подобно «доткомам» конца 1990-х и нынешнему «искусственному интеллекту». Вчерашние аболиционисты стали инвесторами.
Отмена рабства отодвинулась на добрых полвека, а не случись в Штатах гражданской войны — кто знает, как бы оно повернулось. Вполне допускаю, что и в XX веке на фордовских конвейерах где-нибудь в Теннесси трудились бы рабы, а убеждённый нацист Генри Форд ещё и подвёл бы под это дело какую-нибудь убедительную теоретическую базу.
Коттон-джин — самый, пожалуй, выразительный пример того, что технологический прогресс и личная свобода находятся в противофазе. Но не единственный, конечно. Вся история человечества, начиная с Неолитической революции, это история порабощения людей технологиями.
Началось всё с ирригации. Масштабные проекты орошения были невозможны без мощных централизованных государств, которые, с одной стороны, обеспечивали мелиораторов требуемой рабсилой, а с другой, полностью контролировали доступ к водным ресурсам. Для этой общественной системы есть забавный термин: гидравлическая деспотия.
Древние римляне придумали бетон, разработали методы строительства дорог и довели до совершенства осадные машины. Используя своё техническое превосходство, они не просто поработили огромные территории — само по себе это не штука, Александр Македонский не даст соврать — но и научилась ими эффективно править.
Изобретённое франками в VIII веке н.э. стремя резко повысило эффективность тяжеловооружённой конницы и, по сути, создало военный класс конных рыцарей в том виде, в каком они существовали на протяжении всего европейского Средневековья до начала XVI века. В видах вознаграждения рыцарей и обеспечения их всем необходимым для службы королю, Каролинги создали систему феодального вассалитета, в основе своей опиравшуюся на закрепощённых крестьян.
Таким образом, незначительное технологическое новшество — стремя — споспешествовало масштабной социальной трансформации (хотя и не было единственной предпосылкой этой трансформации, конечно). Сравнительно свободный общинный строй был вытеснен жёсткой феодальной иерархией, в нижней страте которой оказались потерявшие личную свободу земледельцы.
Говоря о стародавнем хай-теке, нельзя не упомянуть мореплавание. С незапамятных времён были известны прямые паруса, которые хорошо функционировали только при попутном ветре, поэтому на древних кораблях всегда требовались гребцы. Римляне изобрели косой парус (вошедший в историю как «латинский»), под которым можно было ходить против ветра. Манёвренные корабли под латинским парусом отлично подходили для плавания по Средиземному морю и вдоль африканского берега, но в силу конструктивных особенностей и недостаточной тяги, были непригодны для дальних путешествий.
02.04.202515:50
Не всё же их ругать: цюрихский горсовет сделал очень трогательную страницу на своём сайте. Там показано цветение местных сакур, причём по каждой локации показана шкала интенсивности цветения, от 1 до 5. Чтобы люди знали, куды бечь радоваться, и какой напор радости их там ожидает (без плана и распорядка настоящий цюрихчанин на цветочки смотреть не будет).
23.03.202516:20
PS к предыдущей записи.
Ну и, конечно, переводы литературных произведений — тоже непрокисающая тема, по поводу которой нельзя не позанудствовать.
В ответ на процитированную выше фразу лорда Иллингворта, его собеседница леди Ханстентон отвечает: «Что ж, не возражаю, меня это вполне устраивает.» (в оригинале: «Ah! that quite does for me. I haven’t a word to say.»)
Выпущенный издательством «Искусство» в 1960 году перевод — тот самый «образцовый советский» — предлагает следующее прочтение: «Ну, это меня совсем доконало. Не могу возразить ни слова.»
Как нетрудно видеть, полностью перевраны и суть, и интонация, за что надо благодарить Нину Леонидовну Дарузес, авторитетнейшую даму, переводившую не только Уайльда, но и Диккенса, Марка Твена, О. Генри…
Чуть выше в том же диалоге лорд Иллингворт говорит: «whatever the world has treated seriously belongs to the comedy side of things.» Вот это «of things» чаще всего не имеет собственного смысла, это просто такая синтаксическая подпорка. Фразу эту можно перевести в таком духе: «всё, что люди полагают серьёзным, на самом деле относится к комедии».
Нина Леонидовна даёт почти подстрочник: «во всем, к чему люди относятся серьезно, нужно видеть комическую сторону вещей.» Не то чтобы неправильно, но по-школярски неуклюже.
В детстве я всегда предпочитал украинские переводы иностранной литературы, если таковые были доступны. И не потому, что по-украински я говорил лучше, чем по-русски: дело обстояло, скорей, наоборот. Просто украинские переводчики, отчасти из-за строения языка, отчасти из-за более юной и подвижной академической традиции, работали как-то свободней, не стесняясь использовать просторечия и заимствования, явно наслаждаясь музыкой языка — при этом с уважением относясь к оригиналу. Тот же О. Генри по-украински звучал гораздо живее и смешнее, а украинский перевод моего любимого «Чёрного обелиска» был самоценным шедевром, после которого русский перевод я вообще читать не мог.
Ну и, конечно, переводы литературных произведений — тоже непрокисающая тема, по поводу которой нельзя не позанудствовать.
В ответ на процитированную выше фразу лорда Иллингворта, его собеседница леди Ханстентон отвечает: «Что ж, не возражаю, меня это вполне устраивает.» (в оригинале: «Ah! that quite does for me. I haven’t a word to say.»)
Выпущенный издательством «Искусство» в 1960 году перевод — тот самый «образцовый советский» — предлагает следующее прочтение: «Ну, это меня совсем доконало. Не могу возразить ни слова.»
Как нетрудно видеть, полностью перевраны и суть, и интонация, за что надо благодарить Нину Леонидовну Дарузес, авторитетнейшую даму, переводившую не только Уайльда, но и Диккенса, Марка Твена, О. Генри…
Чуть выше в том же диалоге лорд Иллингворт говорит: «whatever the world has treated seriously belongs to the comedy side of things.» Вот это «of things» чаще всего не имеет собственного смысла, это просто такая синтаксическая подпорка. Фразу эту можно перевести в таком духе: «всё, что люди полагают серьёзным, на самом деле относится к комедии».
Нина Леонидовна даёт почти подстрочник: «во всем, к чему люди относятся серьезно, нужно видеть комическую сторону вещей.» Не то чтобы неправильно, но по-школярски неуклюже.
В детстве я всегда предпочитал украинские переводы иностранной литературы, если таковые были доступны. И не потому, что по-украински я говорил лучше, чем по-русски: дело обстояло, скорей, наоборот. Просто украинские переводчики, отчасти из-за строения языка, отчасти из-за более юной и подвижной академической традиции, работали как-то свободней, не стесняясь использовать просторечия и заимствования, явно наслаждаясь музыкой языка — при этом с уважением относясь к оригиналу. Тот же О. Генри по-украински звучал гораздо живее и смешнее, а украинский перевод моего любимого «Чёрного обелиска» был самоценным шедевром, после которого русский перевод я вообще читать не мог.
显示 1 - 24 共 144
登录以解锁更多功能。