Сочи спал. С моря дул легкий соленый ветер. Он словно обещал приключения и еще что-то незнакомое, немного тревожное, отчего сердце начинало биться как сумасшедшее.

— Осторожнее, — предупредил меня наш капитан, а я замерла, когда его руки легли на мои плечи. — Здесь скользко. И можно пораниться, если неудачно упасть.
— А можно упасть удачно? — спросила я.
— Легко, — ответил Святослав и широко улыбнулся. — Удачно — это когда в результате падения никто не пострадал. Ни нога, ни камень, ни сосед.

Река грохотала.
И сердце стучало в висках.
А я смотрел на приоткрытые девичьи губы и не мог, не видел смысла сопротивляться.
Алиса целовалась неумело. Осторожно, словно с опаской. И я позволял ей везти, боясь спугнуть и сдерживая собственное желание.
А потом она спросила глухо:
— Я навязываюсь, да?
Я обхватил ее щеки руками и осторожно ловил губами соленые горячие слезы.
Теперь я точно знал, это они.
Я целовал ее острые скулы и веснушки, за эти дни появившиеся на светлой коже.
Сминал податливые губы и шептал глухо:
— Я схожу по тебе с ума, глупая девочка.

Близкие люди всегда будут тебя любить только за то, что ты есть. В этом мире. В их жизни. И только эта любовь стоит того, чтобы за нее бороться.

Я проснулся от запаха кофе и оживленных разговоров за дверью и долго не мог понять, где нахожусь. Снял с груди сопящее чудовище, перевернулся на бок и только потом вспомнил, что давным-давно вернул Воланчика маменьке.
Но раз мопс здесь, значит и мама где-то совсем рядом.
Видимо, я действительно вчера крепко вымотался, раз не заметил наглого вторжения на свою территорию.

Некоторое время я, глупо улыбаясь, смотрела на экран, на котором с упорством, достойным чудовища, выпрашивающего вкусняшки, одно за другим появлялись сообщения:
Я люблю тебя, Алиса.
Я люблю тебя, Алиса.
Я люблю тебя, Алиса.
Где-то на десятом я не выдержала и написала:
“А я тебя нет”.
“Врешь, Богданова”, — пришел ответ.
Я довольно фыркнула и отключила телефон.