[В этой главе речь идёт о] шести видах отсутствия усилий, поскольку в абсолютной природе нечего принимать и нечего отвергать.
Если знаешь, как оставлять феномены как есть, то, не прилагая никаких усилий, достигаешь освобождения в истинном состоянии основы.
Сын мой, существует шесть наставлений об отсутствии усилий:
Поскольку в пространстве нерождённого ума не существует ни наблюдателя, ни того, что он наблюдает, то обретаешь воззрение, не обусловленное утверждением или опровержением, и тогда ум пребывает в совершенном состоянии покоя, свободном от концепции открытости или ограниченности.
Медитация — это состояние внутреннего покоя абсолютной природы, сияющее изнутри, которое свободно от цепляния и чётких границ, которые устанавливаются мыслями о внешних и внутренних феноменах.
Поведение, неусложнённое и естественное, осуществляется как радостная спонтанность, не обусловленная усилиями по принятию или предотвращению.
Поскольку произошла реализация естественного состояния феноменов, больше не испытываешь надежды обрести плод, или страха не обрести его. Это всепроникающий покой — двойственные концепции субъект-объект освобождаются сами собой.
Это окончательная равностность в потоке абсолютной природы, когда феномены пребывают за пределами концепций о том, что «лучше», а что «хуже».
Это высшее расслабление, подразумевающее, что ум, не покидая сансару, изначально свободен в нирване, где нет страдания, лишь блаженство! *
Пусть все живые существа, с которыми у меня установилась связь — как благая, так и неблагая, — а именно:
Учу ли я их Дхарме и убеждаю быть добродетельными,
Или употребляю в пищу их мясо и молоко, или езжу на них верхом,
Или получаю от них в качестве подношения еду и имущество, поскольку пользуюсь у них уважением и вызываю веру,
Или выслушиваю от них критику, поскольку они сомневаются во мне и думают обо мне плохо,
Или подвергаюсь от них избиению, ограблению, или иному вреду, —
Короче говоря, все, кто когда-либо лично со мной встречался при любых обстоятельствах,
Слышал моё имя, размышлял о моих благих качествах или пороках,
Или даже просто ощутил дуновение ветра с той стороны, где я проходил,
Пусть все их злонамеренные действия и омрачения,
Совершённые с безначальных времён,
Наконец сойдут на нет.
Пусть их отведёт в Землю блаженства
Великий сострадательный, великолепный Махакаруника.
Пусть я обрету способность приносить живым существам пользу
Посредством своих тела, речи и ума
И даже своей тенью.
Пусть все злонамеренные живые существа — люди и другие, —
Стремящиеся причинить вред моему телу и лишить меня жизни,
Достигнут просветления первыми.
И пусть из-за меня не будет никому причинено
Даже малейшего незначительного вреда.
Если нас уже нет в прошлом, и пока ещё нет в будущем, то тогда где же мы находимся? Мы присутствуем «сейчас». Мы прибыли из прошлого, но ещё не отправились в будущее. Когда мы способны сохранять подобную прямую связь с текущим моментом, то это переводит переживаемый нами опыт на гораздо более тонкий уровень — он становится более глубоким, и несёт в себе мощную энергию. С этой точки зрения смерть происходит каждое мгновение. Завершение каждого момента знаменует его смерть, возникновение следующего момента знаменует его рождение.
Если мы по-настоящему погрузимся в это переживание, у нас возникнет ощущение отсутствия концепций, переживание ясного осознавания, свободного от усложнённого мышления.
Каждый раз, когда стремительный и полноводный поток мыслей стихает, приходит ощущение открытости, ощущение, что нас нет нигде. Я не имею в виду «нигде» в обычном смысле этого слова. С относительной точки зрения, когда мы говорим, что кого-то «нигде нет», то подразумевается, что он всё равно где-нибудь да есть. В нашем же контексте «нигде» — это настоящее «нигде». В этом переживании «сейчас», в этом нахождении «нигде» возникает ощущение отсутствия субстанциальности, переживание растворения. Именно так мы понимаем бардо в рамках традиции тантры. Мы ощущаем, что нас нет ни здесь, ни там, ни в прошлом, ни в будущем.
На этом этапе мы начинаем осваиваться с ощущением растворения, которое непрерывно происходит в ходе нашей жизни, обычно оставаясь незамеченным. Когда мысль растворяется, то вместе с ней растворяемся и мы. Кем бы мы себя в этот момент ни считали, этот кто-то растворяется в пространстве осознавания, которое свободно от концепции собственного «я». В этот самый момент у нас появляется возможность получить прямой опыт переживания отсутствия у феноменов реального независимого существования, то есть, опыт постижения их истинной реальности — пустотности, или шуньяты. В то же самое время эта пустотная реальность обладает энергией — настолько мощной, что она неизбежно порождает следующий момент. Эта энергия приносит ощущение отточенной ясности, подобной идеально отполированному зеркалу, в котором ум может наконец распознать сам себя. В этом зеркале ума мы видим сияющую, но при этом совершенно прозрачную, природу нашего осознавания.
Фокусируем ли мы внимание ума на восприятии формы, звука, запаха или другого объекта органов чувств, направляем ли его на концептуальную мысль, или устанавливаем ум в состояние медитативного равновесия, в любом случае у нас появляется ощущение присутствия «сейчас».
Если наблюдать это с перспективы тонкого уровня, то переживание будет точно таким же — как будто нас нет нигде. У нас возникает ощущение отсутствия какой-либо основы, какого-либо субстанциального фундамента, на который можно было бы опереться. Однако, несмотря на это, мы всё же присутствуем. Пребывание в подобном пространстве становится таинственным и непостижимым переживанием. Точно таким же является и опыт пребывания в бардо.
Вы говорите себе: «Всё иллюзорно!» — и, используя это оправдание, проводите весь день развлекаясь скачками, выпивкой и другими забавами. Когда же приходит вечер, вы наряжаетесь в белую накидку [чтобы продемонстрировать, что выполняете практику туммо] и шумно дышите, как будто раздуваете кузнечные меха, играя на дамару и звеня колокольчиком. Так вам никогда не достичь просветления.
Можешь многозначительно шевелить бровями,* красноречиво рассказывая о своей реализации, но, если до сих пор не одолел демона цепляния за собственное “я” и привязанность к чувственным удовольствиям, твоё поведение выдаст тебя с головой.
Полностью доверь ум практике Дхармы;
Полностью доверь практику Дхармы образу жизни нищего бродяги;
Полностью доверь жизнь нищего бродяги смерти;
Полностью доверь смерть безлюдной лощине.**
Обычно нам не удаётся распознать свою природу будды, поскольку она затмевается сознанием всеосновы (алая-виджняна). Алая-виджняна — это основополагающий ум, поток которого непрерывно продолжается от момента к моменту, и который служит хранилищем для всех кармических семян, [поэтому его ещё называют сознание-хранилище].
Это происходит следующим образом. Каждое совершаемое нами действие — позитивное или негативное — оставляет в этом уме соответствующий отпечаток. Это похоже на то, как на жёстком диске хранится информация. Эти отпечатки функционируют как семена, то есть, каждый отпечаток обладает потенциалом созреть в будущем как действие, соответствующее тому действию, которое этот отпечаток оставило. Если мы автоматически повторяем раз за разом одно и то же действие, то оно будет оставлять более глубокий отпечаток. Поэтому это сознание всеосновы можно назвать источником всех наших привычных кармических склонностей — определённых паттернов поведения, которые мы повторяем снова и снова.
Действия, которые оставляют следы в нашем уме, начинаются с ментальных событий, то есть, с движения в уме мыслей, формирования намерения и мотивации. Эти ментальные события, или "действия на уровне ума" дают импульс действиям физическим — действиям на уровне речи и тела.
Именно этот аспект ума заслоняет от нас истинную реальность. Вследствие этого мы не можем распознать «собственное лицо» — мудрость, которая является нашей естественной природой, нашей природой будды. Вместо этого мы воспринимаем себя как непрерывный поток мыслей и эмоциональных состояний, возникающих момент за моментом из сознания-хранилища.
В практике привнесения на путь есть три важных принципа:
1. Распознавать каждый двойственный когнитивный процесс как он есть, чтобы не позволить ему отвлечь внимание [от осознавания природы ума];
2. Полностью отбросить цепляние за собственное «я» и даже саму идею собственного «я»;
3. Отказаться от надежды на результат и избавиться от страха не получить результат.
Это позволяет следовать пяти видам йоги:
1. Йога раненого оленя. Уподобившись раненому оленю, йогины избегают других людей. Они ничего не обдумывают. Они остаются сами по себе, в одиночестве. Они сохраняют реализацию истинной природы ума, покончив и с врагом, и с методом борьбы против него. Они больше не нуждаются в совете и не ищут дружбы.
2. Йога льва. Уподобившись льву, который никогда не боится охотиться сам и не опасается других охотящихся хищников, йогины никогда не испытывают страха. Какие бы ни рождались мысли внутри, и какие бы проявления ни возникали [как кажется] снаружи, ничто из этого не становится для них препятствием. Йогины никогда не падают духом.
3. Йога ветра, возникающего в пространстве. Ветер, возникающий в пространстве, нематериален. Сокол расправляет крылья [и парит в самой вышине неба]. Точно так же и йогины — идя [по жизни], они пребывают в [пространстве истинной природы ума]. Измерение радости — самбхогакая — это блаженство практики, свободной от привязанности и любых ложных концепций. Нет ничего, чему надо следовать, за что надо держаться.
4. Йога пространства. Пространство не имеет опоры. Йогины не ищут опоры ни в каком выбранном для медитации объекте, никуда не направляют внимание, не используют концептуальные идеи о том, с каким намерением следует совершать определённые действия, не размышляют о том, обладают ли те, или иные феномены определёнными качествами, или нет.
5. Йога безумия. Йогины похожи на безумцев, в восприятии которых нет никаких ориентиров. Они не видят ни в чём ничего «хорошего» и ничего «плохого». Они не препятствуют никаким переживаниям, но и не ищут их. Они ничего не принимают и ничего не отвергают.
В людских поселениях сансары вращается без конца круговорот мирских дел, которым не видно ни конца, ни края, и от которых нет никакого прока. Наблюдая за мирской жизнью, старина Абу* мечтает лишь об одном — уединиться в горах.
В монастырях при таких поселениях бурлит непрекращающаяся суматоха бессмысленных забот, которая создаёт бесконечные отвлечения. Наблюдая за такими монашескими общинами, старина Абу мечтает лишь об одном — уединиться в горах.
Что касается всех этих людей, про них уверенно можно сказать лишь одно — все они точно умрут. При этом образ их жизни выстроен на игнорировании того, что смерть неизбежна. С разочарованием наблюдая подобную несуразность, старина Абу мечтает лишь об одном — уединиться в горах.
Сколько друзей ни заводи, это лишь усиливает привязанность и неприязнь. Какие дела ни веди с людьми, столкнёшься с хитростью, обманом и лицемерием. Наблюдая отсутствие у людей добродетели, старина Абу мечтает лишь об одном — уединиться в горах.
Три мира сансары кишат ядовитыми клешами — тревожащими эмоциями, которые вращают колесо заблуждения, заставляя живых существ шести уделов постоянно отвлекаться. Наблюдая за этим источником бесконечного страдания, старина Абу мечтает лишь об одном — уединиться в горах.
Мой учитель — защитник, который никогда не подводит — и вы, Три драгоценности, прошу вас:
Когда доберусь я до места, подходящего для ретрита, даруйте мне вдохновение и стойкость не покидать его!
Даруйте благословение, чтобы я утвердился в решимости оставаться в безлюдных горах — там, где в опоре на уединение тела и речи я обрету наконец уединение ума!