Самоедка читает и плачет

Папа начал гнить во вторник утром.

Или, может, тогда я впервые это заметила. Ощутила запах, немного кислый или даже прокисший, но не обратила внимания. А мама, кажется, почувствовала это уже давно, по миллиметру отдалялась от него, боясь испачкаться.

Потом я подумала, что это запах забродивших дрожжей, которые он пил каждый день из мутных стеклянных бутылок. Но через неделю на его руках появился белый пушок, на вид густой и мягкий, словно стекловата. Пушок разрастался: появлялся на ногах, шее, уголке губ и как будто терялся где-то у него во рту. Он смачивал его пивом, от чего пушок переливался бензиновыми лужами.

Мне нравилось на него смотреть, а ему нравилось смотреть на телевизор, откуда люди в пиджаках и спортивных формах орали в его молчаливое лицо.

Еще через несколько дней пушок стал похож на цветной мох с росинками. Я не могла отвести взгляд от волшебного цветения. Когда в новой экосистеме завились маленькие насекомые, он перестал совсем выходить на улицу. Его уволили с работы, с которой он никогда и не справлялся.

Я была рада, что его не видят даже соседи. Мне казалось, они не оценят всю красоту этой новой жизни, которую он создает своим телом.

Но и это быстро прошло — его лицо стало напоминать сгнившую грушу, исчезли сверкающие бусинки росы и цветной мох. Он весь превратился в коричневое скукоженное тело, в котором с трудом проглядывались нос, рот и тонкие нитки ресниц. Хоть он просто медленно передвигался по дому, оставляя за собой липкие следы, выносить это стало невозможным.

— Пап, может, ты попробуешь сходить на кладбище?

Под новым телом распадалась кровать, разъедало матрас и кожаное сиденье его любимого кресла. Даже не делая ничего, он стал разрушать наш дом.

Папа долго боялся идти на кладбище. Перестал выходить на кухню, перестал смотреть телевизор и мыться в душе. Еще через неделю, когда пальцы на ногах срослись, он решился уйти из дома, пока еще мог передвигаться.

И хотя на кладбище было тесно, папа так сильно иссох, что легко поместился между Сергеевой Антониной Ильиничной и свежезакопанной ее дочерью. Наверное, именно это его и привлекло. Еще теплый чернозем, свежее мясо, не удобрившее почву.

Если кровать под папой разрушалась, то здесь земля от его тела словно раздобрела. Она ласково и нежно обняла его, как своего любовника, легко заползла в разбухшие отекшие глазницы и сухой рот.

Папа наконец-то был там, где нужен.

Валерия - это латинское имя. Valeo - это «сила» или «здоровье». Поэтому мне нравится говорить, что мое имя переводится как «сильная и независимая». Феминистка. Получается, будто именно мой папа, считающий, что феминизм - это только Pussy Riot и волосатые радикалистки (ну я), разгуливающие с отрезанными мужскими головами в сумочках, заложил в меня мем-основу феминизма. А еще я Валерия, как Валери Соланас.