Пальцы скребли пол, цепляясь за ускользающую жизнь, руки дёргались в хаотичных, рваных спазмах, суставы выгибались под неестественными, мучительными углами. Изо рта бессильно капала слюна, перемешанная с кровью, окрашивая серый камень в багряный цвет.
Крик, звук разрывающейся плоти, ломающихся костей, умирающего сознания.
Судороги неумолимо ломали его тело, терзали душу.
Барти стоял над ним, словно зачарованный, смотрел, как мышцы скручиваются, рвутся, как позвоночник выгибается в неестественной дуге, так что, казалось, вот-вот сломается, как кости трещат под непосильным напряжением. Палочка дрожала в его руке, но он не мог отвести взгляд, не мог прервать это чудовищное зрелище.
Но он не мог остановиться. Не хотел. Уже не мог.
Всё случилось до обидного быстро.
Слишком просто. Слишком… правильно.
Гриффиндорец больше не ухмылялся. Беззаботная надменность слетела с него, обнажив истинное лицо – искажённую гримасу боли, губы дрожали в беззвучном крике, глаза налились неподдельным ужасом. Настоящим, первобытным страхом, который уже невозможно было спрятать за показной бравадой.
Барти занёс ногу.
С силой, со всей накопившейся злобой и ненавистью, опустил тяжёлый ботинок на его лицо.
Хруст.
Кровь фонтаном выплеснулась на камень, разлетелась мелкими каплями, брызнула на носок ботинка, окрашивая его в бордовый цвет.
Гриффиндорец захрипел. Предсмертный хрип.
Пальцы, не повинуясь воле, скользнули по разбитой, окровавленной щеке, размазали кровь, жадно впитали её липкую, обжигающую теплоту.
— Ты ведь думал, что выиграешь, да? – прошептал он, с трудом разлепляя пересохшие губы.
Гриффиндорец не ответил. Только судорожно захлёбывался кровью, пытаясь вдохнуть воздух, который больше ему не принадлежал.
Барти щёлкнул языком, оценивая его жалкое состояние.
— Жалкий.
Палочка в дрожащей руке медленно поднялась, направляясь в сторону распростёртого тела.
— Sectumsempra.
Первый разрез. Глубокий, безжалостный. Красная линия пролегла от груди до живота, рассекая плоть.
Второй удар.
Грудь гриффиндорца судорожно вздымается. Кровь фонтаном вырывается наружу, горячая, обжигающая, пульсирующая.
Третий.
Четвёртый.
Пятый.
Барти больше не считает. Потерял счёт времени.
Просто рубит. Просто режет. Действует на автомате, поддаваясь животному инстинкту. Его разум поглотила тьма. Безумие.
Гриффиндорец больше не двигается. Прекратил борьбу. Капитулировал перед смертью.
Кровь разливается под ним, растекаясь по полу вязкой, багряной лужей.
Барти отступает на шаг назад, смотря на свои руки.
Кожа покрыта алой кровью. Пропитана запахом смерти.
Запах крови въелся в воздух, пронзил стены, осел в лёгких, проник в кости, отравил разум. Он перешёл черту. Переступил невидимую грань, отделяющую человека от зверя.
Голоса за дверью. Тяжёлые шаги, приближающиеся с каждой секундой.
Барти резко разворачивается и исчезает в темноте коридора, оставляя за собой предательские багряные следы.
В глазах – кромешная тьма. Не та, что приходит с тихим шепотом сна, а зловещая, давящая. Тьма, рожденная резким, болезненным движением, от лютого пляса крови в висках, что бьётся отголосками кошмара. Барти вздрагивает, рывком поднимается с постели, грудь его тяжело вздымается, словно он бежал от самой смерти сотни миль. Он судорожно хватается ладонями за матрас, ища опору, пока реальность неохотно возвращается на своё место. Ярость клокочет в нем, обжигая нутро. Бесит. Всё бесит.
Голова раскалывается на части, в ней точно хозяйничают злобные гоблины, орудующие молотами. Мир вокруг плывет, теряет очертания. Пальцы дрожат мелкой, нервной дрожью.
Кровь. Его собственные руки.
Тёплая, густая, липкая, она фантомно обволакивает кожу, вызывая тошнотворный трепет.
Резкий, судорожный вдох, выдох. Это… всего лишь грёбаный сон. Всего лишь мерзкие обрывки ночи, сгустившиеся в его воспалённом сознании, спутавшиеся в неразрешимый узел, который не распутать, как бы не старался. Барти медленно поднимается с кровати, неуверенно пересекает комнату, и направляется в ванную.
Он с силой поворачивает вентиль, пуская поток ледяной воды.
