🙂пустя столько отчаянных
попыток заглянуть в самые
глубины любимой мне души,
Я наконец позволяю себе на
нимфу поднять взгляд. Глотая
гордость, смотрю ей в глаза,
истинно стараясь разглядеть
в них что-то живое и нужное
мне. То, что поможет вспыхнуть
изнутри вновь и ринуться к ней,
заключив в своих объятиях, как
самую любимую женщину, к
коей возвращался Я снова и
снова, даже в компании других
любовников вспоминая о том,
что она меня, возможно, ждёт,
пускай того и не признаёт. Она
уже не столь мягка, не столь
наивна, какой ранее её нарек.
Больше не изнемогает от любви
ко мне, надеясь на то, что Я в
самом деле отвлекусь от утех,
которыми регулярно промышляю,
подойду и в конце концов подарю
свой поцелуй, показав то, что,
может, те нимфы не были мне
так интересны, как она. Да, Я
оставался в стороне всегда и
лишь мимолетно читал эмоции
на её лице, паралельно заигрывая
с другими дамами. Но Я знал,
что она была бы счастлива
иметь в женихах Зевсового
посланника. Тогда. Поэтому
всё катастрофически поменялось,
ведь она перестала гнаться за
моими чувствами к ней, наконец
обратив свой образ на то, что
испытывала сама.
🙂оэтому Я просто замер,
стоило мне в самом деле слова
её услыхать. Найти возможность
проанализировать их глубинно,
как не делал никогда. Сделать
исключение. Для неё много сии
речи значат, иначе она бы не
посмела подпитать самолюбие
моё ими, пока не увидит, как
желаю посвятить свою душу
ей; вечно юной и пышнокосой
Богине. Не той нимфе, которая
до беспамятства была когда-то
в меня влюблена, а Богине и
Колдунье, чья личность стала
чем-то поразительно особенным.
Чьё имя Я произнес несколько
раз только что, зазывая и
захлебываясь от испытываемых
ощущений, когда кадуцей смог
упокоиться на полу, ничуть не
привлекая меня больше, потому
что смотрел Я только на нее. На
свою избранницу. Всегда моей
любовью и никогда любовницей.
Ту, к которой Я первым делом
смею броситься, как только
поднимаюсь с колен и утираю
каплю златую на подбородке,
прежде чем крепко схватить
Богиню и прижать к себе, не
позволяя упасть обессиленно
на холодный мрамор. Она слабо
обхватывает мой стан своими
тонкими и изящными руками и
Я понимаю, что должен быть ей
опорой, а оттого и не позволяю
себе дать слабину. Укрываю
своими объятиями, оглаживая
шелковистые волосы, приятно
щекочущие кончики моих
пальцев, стоит мне с ними нежно
поиграться, и щекою льну к
излюбленной макушке, в моменте
стаскивая с себя пеплос и
укрывая им дрожащие плечи.
— 🙂ирцея. . . моя любимая
Цирцея. Я. . . Я виноват настолько,
что даже не хватит выразить слов,
отчего каждый раз подвергаю
сердце Твоё болезненному
падению, когда ждёшь ровно
наоборот. Я творю ужасные
вещи, когда Ты хочешь от меня
простого понимания. А сейчас,
не зная покоя из-за тревожных
снов и дум больше не можешь
молчать. И. . . теперь Я понимаю.
😇нутренне задыхаясь от любви, что ударила нутро моё со всей
силы, прикрываю веки. Не отпускаю, боясь, что и вовсе
развалится на части.
— 🙂 люблю Тебя. И отвратительно
это показываю. Я не могу признать
очевидные вещи и искренне
желаю утешить Тебя сейчас,
после как следует попросив
прощения и абсолютно позабыв
о своих моралях лишь с Тобою.
Дай мне шанс, и Я постараюсь
научиться не обесценивать то,
что мне так дорого.
