;;;
разломается душа, как булка хлеба
а мы бежим с тобой, захлёбываясь небом
мишель гремит шпорами, слезая с лошади на обочине объезженной дороги. прибитая недавним дождем полевая пыль липнет на мыски, гнедая лошадь пышет жаром после езды и выразительно фыркает, огромными тёмными глазами смотря на кучерявого юношу в одной нательной рубахе и кальсонах.
мишель взмок, встрепался, но гнал уверенно, до нужного места, до знакомого дорожного столба. с дороги он сходит в поле, в высокие ряды подсолнухов, на жёлтых лепестках которых сияли в предзакатном солнце яркие капли. они были лучше маменькиного хрусталя, дороже жемчугов на шеях дам, прекраснее бриллиантовых камней в украшениях офицеров, которыми восхищался мишенька. они были живыми.
пальцы едва касаются жёлтого лепестка и кажется, что он, лепесток, дышит. пульсирует, кровит где-то там внутри, а ещё источает едва ощутимое кончиками пальцев тепло. миша жмурится, пригибает крепкий стебель и лицом, гладко обритой этим утром щекой жмется к лепесткам.
где-то в полосе горизонта поднимается пыль — к нему едут и мишель не может не улыбаться.
— ищите меня под петербургом, в тех полях, где когда-то учили держаться в седле и не плакать, когда падаю с лошади. искренне ваш, мишель.
