“Скрываться я вынужден, потому что данный комбат угрожает мне обнулением, всячески пытается давить на меня психологически через людей, через Гамаюнова Алексея, в частности. Это мой земляк с Иркутской области, позывной “Гамай”. Высказывал угрозы в мой адрес, мне лично высказывал. В телеграм-сообщениях он мне высказывал свое недовольство в том, что он меня уберет, обнулит и тому подобное”.
“В данном полку у нас безобразие, обнуление личного состава. Неоднократно есть эта информация, неоднократно писали жалобы от матерей наших российских солдат, которые вынуждены точно так же скрываться, как и я, либо которых уже нет в живых, к сожалению. Потому что их либо обнулили, либо послали туда, откуда нет точки возврата”.
“Комбат отвёл личный состав на 120 километров в посёлок Димитровка, а меня оставил умирать здесь со “Штормом V” и со всеми остальными. Сказал: ты остаёшься здесь. Весь батальон отводит, а меня оставляет здесь. Якобы то, что он меня предупреждал, что я ему не помогаю, чем-то батальону должен помочь, ему лично. Какую-то машину он там заказывал, чтоб мы должны были купить ему. Но на эти уговорки я не пошёл. В январе месяце я похоронил отца, уезжал в отпуск. По приезду сюда он мне сказал: твой необоснованный отпуск, ты должен мне его возместить, возместить финансово. Если я этого не сделаю, то мне будет, то меня обнулят”.
“Позывной “Токио” такой есть. Пришел он с 43-й бригадой железнодорожной. Также “Фартовый”, сейчас командир взвода. Этих вот два господина по приказу комбата вымогали с данных ребят деньги, увозили, обналичивали карты. Эти ребята и многих их уже нет в живых, с которых брались деньги”.
“Если зачистить территорию огнем, ну, как бы, ну пусть заходит пехота. Но когда мы просто вот бодаемся, тупо кидаем на неподавленные огневые точки свою пехоту… Вот эти вот лобовые бодания, которые у нас приводят просто к истощению пехотных частей”.
“Дороги наши тыловые, они радикально небезопасны <..> Люди выезжают на ротацию и сталкиваются со своими собственными минами”.
“Вот генерал. Потом докладывают выше, что лично участвовал в организации взятия там деревни Закукуевка. Ну кому это нахрен надо? Ну что это за бред? А человеку надо, он еще не весь иконостас собрал”.
“Такой вот был первый боевой опыт, именно бой, где упокоились много товарищей и где я увидел, что такое война в полной мере”.
“У меня напарник один по пути следования к ней уже затрехсотился прилетом артиллерии и впоследствии я был ранен сбросом вога <…> Аналогичным сбросом вога у меня упокоился второй товарищ, с кем мы были в тройке штурмовой. Да, и не получилось даже помочь ему, то есть он настолько моментально упокоился, что даже там от меня не зависело ничего. Вот и получилось, что я остался на линии переда один”.
“Лучше списать эти потери товарищей на “Шторм Z”, чем на товарищей, не буду конкретно называть подразделения, еще что-то, чем на других. То есть у командиров, я думаю, была такая логика”.
"Сын лежал почти без движения. Были госпиталя в Москве и Петербурге. Лечение было долгим. Врачи давали неоднозначные прогнозы. Конечно, ему было бы намного легче и радостнее, если бы рядом была любимая. <…> Хочу обратиться ко всем, чьи мужья, женихи на фронте – девочки, предательство может ранить сильнее оружия. Ждите своих ребят и дождитесь. Они верят в вас",
“Когда мы сидели на точке, я забоялся идти под птичку. <…> Прибежал обратно, откатился, то есть запятисотился”.
“Я говорю, давай ты в меня, я в тебя. Он сел, сидел рядом с 252, там точка есть, "Шахматист" там затрехсотился”.
"В случае ранения бойца ему приходится самостоятельно ползти обратно к своим. Бойцов недолеченных в госпитале и могущих ходить на костылях отправляют снова на передовую. И чтобы попасть в госпиталь нужно заплатить за это. Денежные поборы стали повсеместно".
"Командиры с садистскими наклонностями отправляют настоящих парней на верную смерть".
"Кто начинает жаловаться и пытается призвать командиров к справедливости, насильно отправляют на линию боевого соприкосновения. Отбирают документы, телефоны и даже солдатские жетоны".
"Мы неоднократно обращались в Минобороны, Следственный комитет, ФСБ, но наши обращения либо оставались без ответа, либо по ним были формальные ничего не значащие отписки".
“Пришло время расчета. Спиридонов сказал, что его администрация наша якобы кинула. Мы сходили в администрацию, узнали, что Спиридонов от тех объектов, где мы работали, получил 490 миллионов”.
“Спиридонов начал запугивать своими связям и покровителями, что у него в области большие покровители, большие связи, ему ничего не будет. И до сегодняшнего дня Спиридонов Александр выполняет госзаказы и является свидетелем своего дела. Никакие действия не предпринимаются со стороны структур”.
“У меня нет гарантии, что после этой бумажки меня не отправят в очередной поход смертельный. Писать ничего не буду”.
“Я говорю, в клевете они меня не обвинят, доказательств нет. Правда на моей стороне, я не получил ни денежной компенсации, ни страховку, не получил гражданство за три года до сих пор российского. Вообще абсолютно ничего”.
"Пока он был после плена на лечении, его командир получал за него зарплату. В данный момент, скажу так, 21 год уже, почти 22, ребёнок ни единой выплаты не получил".
"У моего нынешнего мужа есть брат, у которого нет ноги. Он служил хер знает когда, нет ноги, на протезе. Его на передок отправили".
“Они зашли, посмотрели, спросили, кто за что. Им назвали причины <...> Просто посмотрели и ушли. Им пох*й”.
“Поехал, сделал снимки. Вернулся обратно в часть. В этот момент налетели там все подряд — Следственный комитет, военная полиция и так далее. Началась стрельба, начали ложить всех в пол. Ну, естественно, меня тоже положили в пол. Я был в тапочках, носках тоненьких и на костылях. В таком же виде построили весь офицерский состав и увезли, бросили в яму в лесу, ничего не объясняя, не предъявляя никаких обвинений никому. Бросили в яму, забрали все личные вещи из карманов. В яме я валялся три недели — в носках и в тапочках, на костылях вылазил туда-обратно. Все это время мне никаких обвинений не предъявляли”.
“Когда меня закрыли в яму, у меня эти ключи своровали от машины. Угнали мою машину, разбили ее - вся левая сторона разбита… В яме продержали, машину разбили. На тот момент еще, когда разбили машину, у меня лежал кошелек с документами в машине, там лежала банковская карта. Все время, когда они ездили на машине, они рассчитывались моей банковской картой”.
“Деньги не платят.Ранение, я должен был ехать на Россию вырезать осколки. Никуда не отпускают”.
"Сын лежал почти без движения. Были госпиталя в Москве и Петербурге. Лечение было долгим. Врачи давали неоднозначные прогнозы. Конечно, ему было бы намного легче и радостнее, если бы рядом была любимая. <…> Хочу обратиться ко всем, чьи мужья, женихи на фронте – девочки, предательство может ранить сильнее оружия. Ждите своих ребят и дождитесь. Они верят в вас",
“Все, пацаны, наелись, да? Ай молодцы, ай молодцы”.
“Когда брат был отправлен в Волчанск, какого числа он ушел на боевое задание узнать не получилось. И был ли он куда-то действительно отправлен, а не командир “Рокот” воплотил свои угрозы в жизнь, остается только догадываться”.
