– Послушайте, я не совсем понимаю, кто вы, – слова одно за другим бьют по гудящей голове и отяжелевшей груди. – Но, если у вас что-то случилось, мне жаль, правда. Надеюсь, вы дозвонитесь до того, кто вам нужен.
Но ведь Кризалис так хорошо врать не умеет. Он сдался бы после пары минут, признался бы после пары фраз, что это была злая шутка. Поэт порывисто выпрямляется и хмурится в непонимании. В мыслях у него черная путаница. Голос родной, а слова чужие – такое разве возможно? Проносится безумная мысль, что это и не Кризалис вовсе. Другой человек: с более живым взглядом и с менее уставшим лицом, без глубоких шрамов на теле и без прокуренной осиплости в голосе. Ударенный жизнью под дых, но еще не сломанный на части. Этот человек Поэта и вправду еще не знает, поэтому еще может спастись. Догадка совершенно абсурдная, но иногда только таким и стоит доверять. Неземное шестое чувство, которое связывает иногда двух людей, настойчиво Поэту что-то подсказывает. Он собирает последние силы, чтобы ему последовать.
– Случилось, – запоздало он отвечает и удивляется, почему звонок еще не прервался. – Ты умер, – еще больше он удивляется, что ему удается это произнести. – А тело твое со мной говорит.
– Простите, что? – на том конце, кажется, нервно усмехаются. Теперь Поэту нужно сделать все, лишь бы он не бросил трубку.
– Ты меня не знаешь, но я тебя знаю. Ты Володя, живешь в Петербурге.
Он призывает всю уверенность, чтобы озвучить давно затихшее имя без запинки. Поэт тыкает наугад, не уверенный, что больная фантазия отправила его в нужном направлении. Он все еще до боли хочет, чтобы Кризалис посмеялся вновь – теперь уже искренне, – отмахнулся и сказал: “Ну что за глупость, это же я, ты что, совсем там потерялся?”
– Кто вам сказал мое имя? – желания не сбываются, и тон Володи становится серьезнее. Поэт слышит копошение и шорох с его стороны: он, видимо, растерянно ерзает. Значит, предположение попало в точку.
– Ты сам мне его сказал, – теперь остается только продолжать этот безумный разговор, в котором смысла внезапно оказывается больше, чем во всей жизни последние несколько лет. – Ты в прошлом спортсмен, потом – тренер. Я знаю, что ты не можешь заниматься плаванием из-за травмы и…
– Постойте, вы следили за мной? – прерывает Володя, и сердце Поэта пропускает удар, когда тот едва повышает голос.
Только бы не бросил трубку, только бы не бросил трубку.
– Это ненормально, мы даже не знакомы, я не понимаю, откуда вы все это знаете. Я позвоню в…
Поэт спешно называет ему две даты: когда они познакомились и когда подружка Кризалиса сообщила о его смерти. Затем он называет сегодняшнее число – отсчитывает только по количеству закатов со дня его гибели. Он начинает тараторить, торопится все объяснить, пока не стало поздно. Рука с телефоном подрагивает, и взволнованно Поэт подхватывается на ноги.
– Я сам не знаю, как это возможно, но, кажется, дозвонился в прошлое.
Его тоже теперь тянет на нервный смех, потому что адреналин подкатывает к горлу. Он словно прокатился на американских горках, зная, что его вагонетка должна слететь с механизма. Но отчего-то механизм решил сломаться позже и дать ему еще один шанс. Поэт не может прийти в себя и не знает, какие подобрать слова, потому что никогда не смотрел фантастических фильмов с подобными сюжетами. Ему, наверное, следует получше обрисовать ситуацию, но что он может рассказать Володе о нем же самом? Вряд ли тот хочет знать, как умрет через несколько лет. Да и не так важно, как он умер, куда важнее – как помочь ему остаться в живых. Возможно, звонок этот дошел до Поэта не для того, чтобы отпустить, а чтобы спасти. Хоть раз он должен поступить правильно.
– Если поверишь, то сохранишь жизнь. Возможно, не одну, – он надеется, что Володя не сможет отказать и уцепится хоть за что-то из его слов.
