Я его разбудил. Ненарочно совершенно. Имею ввиду, он... гм. Полагаю, я просто слишком упорно сверлил его взглядом. Вот и проснулся.
💭И давно ты этим промышляешь?💭
🔤🔤Я хмыкнул. Да нет, не так уж. О, кажется, моя интонация пришлась ему по душе – и с моей души рухнул камень.
Он похлопал по месту на кровати рядом с собой, усевшись в позу лотоса. А меня, как оказалось, не нужно долго уговаривать.
🔤🔤Кровать под моим весом прогнулась, напряжение никак не покидало мои плечи. Я извинился. За то, что был сегодня крайне непредусмотрительным и два раза подверг его шоку, а один раз — поставил жизнь под угрозу. Будто бы у меня был выбор. Не знаю, почему мне было не все равно. Невозможно ведь привязаться к кому-то за какие-то жалкие часы во сне, верно? Даже если этот кто-то ощущается как давно забытый дом.
— Тебе небезопасно находиться рядом со мной. Это всё нужно заканчивать.
И мне тоже пора бы закругляться. Я и так здесь задержался.
Парнишка устало качает головой, его рука тянется к моему лицу, и я замираю в немом ожидании. Мозолистые пальцы убирают прядь волос с моего лица и аккуратно гладят меня по скуле. Я резко отшатываюсь. Нет, так нельзя. Это кожа убийцы. Произнося это, я виновато смотрю на него исподлобья, убежденный, что мне надо идти. Определённо надо идти.
🔤🔤💭Полагаю, убийца бы давно со мной расправился. Или ты неопытный?💭
Неожиданно, но гнусный короткий смешок вырывается из моего горла, и я обреченно прижимаюсь своим лбом к чужому. Да, наверное, я всё уже растерял по дороге сюда. По ощущениям это — самый сильный удар, который я когда-либо пропускал (и хочу ещё получить). Всё это лишь яд, который я лью в раскрытые глотки – свою и в его.
Я колебаюсь. Возможно, потому что предвкушение всегда лучше, чем сам процесс, а, может, от того, что я хотел проверить себя, убедиться, что всё в порядке, и я по-прежнему контролирую ситуацию. Но так ли оно было на самом деле? Я подошёл слишком близко. И был обязан обжечься, как мотылек, подлетевший вплотную к лампочке. Умерщвление. Я бы не отказался умереть, знаете. Я бы хотел запомнить момент своей смерти в мельчайших деталях, поэтому мои глаза, оказавшиеся открытыми до последнего, цепляются за единственную черту чужого лица, которую я могу подметить с этого ракурса. Они ловят родинку, и сердце моё падает куда-то мне в ноги, а потом я ощущаю, как меня самого куда-то утягивает.
