Ко мне на приходе ходит одна бабка. Она говорит, что у неё прелесть ума, и она пишет богословский трактат. В чём суть её теории? Она утверждает, что Бог это изначально – ничто, которое потом проявляется в Троицу и Христа. Но это – для людей, а в сухом остатке Бог – это ничто. Я её спросил, как она понимает ничто. Она ответила, что это потенция, из которой проявляется всё остальное. Её мы называем Богом. Нельзя сказать, что она просто больная. Скорее всего, она что-то понимает и не может выразить. Она говорит: Бога как ничто не объяснить толком. Это надо почувствовать. Я спросил: как ничто почувствовать? Она ответила: это долго объяснять. Ну, в общем, напишет трактат, всё выясню. Она обещала. При этом остальные попы гасят её со страшной силой, но она считает их дебилами.

«Ego Martinus Luther sum infelicissimis astris natus, fortassis sub Saturno. Was man mir thun und machen soll, kan nimermehr fertig werden; schneider, schuster, buchpinder, mein weib verzihen mich auffs lengste» (Tischreden III (Weimar 1914), S. 193).

«Я, Мартин Лютер, рожден под самыми несчастливыми звëздами, возможно, под Сатурном. Что бы мне ни делали, никак не может быть завершено; портной, сапожник, переплетчик, моя жена терпят меня дольше всех».

Я не говорю, что (божественное) существует, но не может быть постигнуто, – не думай так! – но что оно даже и не существует: именно таково познание через незнание.

Необходимым образом отец [имеется в виду Ареопагит – А.Ш.] тем самым предупреждает слушателя, что в результате апофаз не следует думать, что божественное вовсе не существует; ими он как раз утверждает его бытие; в данном случае он показывает, что оно не является ничем из сущего, но сверхсущественно.

В “джунглях” новой дивной России магия может рассматриваться как способ предоставления illusio* тем, кто играет в жестокие социальные игры, больше похожие на русскую рулетку. Она может дать утраченное чувство завтрашнего дня, инструмент для укрепления надежды.

Была уже глубокая ночь, светили звезды. Первенствующий лама поднял сор [ритуальное подношение] над головою, и монахи начали петь тарни. Поначалу, уже привыкший к звучанию незнакомого мне тибетского языка, я не вслушивался в пение, но потом показалось мне вдруг, что я совершенно отчетливо понимаю значение молитвы. Прислушавшись внимательно, я явственно услышал сначала слова “… иже еси на небесех”, а потом слова “… и крепкий херес”. Голова моя кружилась. Первенствующий лама бросил сор в костёр. Сноп искр поднялся к самым звёздам, и я, теряя сознание, стал валиться на землю. Последнее, что я услышал, были совершенно понятные мне слова “… пора шептать Ом Мани Падмэ Хум”.
<…>
Я знаю произношение тибетских букв и поэтому сразу же понял, что в книге тибетскими буквами записано русское сочинение. У меня было достаточно времени, чтобы переписать книгу, что я и сделал. Первое же сочинение, столь поразившее меня у костра, выглядело следующим образом (я привожу здесь тибетскую транслитерацию по системе Вэйли и мою расшифровку на русский язык).

Например, стихотворение “Мойдодыр” посвящено очищению, и в нём упоминаются вполне определённые ритуальные предметы, как то: медный таз – харанга, в который обычно ударяют во время тантрийских ритуалов. “Волшебное дерево” Корнея Чуковского можно интерпретировать как “древо Прибежища”, которое созерцают адепты во время выполнения так называемых “предварительных практик”.

Никто не знает Пречистую Троицу такой, какова она есть; иными словами, что нет ничего подобного ей, способного познать её такой, какова она есть. Мы ведь знаем, что представляет собой человеческая природа, поскольку мы люди. Что же представляет собой образ существования Пречистой Троицы, мы не знаем, ибо происходим не от её существа. Подобным образом и Бог не знает сущее таким, каково оно есть, как это знаем мы, потому что Он не является чем–то из сущего или подобным ему. И если Бог — Дух, а ведь Святой Дух так и называется, то Дух в неизвестном нам и ангелам смысле (Схолия к гл. 5).

В своем изначальном смысле объект не используется и не познаётся, но просто таков, каков есть. Никакая реконструкция такого объекта не может заместить его в космосе. В этом смысле не может быть истинным даже то, что Бог всеведущ, поскольку всеведущая сущность должна была бы не только знать все вещи, но и быть всеми вещами. И даже если бы Бог обладал способностью быть всеми вещами, то интроспекция не более исчерпывающа, чем полученное извне знание, и, следовательно, Бог даже себя не в силах полностью постигнуть. Это может иметь существенные последствия для любой попытки объектно-ориентированной теологии и уже имеет глубокие следствия для теории познания, поскольку это подразумевает, что ни одна научная модель не преуспеет в замене вещи перечнем различных ее свойств. Доступ к вещам самим по себе может быть только непрямым (Харман. Четвероякий объект; рус. пер. 2015).

Мы все по-разному воспринимаем окружающий нас мир. Одни люди верят в постепенный политический прогресс, другие продвигают радикальную революцию. Одни воспринимают свою жизнь как длительный процесс роста и перемен, другие – как череду знаковых событий.

В книге “Волны и камни” философ Грэм Харман даёт название этому извечному разделению и излагает новую, единую теорию его понимания. “Волны” представляют собой взгляд на мир сквозь призму непрерывности – от таких разных явлений, как постепенные шаги детства до медленного расползания фашизма. В отличие от них, перспектива “камней” предполагает резкие разрывы: первый день в средней школе или сброс атомной бомбы. Этот дуализм – один из самых фундаментальных парадоксов человеческой мысли.

С поразительной проницательностью Харман показывает, что разделение на непрерывное и дискретное можно найти везде, куда бы мы ни обратились, – в сердце каждой интеллектуальной дисциплины, от математики до политологии, и в ткани нашей повседневной жизни. Прослеживая его корни от Аристотеля до Бергсона, он предлагает новый способ осмысления этой древней проблемы, имеющий глубокие следствия для нашего понимания себя и мира, в котором мы живём.

Недопустимо для клирика работать в сфере проведения “тренингов личностного роста”, программ по “достижению жизненных и профессиональных целей”, а также по “психологическому менторству”, которые подменяют собой пастырскую деятельность. С особой осторожностью необходимо подходить к совмещению пастырского служения и психологической практики даже при наличии у священнослужителя высшего психологического образования. Границы допустимости подобного рода деятельности клирика определяются епархиальным архиереем.

С 15 по 17 апреля [2006 года], находясь в Акюрейри на северном побережье Исландии, я обменивался с Брасье многочисленными электронными письмами о своем положительном впечатлении от книги Мейясу, и именно в ходе этих обсуждений он предложил провести групповое мероприятие с участием нас троих и Иэна Хэмилтона Гранта. Я немедленно отправил сообщения с запросом и Гранту, и Мейясу, и так родилось “движение”, которое только в следующем году получило название “Спекулятивный реализм”.

Многие слова Христа для нас до сих пор непостижимы — потому что мы ещё неандертальцы духа и нравственности, потому что евангельская стрела нацелена в вечность, потому что история христианства только начинается, и то, что было раньше, то, что мы сейчас называем историей христианства, — это наполовину неумелые и неудачные попытки реализовать его.