Короче, по его словам, в его деревне недоброжелатели пустили слух о том, что он лизал пизду, кто-то из авторитетных людей, жавших ему руку, после этого счёл себя оскорблённым, ну и пошло-поехало, вплоть до поисков ради физической расправы. Вообще с его слов выходило, что запрещённое в России АУЕ, которое мы привыкли обозначать как мифическое, во многих регионах вообще ни разу не мифическое.
Я не знаю — может, в этой части истории он сгущал краски, но контракт у него был самый настоящий, он показывал. Пока он был в бегах — решил официально откосить от армии, чтобы уклонистом не признали, благо, с его диагнозами это было нетрудно. Оформил временную регистрацию, пришёл в военкомат, всё порешал, признали негодным.
— А потом, — говорит, — я в квартиру вернулся, лежу и думаю: у меня ничего в жизни нет, увлечения никакого нет, дома нет, цели нет никакой. И вот тогда меня волной депрессии накрыло страшной.
Через три дня он пришёл в тот самый военкомат, в котором его только что признали негодным, и попросился воевать. Там охуели, но всё, конечно, устроили. Дали специальность: "Оператор разведывательного БПЛА". Любой другой бы на его месте кипятком ссал, какая невероятная удача, а он думал четыре дня. Даже немного расстроился. Когда я его спросил, был бы итог его раздумий таким же, если бы его просто на мясо штурмовиком отправили, он сказал:
— Так я так и хотел. Шёл и думал, что меня в штурмовики отправят, пойти и умереть там. Я всегда думал, что лучше жить и быстро умереть, чем скучно долго жить бог знает как.
Про Украину и про войну мы с ним не говорили, потому что было понятно, что ему вообще в целом наплевать на весь этот контекст: про Мариуполь он почти ничего не знал, а когда я пошутил что-то про поджог релейных шкафов, даже не понял, что это за шкафы такие и зачем их поджигать. Его история была вообще никак не про Украину, а решение, которое он железно принял, хотя его пытались отговорить православные друзья, у него где-то внутри родилось, а не со стороны прилетело.
Я подумал даже, что мы похожи немного: его мучает, что жить глобально скучно, меня мучает, что жить глобально скучно. Но у меня были близкие и было окружение, благодаря которому я научился в себе гасить этот огонь мирно, любимой деятельностью и самореализацией. Нынче это, кажется, называют "привилегией". Потому что его близкие и его окружение ему не подарили нихуя, кроме ПРЛ и клинической депрессии в 18 лет. Там уже не до реализации — там или кончаешь с собой, или тоже кончаешь с собой, но идёшь к этому более долгой извилистой дорожкой с приключениями.
Я с ним попрощался и пожелал ему удачи — в плане не погибать и по возможности свалить оттуда пораньше. Он ответил, что жить не хочет и ни во что не верит, но постарается — у него ещё сёстры маленькие есть, какая-то, кажется, влюблённость, желание написать книжку, а также спор с давним приятелем. Когда их друг погиб, въехав в сбербанковских инкассаторов, они с ещё одним общим другом договорились: тому, кто первый сдохнет, второй на могилу к венку крепит ленточку с надписью "Я выиграл". Вот он не хочет, чтобы к его могиле эту ленточку прикрепили. Я ему сказал, что тоже не хочу. Покурили ещё да попрощались, контактами не обменялись никакими, вот и всё.
