“Growing Up in Moscow:” обманчивый текст о советском девичестве — и не только (часть 1)
Кэти Янг (до натурализации — Екатерина Юнг) родилась и выросла в Москве, в семье пианистки и звукоинженера на радио. В 1980 году, когда ей исполнилось 17, её семья «по вызову» эмигрировала в США. Там авторка закончила старшую школу, выучилась в Ратгерском университете и стала заметной публичной деятельницей, журналисткой и феминисткой, известной в том числе своими довольно спорными взглядами на права мужчин и поддержкой либертарианских идей.
Редкий опыт и отчётливая политическая позиция делают мемуары Янг уникальным, но сложным для историка источником с интересной позициональностью.
Во-первых, конечно, это эмигрантский текст, и необычный, так как он отчётливо женский и полностью центрирован на взрослении. Перед нами, по сути, такой девочковый «Некрополь», где вместо погибших писателей — школьные учительницы, западные романы, «вражеские голоса» и колготки, которые невозможно достать. Но ещё интереснее тут другое.
Янг, несмотря на, по социалистическим меркам, завидное положение семьи как представителей московской интеллигенции (впрочем, еврейской), к советскому обществу испытывает минимум симпатии. А вот действительность по ту сторону железного занавеса её нескрываемо увлекает. Таким образом, история советского детства у Янг оказывается переосмыслена из очевидно антисоветской и проамериканской позиции — и подаётся, соответственно, почти исключительно в негативных тонах (хотя иногда нет-нет да и проскочит ностальгия, текстам о детстве обычно куда более свойственная). Книга обращена, в первую очередь, к американским феминисткам и призвана просветить их по части гендерных особенностей советского авторитаризма. По сути это автобиография, переписанная на языке, понятном очень далёкой от советских реалий группе, приспособленная к совершенно другому видению мира, вокабуляру, ценностям. Всё это несколько затуманивает личный материал, о котором пишет Янг, не оставляя читателю надежды на доступ к непосредственному эмоциональному переживанию советского девичества в тексте.
(Тут надо сказать, что вы вообще вряд ли найдёте такое переживание в каком-либо ретроспективном источнике, особенно о детстве. В случае с книгой Янг проблема доступа к детскому опыту просто более очевидна. Вообще, в каком-то смысле, это удивительно честный источник, прямолинейно сообщающий о своих ограничениях, хотя одновременно ему удаётся постоянно сбивать с толку).
Удивительным образом, описанная выше позиция оказывается очень плодотворной, когда речь заходит о деталях, мелких материальных элементах детства советской девочки. Янг считает своим долгом описать в подробностях все те стороны своей повседневной жизни, которые автор, пишущий для советского читателя, посчитал бы слишком очевидными и выкинул из своего рассказа. В итоге перед нами оказывается не только политический манифест, но и автоэтнография, местами чрезвычайно скурпулёзная (и из-за этого не всегда простая для чтения). Из неё можно узнать разные, казалось бы, неизбежно теряющиеся в истории мелочи, — о повседневном рационе московской семьи, покупках, особенностях советской школьной программы. Лично меня особенно заинтересовал фрагмент с описанием того, как выглядела подготовка к беседе перед вступлением в Комсомол, — и вообще все фрагменты, описывающие практики взаимодействия детей и подростков с официальным институциями, от библиотеки и школьного медкабинета до паспортного стола.
Продолжение следует ⬇️
