Категория возвышенного пережила массу трансформаций за последние 300 лет, а с учётом имплицитной эстетики и того больше, хотя для античной и средневековой философии явной точкой притяжения служил трактат Псевдо-Лонгина “О возвышенном”. Но фокус мема сделан на одном из первых поворотных моментов на рубеже, что рассекает интеллектуальные ландшафты проблематики, какой её наметили Эдмунд Бёрк с Иммануилом Кантом и Фридрих Шеллинг. Бёрк и Кант имеют долю расхождения, но также располагают массой общего. Пожалуй, главное сходство заключается в утверждении, что возвышенное вызывает чувство неудовольствия. Или, говоря современным языком, ощущение дискомфорта. Понять их мысль нетрудно: маленький человек сталкивается, к примеру, со стихией, умаляющей его величину и эффективность его познавательных способностей. Безобразное, то, что лишено образа и является бесформенным, бросает вызов способности воспринять его и объять своими рассудком и разумом. Однако если Бёрк остается на уровне ощущений тревоги, то Кант делает шаг в направлении маленького триумфа человека, обнаруживающего одновременно с физической немощностью великое моральное превосходство. И тут мы ставим Шеллинга, на мой взгляд, задающим интонации, очень созвучные лейтмотивам философии Ницше и, конечно, романтизма. Шеллинг не противопоставляет прекрасное и возвышенное, как это делал Кант. Для Шеллинга бесформенность возвышенного - способ соприкоснуться с бесконечностью, будучи самому конечным и наблюдая, в сущности, конечное явление.
